Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер
Глава двенадцатая. Город тысячи статуй
1Изначально предполагалось, что Клио поедет в Скопье вместе со мной. Меня туда пригласили на трехдневный литературный фестиваль, в рамках которого планировалась презентация перевода моего романа La Superba на македонский язык, но через своего менеджера я попросил организаторов забронировать мне двухместный номер на целую неделю.
Однако ближе к отъезду она передумала, как я более-менее и ожидал. У нее было слишком много работы в Галерее. Она только-только начала там работать и хотела проявить себя в полную силу. Надо же им показать, на что она способна, неужели я не понимаю?! К тому же ей и без того едва хватало времени для собственной научной деятельности: она по-прежнему могла заниматься Караваджо только в свободное от работы время; так что если она возьмет несколько дней отпуска, то лучше уж их использовать на что-нибудь полезное, а не безропотно следовать за мной, подобно жене посла, в какое-то захолустье, чтобы я мог лопаться от гордости, сидя рядом с ней на приемах. У нее своя жизнь, как же я не понимаю, а собственная жизнь подразумевает собственные амбиции. Ей очень жаль, что такие вещи приходится объяснять мне черным по белому, но дело в том, что я ее совершенно не замечаю, потому что думаю только о своей блистательной карьере, а она к такому отношению к себе еще не привыкла. На свете столько мест, куда ей надо съездить, потому что там висят картины Караваджо, которые она в оригинале еще не видела, но Скопье в число этих мест не входит. И вместо того чтобы поехать с ней в один из таких центров культуры, я приглашаю ее на целую неделю в какое-то посткоммунистическое болото на Балканах.
Тут она демонстративно села за компьютер и принялась гуглить. Вот видишь? Город совсем недавно назначен столицей Бывшей югославской республики Македонии — «назначен столицей», отличная формулировка! — хотя на протяжении всей истории человечества оставался полной дырой. Самое большее — был региональным центром, куда приходили убогие крепостные крестьяне, чтобы обменять свой увядший салат на вонючий сыр из молока тощих коз. Да и теперь туристы туда не ездят, а это говорит о многом, ведь туристы валят валом порой даже в самую немыслимую глухомань.
Там даже моря нет. Клио сказала, что мне прекрасно известно, до чего ей хочется провести весь август на море, ведь она так устала, но я не желаю с ней считаться. Вместо этого я жду от нее, что она пожертвует несколькими бесценными днями пляжного отдыха ради того, чтобы болтаться со мной по смрадному городку. Да, конечно, я люблю вдыхать выхлопные газы и изображать из себя интеллектуала, но она, Клио, думает и о своем теле, а тело ее нуждается в ежедневном морском купании в течение как минимум четырех недель в году.
Впрочем, она советует и мне то же: уж не воображаю ли я, будто ей нравится заниматься сексом с человеком, который забил на свое тело ради поездки в Скопье, где собирается сидеть дни и ночи напролет своей жирной задницей на стуле в открытом кафе или ресторане? Антипасто, примо, секондо, дольче — ни о чем другом я думать не в состоянии. Да будет мне известно, что отношения с мужчиной она представляет себе иначе, чем каждый вечер смотреть, как твой спутник жизни сидит и жрет.
Но с другой стороны, она признает, что удивляться тут нечему и это всего лишь очередное подтверждение того факта, что я эгоист. Примеров тому у нее накопилось более чем достаточно, и все они абсолютно убедительны, так что спасибо, за окончательным доказательством моего эгоизма ей вовсе не надо ехать в Скопье или в какой бы то ни было другой постсталинистский колхоз в Восточной Европе, который я выберу в качестве цели нашего романтического путешествия.
— Милая Клио, — сказал я, — прежде чем в очередной раз начать посыпать голову пеплом и рвать на себе волосы от раскаяния в моем неизлечимом эгоизме, позволь мне ясности ради вкратце вспомнить историю вопроса. По работе я согласился поехать в Скопье, но, мечтая совместить полезное с приятным для нас обоих, я пригласил тебя съездить вместе со мной за мой счет. Если из-за работы ты не можешь позволить себе такого легкомыслия, то оставайся дома. Я расстроюсь, но мне и в голову не придет делать из этого трагедию. Приняв решение не ехать, ты стала жертвой того, что психологи называют «эффект цепной реакции», который я уже раньше у тебя замечал и постепенно научился определять. Ты испытываешь разочарование потому, что очень хотела бы поехать со мной, и винишь себя, поскольку в общем-то уже дала мне обещание.
Но ты не умеешь справляться с разочарованием и чувством вины. Эти чувства преобразуются у тебя в злость. Ты злишься на себя за то, что не можешь поступить так, как хочешь, но переносишь раздражение на меня, поскольку полагаешь, будто это я создал ситуацию, из-за которой ты на себя злишься. Механизмы самозащиты заставляют тебя искать внешнюю причину твоего разочарования и чувства вины. Не хочу лишать тебя данной панацеи, если только ты осознаешь принцип ее действия. К вышесказанному спешу добавить, что у тебя нет ни малейших оснований чувствовать себя виноватой. Я прекрасно поеду в Скопье один. Тебе также незачем извиняться за свой взрыв гнева. Достаточно сменить тему разговора, как ты делаешь всегда, когда видишь, что вот-вот придется признать свою неправоту и неразумность.
— Я хочу попросить у тебя прощения, — сказала Клио, — за то, что я такая предсказуемая. Мне бы очень хотелось казаться тебе более таинственной.
— Над этим можно поработать, — ответил я. — Для начала ты могла бы меня огорошить вот чем: хоть раз в жизни не разозлиться на меня, когда происходит что-то, что тебе не по душе.
— Ты слишком многого хочешь.
— Знаю.
— Я тебя люблю, — изрекла Клио.
— За что?
— Понятия не имею. Это таинственно, скажи?
— В Скопье я
