Борис Васильев - Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…
- Больно уж легко теперь человек с места вспархивает, - говорил тятька его Егор Полушкин. - Враз куда-то устремляется, прибегает в задыхе, вершит, чего попалось, и обратно устремляется. И все кругом ему - случай… А из отрезанных кусков каравая не сложишь, Юрий Петрович.
- Люди интересную работу ищут. Это естественно.
- Значит, коль естественно, то и ладно, так выходит? Не согласный я с вами. Всякое место, оно все равно наше, общее то есть. А что выходит, если по жизни смотреть? А то выходит, что от поспешаловки мы про все это забываем. Вот приехал я, скажем, сюда, в поселок. Ладно-хорошо. Но и здесь, однако, лес да река, поля да облака. Чьи они? Старые люди толкуют: божьи. А я так мыслю, что если бога нет, то они мои. А мои, стало быть, береги свое-то. Не допускай разору: твоя земля. Уважай. Вот.
- Согласен с вами полностью, Егор Савельич.
Слушали здесь Егора - вот что удивительно было! Слушали, именем-отчеством величали, собственные ответы взвешивали. Егору это не то чтобы нравилось - он ведь не понравиъся стремился! - а ворошило все в нем. Он уж и чай не пил, а только ложечкой в стакане помешивал и говорил то, что казалось ему и нужным и важным:
- Человек отдыхает, зверь отдыхает, пашня отдыхает. Всем отдыхать положено не для удовольствия, а для скопления сил. Чтоб, значит, обратно работать, так? А раз так, то и лес - он тоже подремать хочет. От людей забыться, от топоров залечиться, раны смолой затянуть. А мы обратно - лыко с него. Порядок это? Непорядок. Беспокойство это и липнякам полная смерть. Зачем?
- С липняками полностью моя вина, - сказал Юрий Петрович. - На охранные леса это разрешение не распространяется.
- Не в том дело, чья вина, а в том, чья беда…
Нонна Юрьевна тихо по хозяйству шебаршилась: чайку налить да хлебца подрезать. Слушала и Егора и лесничего, а сама примолкла. Как Колька.
- Много липняка погибло?
- Это есть. - Егор вздохнул, вспомнив свой незадачливый поход. - Деньги сулили, так что уж… Топор не остановишь, коль полтина за килограмм.
- Да, - вздохнул Чувалов. - Жаль. В старых книгах указано, что в лесах наших было когда-то множество диких пчел.
- Мы ведь это…- Егор покосился на упорно молчавшего Кольку и опять вздохнул. - Мы тоже за лыком-то навострились. Да. А как глянули, что в лесу от стволов бело, так и назад. И жалко и совестно.
До чего же хорошо и покойно было ему в этот день! И разговор тек неспешно, и новый лесничий казался приветливым, и сам Егор Полушкин - умным и вполне даже самостоятельным мужиком. Колька, правда, пыхтел да хмурился, но на его хмурое сопенье Егору не хотелось обращать внимания: он берег впечатления от встречи с лесничим и нес их домой неторопливо и бережно, точно боялся расплескать.
- Уважительный человек лесничий новый, - сказал он Харитине, как спать улеглись. - Простая, видать, душа и к сердцу отзывчивая.
- Вот бы на работу ему тебя взять - это отзывчиво.
- Ну, зачем так-то, Тина, зачем?
О том, чтоб работать у Юрия Петровича, Егор даже думать боялся. То есть, конечно, думал, поскольку мечта эта заветная в нем уже поселилась, по вслух выражать ее не хотел. Не верил он больше в свое счастье и даже самые несбыточные мечты опасался до времени спугнуть или сглазить. И поэтому добавил политично:
- Он сюда не для работы приехал, а для туризма.
- А коль для туризма, так людям голову не морочь, А то обратно на три ста нагорим с туризмом с ихним.
Очень хотелось Егору защитить хорошего человека, но он только вздохнул и на другой бок повернулся. С женой спорить - бестолочь одна. Все равно последнее слово за ней останется.
А новый лесничий Юрий Петрович Чувалов, до вечера просидев у Нонны Юрьевны, в тот день, естественно, ни в какой поход не пошел. И не только потому, что время уже было позднее, а и по соображениям, не очень пока ясным для него самого.
Все началось с проводов. Поскольку лесничий нагрянул в поселок внезапно и от огласки воздерживался, то и ночевать пошел не к подчиненному Федору Ипатовичу Бурьянову, а к директору школы по рекомендации Нонны Юрьевны. И Нонна Юрьевна к директору этому в тот вечер его и провожала.
С директором у Нонны Юрьевны отношения были добрые. С директором добрые, а с товарищами по школе, с преподавательским, как говорится, коллективом, никаких отношении не сложилось. То есть, конечно, кое-что сложилось, но и не то и не так, как хотелось бы Нонне Юрьевне.
Надо сказать, что встретили молодую учительницу, прибывшую в поселок из города Ленинграда, и по-доброму и по-семейному. Всяк помочь рвался и помогал - и делом и советом. И все было отрадно аж до торжественного вечера накануне 8 Марта. Праздник этот отмечался особо, поскольку, кроме директора, мужчин в школе не имелось, и Международный женский день был воистину женским. Все к этому вечеру загодя и в глубокой тайне шили себе наряды.
А Нонна Юрьевна явилась в брючном костюме. Нет, не ради демонстрации, а потому что искренне считала этот костюм вершиной собственного гардероба, надевала его до сей поры один раз, на выпускной институтский вечер, и все девчонки тогда ей завидовали. А тут получился конфуз и поджатые губы.
- Не воскресник у нас, милочка, а праздник. Наш, женский. Международный, между прочим.
- А по-моему, это нарядно,-пролепетала Нонна Юрьевна. - И современно.
- Насчет современности вам, конечно, виднее, только если им и этой современности позволяете себе на торжественном вечере появляться, то извините. Мы тут, значит, не доросли.
Нонна Юрьевна к двери подалась, директор - за ней. Догнал на третьем повороте.
- Вы напрасно, Нонна Юрьевна.
- Что напрасно? - всхлипнув, спросила Нонна Юрьевна.
- Напрасно так реагируете.
- А они не напрасно реагируют?
Директор промолчал. Шел рядом с разгневанно шагавшей девушкой, думал, что следует сказать. Сказать следовало насчет примера, который обязан являть собою педагог, насчет буржуазных веяний, чуждой нам моды и тому подобное. Следовало все это сказать, но сказал он это про себя, а вслух поведал совсем иное:
- Да завидуют они вам, Нонна Юрьевна! Так, знаете, чисто по-женски. Вы молодая, фигура у вас, извините, конечно. А у них заботы, семьи, мужья, хозяйство, а вы - завтрашнее утро. Так что пощадите вы их великодушно.
Нонна Юрьевна глянула сквозь слезки и улыбнулась:
- А вы хитрый!
- Ужасно, - сказал директор.
На вечер Нонна Юрьевна не вернулась, но с директором подружилась. Даже иногда на чаи захаживала. И поэтому вела сейчас к нему лесничего без предупреждения.
А вечер теплый выдался и застенчивый. Вдалеке, возле клуба, музыку наяривали, в небе облака розовели. А ветра не было, и каблучки Нонны Юрьевны с особенной четкостью постукивали по деревянным тротуарам.
- Тихо-то как у вас, - сказал Чувалов.
- Тихо, - согласилась Нонна Юрьевна.
Не ладился у них разговор. То ли лесничий с дороги притомился, то ли Нонна Юрьевна от разговоров отвыкла, то ли еще какая причина, а только шагали они молча, страдали от собственной немоты, а побороть ее и не пытались. Выдавливали из себя слова, как пасту из тюбика: ровнехонько зубки почистить.
- Скучно здесь, наверно?
- Нет, что вы. Работы много.
- Сейчас же каникулы.
- Я с отстающими занимаюсь: знаете, пишут плохо, с ошибками.
- В Ленинград не собираетесь?
- Может быть, еще съезжу. Маму навестить И опять - полста шагов молча. Будто зажженные свечи перед собой несли.
- Вы сами эту глухомань выбрали?
- Н-нет. Назначили.
- Но ведь, наверно, могли бы и в другое место назначить?
- Дети - везде дети.
- Интересно, а кем вы мечтали стать? Неужели учительницей?
- У меня мама -учительница.
- Значит, фамильная профессия?
Разговор становился высокопарным, и Нонна Юрьевна предпочла не отвечать. Юрий Петрович почувствовал это, в душе назвал себя индюком, но молчать ему уже не хотелось. Правда, он не очень-то умел болтать с малознакомыми девушками, но идти молчком было бы совсем глупо.
- Литературу преподаете?
- Да. А еще веду младшие классы: учителей не хватает.
- Читают ваши питомцы?
- Не все. Коля, например, много читает.
- Коля - серьезный парнишка.
- Им трудно живется.
- Большая семья?
- Нормальная. Отец у него странный немного. Нигде ужиться не может, мучается, страдает. Плотник хороший и человек хороший, а с работой ничего у него не получается.
- Что же так?
- Когда человек непонятен, то проще всего объявить его чудаком. Вот и Егора Савельевича бедоносцем прямо в глаза зовут, ну, а Коля очень больно переживает это. Простите.
Нонна Юрьевна остановилась. Опершись о забор, долго и старательно вытряхивала из туфель песок. Песку-то, правда, немного совсем набилось, но мысль, которая пришла ей в голову, требовала смелости, и вот ее-то и копила в себе Нонна Юрьевна. И фразы сочиняла, как бы изложить эту мысль половчее.
