Всеволод Соловьев - Волхвы
Безжалостная рука со смертоносным оружием занесена над нею – и она пригнулась к земле, замерла и ждет…
Сначала в ее ожидание порою вкрадывалась надежда. Вот он придет к ней. Ведь он обещал, ведь он должен прийти! Он придет и, быть может, все объяснится… Он разгонит ее сомнения, докажет, что она ошиблась, что ей нечего страшиться этой юной красавицы: не ее он любит. Она только его друг, его сестра, а сердце его, его страсть принадлежит одной Елене.
Он должен был прийти – и он приходил. Три раза она видела его у себя в доме, два раза встретила его у посторонних. Но никакого объяснения не было между ними, ни на одну минуту они не оставались вдвоем. Всегда так случалось, что им невозможно было ничего сказать друг другу.
Конечно, каждый раз она могла бы от него потребовать, чтобы он пришел тогда, когда никого нет с нею. Она могла бы прямо сказать ему, что ей необходимо говорить с ним. Но дело в том, что его появление теперь действовало на нее подавляющим образом. Она напрягала все свои силы, чтобы выдержать его присутствие, не смела поднять на него глаз, не решалась ничего сказать ему. И он уходил, а она опять ждала его.
Молодую фрейлину она не видела ни разу и ничего о ней не слыхала. Казалось бы, что ей следовало постараться как можно подробнее узнать про эту девушку и прежде всего, конечно, узнать, какие отношения существуют между нею и Захарьевым-Овиновым. Но в этом-то и заключалась вся особенность ее душевного состояния; она находилась под влиянием какого-то необычайного панического страха, и для нее невозможно было произнести имени молодой фрейлины. Что угодно, но она никого о ней не спросит.
Она старалась не думать об этой ужасной женщине, и вся трепетала при одной мысли о ней – и все ждала, все ждала!..
Когда человек доходит до последних пределов безнадежности и отчаяния, когда он инстинктивно чувствует, что в нем уже не осталось никакой собственной силы и что сила эта никогда не проснется, он ищет помощи извне. И чем эта помощь фантастичнее, невозможнее, тем она начинает казаться ему вернее. Это последний крик отчаяния, последнее возмущение природы.
Такую помощь внезапно, вследствие разговора с встретившимся ей князем Щенятевым, Елена увидела в таинственном посвящении в египетскую ложу. Когда ей доложили о князе Щенятеве и графе Фениксе, она вся встрепенулась, на бледных щеках ее вспыхнул былой румянец, глаза загорелись, и граф Феникс, подходя к ней, поразился ее красотою.
– Вы меня извините, – начал он, – я являюсь незванный, но всему виною князь. Он уверил меня в добром вашем приеме.
Елена мгновенно забыла весь свой страх и ужас перед этим таинственным человеком. Она крепко сжала его руку и отвечала:
– Я глубоко благодарю князя за то, что он просил вас ко мне приехать, и вам благодарна за то, что вы захотели навестить меня. Я не встречала вас в последнее время и даже боялась с вами встретиться. Но не сердитесь на меня за этот страх и вспомните те ужасы, какие вы нам показывали.
Калиостро ласково улыбнулся.
– Ужасы! – воскликнул он. – Ужасы существуют только для непосвященных, для людей, не понимающих, что такое перед ними.
– Да, конечно, но все же редко кто может, даже и обладая большими познаниями, спокойно отнестись к сверхъестественному, – прошепелявил Щенятев, пожирая Елену глазами.
Калиостро опять улыбнулся и покачал головою.
– Нет, князь, – сказал он, – хотя вы и большие успехи сделали в тайных науках, а все же до сих пор повторяете очень странную всеобщую ошибку. Сверхъестественное, сверхприродное! Да разве может быть в природе что-либо сверхприродное! Ведь это чистая бессмыслица. Сверхъестественного не существует, не может существовать. Это первейшая истина, которой должен проникнуться всякий, кто желает подойти к тайным наукам.
Таким образом, разговор завязался.
Калиостро всецело овладел вниманием Елены, так что она не замечала многозначительных взглядов, которыми он обменивался со Щенятевым. Она жадно вслушивалась в слово чародея. Прошло несколько минут – и вот на нее стал наплывать как бы туман.
Мелодический голос итальянца, как музыка, звучал над нею. Блестящие черные глаза его горели прямо перед нею, и она не в состоянии была оторвать от них своего взгляда.
Еще мгновение – огненные глаза все ближе к ней, ближе…
Вот она слышит приказ:
– Спите!..
И она заснула.
IV
Теперь она, как и Лоренца, была в полной власти Калиостро. Одно быстрое, почти неуловимое движение, мгновенное, даже ускользнувшее от внимания Щенятева прикосновение к ней руки великого Копта, его решительный, самоуверенный приказ «спите» – и все было кончено. Ни борьбы, ни возмущения. Она превратилась в собственность постороннего ей человека, потеряла свою волю, свои мысли, чувства.
Она сделалась более чем его рабой. Раба подчиняется силе, не смеет ослушаться, исполняет все, что прикажет ей господин, но все же в глубине души у нее остается внутренняя свобода, она может иметь свои чувства, свои мысли – и не выдать их господину, скрыть от него свой внутренний мир. А Елена ничего не могла скрыть от Калиостро. Приказал бы он ей – и она немедленно открыла бы ему все свои тайны. Приказал бы он – и она должна была бы исполнить всякое его требование не рассуждая, не смущаясь, проникнутая одним только тупым, но могучим, всепоглощающим ощущением необходимости как можно точнее исполнить данную ей задачу.
Одно слово Калиостро, да и не только слово, но один его мысленный приказ – и она совершит какое угодно преступление, кого угодно отравит, зарежет, задушит. И рука ее не дрогнет, и она успокоится только тогда, когда преступление уже будет совершено. А затем она забудет об этом преступлении, как будто его никогда не было, и пойдет на какие угодно пытки, искренно утверждая, что никогда никого не убивала, возмущаясь, как может быть взводимо на нее ни с чем не сообразное подозрение. Да, она сделает все это, если так будет ей приказано.
Какой же адской силой владеет Калиостро, чтобы так порабощать себе живую душу человека? Нет, то не адская сила, а просто знание одной из бесчисленных тайн природы. Тайной этой вместо того, чтобы свято сохранять ее, он легкомысленно пользуется. Он делает именно то, что ему запрещено делать под страхом смерти. Он делает только то, что через сто лет после этого дня будет делать всякий легкомысленный или преступный студент медицины.
Калиостро был доволен. Теперь он окончательно убедился, какая отличная помощница будет у его Лоренцы в женской египетской ложе, как многого он будет в состоянии достигнуть с помощью этой женщины, отныне всецело находящейся в его власти.
В его быстро работавшей мысли мелькнули целые новые комбинации, новые планы. Этим комбинациям и планам вовсе не противоречило исполнить желания князя Щенятева. Пусть этот ревностный и надоедливый ученик добьется своего, пусть он женится на прекрасной графине.
И он обратился к Щенятеву, стоявшему в сильном волнении, с широко раскрытыми глазами и, не отрываясь, испуганно и страстно глядевшему на Елену.
– Князь, – сказал он, – я прошу вас на одну минуту выйти в соседнюю комнату.
Но Щенятев вместо того, чтобы беспрекословно исполнить требование учителя, вдруг возмутился. Он ни за что не хотел оставить с ним Елену, в нем заговорила ревность.
– Зачем же мне уходить? – довольно решительно воскликнул он.
– В таком случае уйду я, а вы оставайтесь.
Под вспыхнувшим взглядом учителя Щенятев вдруг присмирел и покорно пошел к двери.
Калиостро не терял времени. Он наклонился над Еленой и шепнул ей:
– Вы любите князя Щенятева?
– Нет, я не люблю его! – трепетно, с невыразимым ужасом в голосе произнесла она.
– Я вам говорю, что вы его любите. В этом не может быть никакого сомнения. Вы его любите страстно… Ведь так? Ведь я говорю правду?
– Да, вы говорите правду… Действительно, я страстно люблю его…
– Когда вы проснетесь, вы ощутите эту любовь, и если он станет говорить вам о своем чувстве, вы ответите ему полным признанием, выразив ему всю вашу нежность. Ведь вы сделаете это?
– Да, я это сделаю.
В это время из соседней комнаты, куда удалился Щенятев, послышался шорох. Калиостро почувствовал, что его ученик у самой двери – и подслушивает, подглядывает. Досада изобразилась на выразительном лице итальянца, но затем тотчас же сменилась насмешливой, презрительной и в то же время злорадной усмешкой. Он еще ниже склонился над Еленой и едва слышно шепнул ей:
– Глядите на меня! Можете ли вы видеть мои мысли?
– Могу! – так же тихо ответила она. Потом, через мгновение, он спросил:
– Поняли?
– Да, поняла.
– Исполните?
– Исполню.
– Князь, прошу вас, войдите! – громко сказал Калиостро.
Щенятев во мгновение был у кресла, в котором бледная и неподвижная лежала Елена, и вопросительно, любопытно и робко глядел в глаза учителя.
