Антон Чехов - Том 22. Письма 1890-1892
Простите, что я Вас беспокою, но, право, положительно не к кому обратиться, а сам я законовед очень плохой.
Наша московская публика подбирается помаленьку. Не успели похоронить Пальмина, как умер Курепин. Вообще в эту осень у меня умерло много знакомых. Умер, между прочим, сахарозаводчик Харитоненко, с которым я был знаком*. Очень интересный человек.
А вскоре после Вашего отъезда я заболел инфлуэнцей, которая осложнилась катаром правого легкого, и только теперь я стал помалости поправляться.
В театре Корша часто идет Ваша «Медаль», которая имеет успех. Она идет вместе с «Зайцем» Мясницкого. Я не видел, но знакомые говорят, что в обеих пьесах чувствуется сильная разница между литератором и не литератором, что «Медаль» в сравнении с «Зайцем» представляет из себя нечто чистенькое, художественное и имеющее образ и подобие. То-то вот оно и есть! Из театра литераторов метлой гонят, и пьесы пишутся молодыми и старыми людьми без определенных занятий, а журналы и газеты редактируются купцами, чиновниками и девицами*. Впрочем, чёррт с ними.
Будьте здоровы. Низкий поклон Прасковье Никифоровне и Феде.
Ваш А. Чехов.
Киселеву А. С., 3 декабря 1891*
1053. А. С. КИСЕЛЕВУ
3 декабря 1891 г. Москва.
3 дек.
Ваше Высокородие!
Пьесу получил и внимательно прочел*. Вот мое мнение: 1) По нынешним временам, она очень длинна, и сократить ее трудно; монологи, пожалуй, сократить можно, но 18 явлений, сударь мой!! Это в одноактной-то безделушке! 2) По нынешним временам, она безусловно не цензурна и цензурою дозволена не будет. Ее придется посылать в цензуру, а в ней, не говоря уж об адюльтере, добро в конце концов не побеждает зла, фигурирует безнравственное превосходительство и часто упоминается слово «министр». Да за это, батенька, в Сибирь!
Что цензура не пропустит, я в этом убежден. Если Вы не боитесь загубить даром две гербовые марки (1 р. 60 к.), то напишите мне, и я пошлю в цензуру, т. е. Вы, гг. наследники, пришлете мне прошение, а я вместе с ним пошлю. В случае если бы цензура разрешила (во что я глубоко не верю), то пьесу можно отдать: 1) Коршу и 2) Немировичу-Данченко, моему приятелю, состоящему членом в Театрально-литературном комитете, от которого зависит судьба пьесы, жаждущей появиться на казенной сцене.
С Шиловским говорить совсем не нужно. Следует, и это обязательно, переменить название пьесы, так как в цензуре имеются списки всех пьес, когда-либо запрещенных цензурою. Тут давности не полагается. Уж коли лишен прав, так шабаш. Вот подумайте хорошенько и напишите мне. Воля Ваша для меня священна!!!
После 10-го я, вероятно, уеду в Питер, а потому постарайтесь прислать ответ до 10-го. Пришлите кстати и денег, этак тысячи две-три.
Марии Владимировне от всей души желаю скорейшего выздоровления и душевного покоя. Хотел было написать ей письмо насчет Владимира Петровича, которого я любил, но меня остановило соображение, что все мы умрем, так же как Владимир Петрович, и что никакие соболезнования и сожаления не помогут там, где дело непоправимо. Не воскресишь ведь.
Мне бы ужасно хотелось побывать в Бабкине. Хоть на один час. Но едва ли я вырвусь. Работы по горло, да и в Питер нужно. Маша, вероятно, приедет к вам. Она каждый день об этом толкует.
Одначе будьте здоровы. Низкий поклон Марии Владимировне, Василисе Пантелевне, Елизавете Александровне и о. Федору. Я записал на себя три билета. Если выиграю сто тысяч, то пожертвую в Никулинскую церковь тысячу, о. Федору на утешение и прихожанам на пользу, а Вам дам взаймы десять тысяч. Вот доброта! Редкое сердце!
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 3 декабря 1891*
1054. А. С. СУВОРИНУ
3 декабря 1891 г. Москва.
3 декабрь.
Получив корректуру «Каштанки»*, я тотчас же сделал поправки и написал новую главу. Я разделил сказку на большее количество глав. Теперь уже не 4 главы, а 7. Новая глава даст несколько лишних страниц, и авось получится что-нибудь. Друга дома и неверную жену, конечно, я выбросил вон. Корректуру посылаю Вам, а Вы пошлите ее Неупокоеву с объяснением, для чего написана новая глава. Если эта глава Вам покажется резонансом, то бросьте ее.
Получили ли две рукописи?*
Был у меня вчера кн. Урусов, сидел от 7 ч. до 12½ ночи и рассказывал про французских литераторов. Это упитанный, богатый, умеющий увлекаться Флобером и <…>, и, по-видимому, очень довольный собою человек. Но и у него есть заноза в мозгу. Как у Вас прогрессивный паралич, так и он думает, что у него спинная сухотка. Это его мучительная и ровно ни на чем не основанная idée fixe[20], поддерживаемая в нем подагрическими болями и частыми беседами с докторами.
Из Петербурга, из Вильны и из разных российских городов я получаю письма насчет «Дуэли»*. Пишут какие-то незнакомцы. Письма в высшей степени задушевные и доброжелательные. В провинциальных газетах стали критиковать «Дуэль» уже после третьего фельетона*. Значит, можно рассчитывать, что книжка окупит себя.
Когда выйдет в свет «Каштанка», прикажите послать 100 экз. в правление Общества покровительства животным.
Вчера какой-то, по-видимому, очень молодой человек прислал мне из Воронежа* рукопись листов в 40, мелко исписанную. Роман. Название очень новое: «Нищие духом». Умоляет юный автор прочесть и написать ему свое мнение. Можете себе представить мой ужас! Стал я ночью перелистывать роман, а там всё честное прошлое, служение народу, общность интересов, заходящее солнце… Другой, но уже не юный, а отставной полковник*, принес мне две рукописи: «Непрошенные цивилизаторы, или Плоды невежества» и «Знаменитый извозчик». Во второй рукописи изображен идейный молодой человек, который из нужды пошел в извозчики (укор равнодушному обществу, доводящему своих лучших представителей до такого ужасного положения); ну, извозчик сидит на козлах и разговаривает со своими седоками о Марксе, Бокле и логике Милля.
Гуревич не дала аванса*. Какова? Я не огорчился, конечно, но ее-то положение! Нет денег у бедняжки, а в типографию надо, за бумагу надо, авторам надо, Филоксере* надо… Мне за мой рассказ приходится рублей 600. Написал ей, чтоб не стеснялась и высылала мне гонорар, когда ей угодно и удобно. Кстати сказать, я «выскочил». Я столько написал, что если мне будут присылать гонорар аккуратно, то я проживу безбедно до самого отъезда на дачу.
Да хранит Вас аллах! Акакий Московский весьма достоин того, чтобы стать штатным сотрудником «Нового времени»*.
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 4 декабря 1891*
1055. А. С. СУВОРИНУ
4 декабря 1891 г. Москва.
4 дек.
Посылаю Вам моск<овский> фельетон*. Хотел изобразить кратко московского интеллигента. Сел вчера писать, но мешали посетители, так что писал сегодня и спешил. Не знаю, что вышло. Должно быть, неважно. Если бросите, в претензии не буду. Но никому не говорите, что я автор*.
Хотел было переписать, да некогда, пора на почту. Простите.
Получили корректуру «Каштанки»?*
Ваш молитвенник
А. Чехов.
Тихонову В. А., 8 декабря 1891*
1056. В. А. ТИХОНОВУ
8 декабря 1891 г. Москва.
8 декабрь.
30-го ноября, дорогой Владимир Алексеевич, я послал Вам рассказ*, прошло уже десять дней, а от Вас — ни гласа, ни воздыхания*…Получили ли Вы рассказ? Не затонул ли он где-нибудь в житейских волнах? Годится ли он? И проч. и проч. Если рассказ годится, то пришлете ли Вы мне корректурку, как я просил? В письме, приложенном к рассказу, я также вопиял к Вам насчет авансика. Вы как-то в одном из своих писем проговорились, что можно получить «и вперед». Посылая рассказ свой, я вспомнил об этом «и вперед» с особенным удовольствием, так как у меня денег буквально ни гроша. Надо в Питер ехать, а у меня даже на билет нет, и я сижу у моря и жду погоды. Просто хоть караул кричи! Вот что значит путешествовать.
Как Вы живете? Какова у Вас подписка? Рекламируется «Север» хорошо, и успеха ждать можно.
У нас в Москве новостей никаких. Может быть, они и есть, но я об них ничего не знаю, так как по целым дням сижу дома и выздоравливаю от инфлуэнцы. Говорят, что в театрах скучно. О хороших новых пьесах что-то не слышно. Мороз в 23 градуса.
