Николай Богданов - О смелых и умелых (Избранное)
В ответ на ее ржанье ореховый куст зашумел, заколебался, из-за него вырос громадный детина, без шапки, в домотканой свитке, лихо накинутой на одно плечо. Оглядев нас сверху, спросил басовито:
- Гей, что за люди? Куда путь держите?
- Из города мы... В Сшиби-Колпачок! - ответил я, взводя курок нагана прямо в кармане.
Сережка сунул обе руки в портфель и, притаив в правой браунинг, левой достал мандат, ярко забелевший в сумерках дремучего леса.
- Это что, мандат? - спросил другой голос, еще басовитей.
И от часовенки к нам шагнул другой парень, еще повыше и подюжее первого, в широченных лаптях, какие носят лесовики.
- Мы из укома! - решительно выпалил Сережка.
- Из укома? - хором повторили парни. - Не к нам ли? Не в нашу ли ячейку?
- К вам, к вам, - обрадовался Сережка.
- Ну вот, - осклабились богатыри, - чего же вы молчали, мы бы вас сразу вытащили! Тут ведь и совсем завязнуть можно!
- А где же вы были, мы вас не видели.
- Мы тут дежурили, да того... вздремнули немного... Пока конь не заржал.
Подойдя с двух сторон, богатыри шутя выдернули нашу телегу из трясины и поставили на настил легко, как игрушку. Один повел лошадь в поводу, другой пошел сзади, подталкивая плечом телегу, когда она застревала.
Вскоре мы увидели околицу, высоченный плетень с острыми кольями, похожий на древний разбойничий палисад... И услышали странный вопрос:
- С чем тащите?
Из-за околицы вышло двое парней в войлочных шляпах, в лаптях и зипунах, накинутых на плечи, отчего они казались еще дюжее...
- Слышь ты, из укома ж это!
- Уком едет!..
- А мы-то их ждали! А мы-то! Ну, здравствуйте! - Парни распахнули широко околицу, и свитки свои, и ручищи.
- Гони, што ль, ребят обрадовать!
Один подскочил к нашей коняге, шлепнул по заду ладонью, крикнул, и клячонка наша, сложив уши, понесла. Ребята бежали рядом, пыль столбом, жучки, шавки замелькали вокруг, оглашая улицу лаем. С таким триумфом подъехали мы к поповскому дому, освещенному веселым, щедрым огнем. Не преувеличиваю - нас внесли в дом прямо на руках.
* * *
- Ешь, пока не посинеешь; рукой мотнешь, вытащим! - хлопнул меня по плечу один здоровяк, которого я успел отличить по его мясистому носу с рубцом поперек.
Стоявшие кругом одобрительно захохотали.
Перед нами на дубовом столе дымились горшки жирного варева. На деревянном блюде лежали куски свинины и целая баранья нога. Вот откуда-то из боковой двери втащили две здоровенные корчаги и стали цедить пенную брагу в старинные ковши. Тогда все молодцы расселись вокруг нас за стол, а двое девиц, толстенных, как бочки в юбках, стали обносить.
Я не успел опомниться, как передо мной очутился объемистый пенный ковш.
- За приезд товарища укома! - гаркнули парни и подняли ковши.
С трудом осилил я объемистый ковш. Брага, густая и терпкая, сразу ударила в голову, перед глазами пошел туман, а сидевшие вокруг стали шире, толще и страшней. Я попытался оглядеться.
Рубленный из векового дуба зал. В одном углу черным лесным озером рояль поблескивает, в другом увидел я пирамидку винтовок, а в переднем растянуты красные полотнища, и портреты вождей улыбаются и, кажется, укоризненно качают головами.
Я протер глаза и пошарил вокруг, ища Сережку. Вот его рука в моей.
- Сережка, куда мы попали?
- В селение Красная Свобода, по старому Сшиби-Колпачок, - ответил мне наш деревенский ямщик, вдруг очутившийся за столом.
- Откуда ты взялся, дядя? Ты же сбежал у орехового куста?
- Было дело, трухнул маленько, - ответил ямщик, - думал, промеж вами стрельба произойдет... А оно вон каким макаром дело-то обернулось. Ну тут я и отыскался!
- Хитрый, черт, постой, а где Сережка Ермаков, я спрашиваю?!
- Насупроть-то, глянь!
Я глянул: напротив парень - косая сажень плечи, одна ручища ковш поднимает, а другая кулачище сжимает:
- Да здравствует комсомол. Ура!
- За нашу ячейку пей все враз! - толкнул меня Рубцовый Нос.
- А Сережка-то где?
- Да насупроть, с Перстнем рядом.
Я прищурил глаза и вижу: действительно, у этого дуба под мышкой жмется чуть заметный Сережка... И вдруг вылезает Сережка из-под своего соседа и пытается тоже рявкнуть. Но пищит как комар:
- Комсомольцы не пьют!
- Не шуми, брагу можно!
Я увидел Сережку опять внизу, а вверху, над ним, пенные ковши. После второго я почувствовал себя здоровее и толще этих дубатолов, и, когда хлопнул меня по плечу Рубцовый Нос, спрашивая, гожа ли брага, я не скособочился, а тяпнул его по спине так, что он крякнул.
- Живем, брат, с такой брагой!
- С хмельком да с медком ладно!
- Русского для гостей, русского!.. - заголосили с конца стола.
- А ну, пошли в главную залу.
- Эй, крали, уважим гостей танцами!
Парни подхватили нас, и мы очутились в большой горнице. И видим - в ней полно разбойниц. И все одна другой краше и нарядней.
Бусы, косы, ленты. Полусапожки серебряными подковками звенят.
Как села одна глазастая за рояль да как ударила по клавишам, встряхнув косами, так и бросило нас в пляс.
Чего-чего не переплясали мы. Тут и "русская", тут и "барыня", тут и "сукин сын камаринский мужик".
Помнится, пытались мы танцевать даже вальсы. Но невозможно. Разбойницы до того жарки, до того пышны, что в объятиях с ними нам становилось невмоготу, душно.
Не раз выводили нас разбойницы на свежий воздух и не раз возвращали обратно.
Глотнув вечернего ветерка, я немножко приходил в соображение и различал на стенах горницы кистени, ножи, старинные пищали...
И виделся мне среди пляшущих самый здоровенный, самый высоченный с полосатым колпаком на кудлатой голове - Рубцовый Нос.
Чем дальше, тем больше все стало казаться мне, что перенеслись мы с Сережкой куда-то в древние времена к разбойникам, описанным в чудесной книжке "Князь Серебряный".
И когда среди буйного веселья кто-то возгласил: "Эй, Ванюха, слышь, Перстень, посмотри, каких спекулянтов приволокли!" - я не выдержал и гаркнул:
- Сарынь на кичку!
В ответ мне раздался веселый рев и ужасный хохот. И больше ничего не помню. Третий ковш браги свалил меня с ног.
* * *
Нос мне пощекотала соломинка. Я чихнул и проснулся. От моего чиха поднялся и Сережка. Мы лежали на груде свежей соломы. Солнце озорно играло в разноцветных стеклышках поповской веранды. Задорно пели петухи. И где-то рядом крутилось точило и раздавалось разбойное: вжик-жик!
При этом звуке мне вспомнилось вчерашнее веселье - ножи-кистени на стенах горницы, Рубцовый Нос, пенные ковши и пляски разбойниц.
- Сережа, это мы не во сне?
- Нет, в Сшиби-Колпачке, - мрачно отозвался Сережа, вынимая из волос соломинки.
- А не в Сшибе-Ковшичке? - попытался пошутить я, ощущая некоторое головокружение.
- Я два ковша выдержал, а на третьем...
- Третий был роковым, - подтвердил я.
Мы помолчали, прислушиваясь, как во дворе для чего-то точат ножи булатные.
И вздрогнули, когда на веранду вошел парень. Но вид у него был весьма мирный. В одной руке кувшин молока. В другой буханка хлеба. И слова обыкновенные:
- Комары вас тут не заели?
- Нет, мы их не почуяли, то ли они нас не нашли.
Парень улыбнулся и, почесав рубец на носу, ушел.
А во дворе: вжик-жик, вжик-жик.
Выпив молока, густого, душистого как мед, и закусив хлебом, сладким как пряник, мы осторожно выглянули с веранды и наконец выяснили, что это был за звук. Наши вчерашние знакомцы вострили косы на точиле, укрепленном среди развилин могучего дуба.
Завидев нас, они повесили косы на сучья дуба и окружили веранду, улыбчивые, лупоглазые.
- Ну как, выспались, укомы?
- Не побудили мы вас? Извиняйте. У нас завтра покос... А здесь как раз отменное поповское точило!
...Любуемся на ребят, что за молодцы, рослые, могучие, все как на подбор. Ни вчерашних разбойничьих ухваток. Ни вчерашней дикости. Видно, брага нам в голову ударила и многое померещилось.
Секретаря действительно зовут Ванюхой по прозвищу Перстень. Рекомендуется нам Иваном Перстневым. Обыкновенный паренек в красной сатиновой косоворотке, в брюках галифе и в лаптях с высоко навернутыми онучами.
Заходим в поповскую горницу.
Вот он, дубовый стол, за которым пировали. Вот они, дубовые скамьи. В переднем углу портрет Калинина. У входа пирамида винтовок. А у стены поповский рояль, на котором вчера наигрывали в четыре руки поповские дочки. Или это мне снилось?
Расселись по лавкам красномольцы, и Перстень принялся за доклад о работе ячейки.
- Перво-наперво должен сказать, ошиблись мы в названии - надо бы именоваться комсомольцами, а мы назвались красномольцами - так понятнее, красная молодежь, красномол... Будем просить уком принять нас в союз и именовать как полагается. Опять же есть упущение в бумажном деле. Протоколов мы не вели. Но, ежели надобно для отчета, сейчас напишем все сразу, сколько полагается.
- Ладно, канцелярству научитесь. Ты про работу давай, - сказал Сережка.
