Иван Истомин - Первые ласточки
Сразу же после уроков, едва успев пообедать, они принимались возиться с аппаратом, тщательно прочищали, проверяли. А сколько добровольных помощников было у них! Они доставляли из кинопроката ленты фильмов, другие устанавливали на длинной скамье динамо, третьи натягивали на стене экран, расставляли скамьи.
Кинозалом служила столовая. После ужина сразу же отодвигали столы к окнам, чтобы и с них, сзади, можно было смотреть кино. Зрителей всегда бывало много. Кроме нас часто присутствовали учащиеся из окружной совпартшколы, недавно открывшейся. Тоже «первые ласточки».
Электричества в наших помещениях не было еще, и во время демонстрации фильмов студенты по очереди крутили жужжащее динамо. Это — нелегкое дело, но уж очень хотелось смотреть кино, «живые тени», и ребята посильнее никогда не отказывались от этого. Миша и Ласса Салиндеры, Федя Янгасов и другие крутили динамо до седьмого пота, сняв рубахи.
Фильмы были немые, и демонстрацию их всегда сопровождал игрой на двухрядке манси Капитан Баринов, веселый парень со вставными зубами, светлолицый и худощавый.
Однажды зимой
В морозный зимний день после обеда я писал в столовой лозунг на красном материале по-ненецки: «Ленин мась: „Тохолко, тохолко, тохолко тара!“» («Ленин сказал: „Учиться, учиться, учиться надо!“»). Материал был расстелен на столе. Возле меня толпились ребята, рассуждали:
— Ух, какие большие буквы! Издали будет видно!..
— Вот мастер: и нам в учебе помогает, и стихи сочиняет, и рисует, и даже на материале пишет! Да еще больными руками! А мы и здоровыми кое-как на бумаге царапаем!..
— Как такого человека не любить… — смеялся Гоша и нарочно лез ко мне целоваться. Я отбивался:
— Уходите! Не мешайте! А то разукрашу лица кисточкой!..
Кое-как дали закончить лозунг и тут же повесили его на стене — пусть все читают и помнят: надо учиться как можно больше.
Только пошли в комнату — пришла воспитательница с новостью, что дирекция техникума решила разгрузить мужские общежития, отвести еще одну небольшую комнатку для жилья в этом помещении.
— Хорошо! — ликовали мы. — А то стоит топчан на топчане.
— В ту небольшую комнатку, — кивнула она в сторону напротив второго мужского общежития, — перейдут наши активисты: комсорг Устин Вануйто, председатель учкома Илья Окотэтто, редактор стенгазеты Ваня Истомин, а также Петя Янгасов и Николай Няруй.
— Это почему же именно они? — послышались голоса.
— Потому, что помощники дирекции, — спокойно объяснила воспитательница. — Они устают больше вас. Им нужна для отдыха и работы над собой более спокойная обстановка.
Ребята загалдели:
— Подумаешь, какие начальники нашлись…
— Комнату им отдельную!..
— Пускай только уйдут, мы тут установим свои порядки, — заявил озорной Федя Янгасов.
И как ни уговаривала воспитательница ребят, чтобы помогли перетащить мою постель, те разбежались.
— Пусть сам тащит, коли не хочет жить с нами, — сердито сказал Гоша и хлопнул дверью.
Мне обособляться не хотелось, но так решено директором — что поделаешь. Мой топчан перенесли те, кто переходил в комнату со мной. Здесь, конечно, жить оказалось гораздо спокойнее.
Я по-прежнему готов был помогать любому в подготовке к урокам. Но Гоша и другие, оставшиеся с ним в большой, угловой комнате, стали недружелюбно относиться к нам, «начальству». В столовой они говорили всякие колкие слова в наш адрес, а в классе Гоша даже пересел от меня за другой стол.
— Не хочу сидеть рядом с таким шишкой, — насмешливо процедил он.
Федя тоже сдержал слово — каждый вечер он учинял в своей комнате, запершись на крючок, шумную возню: прыгали по топчанам, кидались подушками…
Устин и Илья старались призвать их к порядку, но озорники не отворяли дверь даже при воспитательнице, шумели еще пуще, мешая спать жильцам соседних комнат. Устин был несколько вспыльчив и страшно злился, готовый сорвать дверь с петель. А утром эту комнату поднимали на физзарядку с великим трудом. Вскоре и в соседней мужской комнате участились подобные беспорядки.
Вопрос об этом не раз ставили на собраниях, кое-кого крепко предупредили. Однако через день-два повторялись те же беспорядки.
Как ни хорошо казалось нам в отдельной малолюдной комнате, все же чего-то не хватало. Петя Янгасов все чаще стал поговаривать, что лучше было бы угловую комнату, считавшуюся красным уголком и занятую одним-единственным книжным шкафом да репродуктором на стене, сделать спальней.
— А нас, как активистов, распределить по всем трем мужским комнатам, — добавил он.
— Правильно, — поддержал я. — Красный уголок устроить вот здесь, в этой комнатке.
Вскоре дирекция действительно так и поступила.
Было шумно в этот день в общежитии. С радостным возбуждением устраивались мы по комнатам. Я пожелал туда, где помещался сперва красный утолок и куда охотно переходили Гоша маленький, белобрысый Захар Канев, а также Капитон Баринов, Федя Янгасов и другие, всего человек семь. Не успел я собраться, как моя постель уже была перенесена кем-то туда на самое теплое место — около печки.
Остальные активисты поселились в других комнатах. Дела наши снова пошли в дружбе и достаточно спокойно. Гоша Вануйто опять сел ко мне за классный стол, смеясь довольно:
— Теперь ты наша шишка.
Майский концерт
Прошла долгая, холодная и темная северная зима. В апреле снег начал таять. Появились первые робкие ручейки. Под ослепительным солнцем еще сильнее забелели за Обью хребты Полярного Урала. Воздух сделался прозрачным, ветер не таким жестким, а где-нибудь на солнцепеке — теплым. Так и манило на улицу из опостылевших за зиму школьных и интернатских стен. Даже в перемены между уроками старались мы побыть на солнышке, выходя во двор, а то и уходя на пригорок к Полую. После занятий вообще трудно было удержать ребят в помещении. И уроки, и общественная работа плохо шли на ум.
— Эх, хорошо сейчас в тундре! — вздыхал Петя Янгасов, развалясь на первой большой проталине возле Полуя под ласковыми лучами солнца. — Начинается весенняя кочевка оленьих стад. Растянется аргиш — что та река течет по снежному простору. Эге-ге-гей. Не разбредайтесь, олени!.. Хорошо. А потом — отел, новая забота. Тоже интересно — появляются авки, выкормыши в чуме…
— Рыбакам теперь тоже хорошо, — задумчиво вторил ему Ласса, сидя рядом и любуясь манящими голубоватыми далями. — Скоро путина, свежая рыба. Готовься рыбак, не зевай!..
Не отстает и Гоша:
— Охота на носу! Вот это — да-а! Утки-то, наверное уже прилетели… Во-он гуси летят!.. — и смеется, показывая на стаю ворон. Мы тоже хохочем.
Хорошо мечтать о родном и близком, но некогда — надо спешить в техникум. Дел много — приближается Первомай, нужно готовиться к празднику.
Художественная самодеятельность в техникуме была еще слаба. Кружки зимой почти не работали из-за чрезмерной загруженности студентов учебой. Да и основная масса обучающихся непривычна, несмела для выступлений перед публикой.
Однако и зимой в праздничные дни устраивались небольшие концерты. Кое-кто исполнял песни на родном или русском языках, декламировал стихи, а один раз даже поставили инсценировку.
Теперь тоже решено было подготовить небольшой концерт, притом для показа на сцене Дома ненца. Все влекли в это дело и меня. Я стал мудрить над стихом — Первом мае. Напишу, покажу Алексею Евгеньевичу. Он внимательно просмотрит, сделает замечания, подскажет как можно было бы улучшить. Я опять работаю над своим «произведением».
— Вот сейчас хорошо. Пойдет, — сказал он наконец и отдал мой стих выучить Лене Хатанзеевой, боевой, привлекательной девушке, той самой, у которой я вышиб из рук поднос с тарелками каши.
Но своего отдельного концерта у нас тогда почему-то не получилось, и в праздничный день на сцене Дома ненца в сводном концерте из наших ребят выступило лишь несколько человек: Устин Вануйто под аккомпанемент гармониста Капитона Баринова исполнил несколько ненецких и русских плясок. Петя Янгасов спел ненецкую песню и рассказал небольшую сказку точно так же, с переводами, как делал в общежитии, а Лена Хатанзеева прочла мое стихотворение. Совершенно неожиданно для меня публика стала вызывать автора. Я очень смутился и долго артачился, но все же пришлось встать и проковылять до сцены, показаться людям. Назавтра Алексей Евгеньевич поздравил меня с успехом и сказал:
— Сочиняй и дальше. У тебя есть задатки.
Мне было лестно, и я твердо решил писать стихи наряду с рисованием.
Что я наделал!
Учебный год мы закончили восьмого июня. Из нашего подготовительного класса были переведены на первый курс сестры Шура и Аня Айваседа — ненки из Пура, Гоша Вануйто, Зина Скворцова (ненка по матери), Лена Хатанзеева и я. Все мы успешно сдали экзамены за седьмой класс.
