В свободном падении - Антон Секисов
Я достал кошелёк, всмотрелся в разверзшуюся щель. Достал тысячную бумажку и с ужасом осознал, что, кроме этой, осталось только ещё одна, и всё. Больше денег не было никаких.
Я почувствовал, как слабеют ноги и липкий пот струится по спине. «Не надо, не надо мне никаких пакетов», — подумал я испуганно, собрал аккуратно сдачу, собрал кое-как продукты в руки и понёс домой.
Как же я так промахнулся, расстраивался я. Почему же казалось вчера, что денег гораздо больше? Куда они испарились? Нассисты украли? Или, может, Вадик украл? Вадикова мама? Я отогнал все эти нелепые мысли, одна за одной. Поднялся на лифте, бросил продукты на стол. Что волновало меня по-настоящему, так это то, что я теперь не мог позволить себе заказ еды, а приготовить что-то для Наргиз было необходимо.
Я проинспектировал содержание холодильника, всех закоулков кухни, спальни, балкона (продукты находились почти везде). Помимо развеянных по квартире продуктов из бабушкиного пакета, имелась окаменевшая в морозильнике индейка, упаковка дикого риса, наконец, соль. Я переместился на кухню, облачился в фартук, сунул индейку под кипяток и разлил масло по сковороде, зашипевшее тотчас. В кухне сразу же стало невыносимо жарко, и я решил, что будет гораздо удобнее готовить обед в неглиже.
Разделся, надел фартук поверх. Из компьютерных колонок полился заводной рок-н-ролл.
«Вот она, мечта всех женщин!» — определил я сам себя, двигаясь под музыку. Открыл бутылку вина, сделал несколько хороших глотков. С ожесточением и радостью принялся кромсать попадающиеся под руку овощи — зелёный и обыкновенный лук, помидоры, перец, укроп, петрушку, чеснок. Сочные брызги летели на грудь и лицо, мощные гитарные риффы накатывали один за другим из открытой комнаты, вино мягко плескалось в желудке.
С едой я управился быстро, сунул размякшую индейку в духовку, оставил тушиться овощи, а сам предоставил себе заслуженный перекур.
Передвигаясь из коридора в комнату, краем уха услышал, как на один гитарный рифф из колонок накладывается другой, более громкий и требовательный. Это надрывался мобильный телефон. Звонил Фил. Голос его был пьяный и радостный.
— Можешь поздравить меня, Андре, я почти защитил свою кандидатскую диссертацию! — воскликнул он, что-то интенсивно при этом жуя.
— Что значит, почти?
— Сегодня я присутствовал на предварительной защите своей темы, и, смею уверить тебя, дорогой друг, в научном сообществе я произвёл настоящий фурор. Все были потрясены. Я сам, чего скрывать, был потрясён самим собой! Учёные дамы из совета, не в силах отразить моих мускулинных чар, одобрили меня единогласно. Руководитель уверен, что с защитой не будет никаких проблем. Так что можешь уже считать меня кандидатом искусствоведческих наук!
— Кошмар! Поздравляю!
— Спасибо, моншер! А теперь немедленно приезжай ко мне. Тебя ожидает крепкий алкоголь и суровая мужская компания рядом с ним. Я знаю, ты всегда предпочитаешь её несуровой женской.
— Извини, Филипп, но сегодня тебе придётся обойтись без меня. У меня есть некоторые неотложные дела…
— Какие в жопу дела!? Лучший друг зовёт тебя выпить! — моментально рассвирепел Фил.
— Я не…
— Или, может быть, лучшим другом ты считаешь этого подкаблучника слюнявого, Вадика?
— Нет, конечно, не считаю, — осторожно отвечал я. — Но у меня тут дела, говорю же… Убраться в квартире надо. Тут у меня просто жуткий бардак!
— Убраться? Ты предпочитаешь уборку в квартире бесплатной пьянке? Да у тебя, очевидно, опухоль в мозге! Тебе следует срочно обратиться к врачу!
— Ладно, спасибо за совет…
— Или всё дело в бабе, а? — я почувствовал, будто Фил сверлит меня своим лукавым взглядом прямо из трубки. Я даже на всякий случай отстранился от неё и внимательно всмотрелся в мембрану.
— Нет, ну сказал бы честно, — вырывался грубый голос Филиппа из микрофона, — прости, дружище Фил, у меня тут баба и я не раздумывая предпочту очередную гарантированную поёбку столь незначительному событию, как защита диссертации у лучшего друга. Защита кандидатской диссертации, между прочим, бывает один раз в жизни.
— Но ты же ещё не защитился даже…
— Андре, я могу и обидеться!
— Извини, давай в другой раз, когда защитишься по-настоящему. А сейчас — прощай, удачного веселья, — и, не дав Филову голосу гневно воспротестовать, я моментально отключился.
«А ведь убраться и правда нужно», — заметил я, снова прибавляя громкость музыке.
Из ванной на меня смотрела грозная куча вонючего белья. Мебель вокруг казалась одноцветной из-за равномерно покоящегося на ней слоя пыли. Запах разложения из кухни был нестерпим, а в раковине, забитой грязной посудой, кажется, зарождалась новая отвратительная, но при этом разумная жизнь. Просунуть руку туда, в гнилую непрозрачную воду между тарелок было страшно. Немного поразмыслив, я вырвал репродукцию из альбома Моне и накрыл ею это гнойно-керамическое месиво.
Куря на ходу, давясь дымом, осыпая пепел, я сменил фартук на заляпанные рейтузы и майку без рукавов, вооружился тряпками и отважно ринулся в бой с грязью.
Поначалу дело пошло легко: гнусная пыль, хотя и заставляла меня сотрясаться в кашле и громких чихах, вытиралась охотно. Я быстро отёр все поверхности, которые могли быть доступны взгляду Наргиз, запихал сор и вещи, не разбирая, в недоступные углы и перешёл к отмыванию полов. Набрал воды в ведро и обнаружил, что швабра после ожесточённой её эксплуатации Кирой была поломана. Её нижняя часть с облезлой губкой болталась беспомощно, как ступня на отнявшейся ноге. Ничего похожего на половую тряпку я также не обнаружил. Единственное, что мне оставалось — воспользоваться полотенцем. Полотенце было белое, и выглядело удручённо. Я опустил его в воду, залил чистящего средства, в три раза больше, чем было положено по инструкции, и приступил к мытью полов.
Я решил действовать по плану. Мысленно разделил территорию квартиры на три зоны: зона чудовищного невыносимого срача, которая включала кухню и туалет. Зона срача умеренного — спальня, ванная и балкон. И, наконец, зона творческого беспорядка — кабинет. Начать я решил с самой трудной. Вылил немного пенящейся воды на пол, сел на колени и принялся ожесточённо тереть, сжав полотенце-тряпку обеими руками. «Ничто, ни карьерные успехи, ни чувство долга, ни уж конечно, брезгливость, не способны заставить мужика так раскорячиться. А вот возможность секса с красивой женщиной (пусть и призрачная), да, может», — размышлял я. Грязь подавалась плохо: присохшая к полу, упорная грязь. Но ничего, я тоже упорный. Стал тереть сильнее. Мыльная вода пенилась, разрасталась, превращалась в химикатную лужу, расползшуюся по всей кухне. Я драил пол в поте
