Ю. Бондарев - Повести
- Не могу я!.. - заплакал Чибисов, зажимая рукавицей рот и давясь. - Товарищ лейтенант!.. В голове у меня стряслось. Не понимаю я приказы…
- Возьмите себя в руки, Чибисов! Перестаньте! - крикнул Кузнецов шепотом, в сострадании глядя на Чибисова. - Лучше подвигайтесь, согрейтесь! Слышите, Чибисов? Иначе - конец!
- Товарищ лейтенант… Оставьте меня тут, за-ради Бога!..
- Не могу, Чибисов! Поймите, людей нет! Кем я вас заменю, кем? Нечаев - наводчик, он должен оставаться у орудия. Вы не справитесь, если стрелять будет нужно! Понимаете?
А Уханов и Рубин, чьи фамилии он назвал, уже стояли около него в ровике, о закаменелую землю корябали, шуршали шинели - оба сосредоточенно и молча заталкивали в карманы гранаты, и Рубин, рассовав гранаты, круглые рубчатые «лимонки», перебросив ремень автомата через плечо, выговорил со злобной недоброжелательностью: «Тьфу в душу, бога мать! Пули таким мало!» - и, отхаркиваясь, сплевывая, потоптался, точно землю валенками уминал. Уханов же, дыханием согревая железо автоматного затвора, проверил его ход, поднял взгляд на жалкое, сморщенное задавленным плачем и тоской лицо Чибисова, сказал сочувственно:
- Если бы людей у нас побольше, с чистой совестью послать тебя нужно было в землянку к раненым, там помогать. А так что делать?
- Не живой, обмерз я… - И Чибисов в припадке отчаяния умоляюще подался как бы под защитную силу Уханова, повторяя: - Закоченел, всего меня трясет! Чую, случится со мной… силов никаких нет, сержант…
- Дошло, - спокойно согласился Уханов. - Давай-ка, Чибисов, вот что сделаем, если не возражаешь. Разотру я тебе снегом руки - станет теплее, будет как надо. Сначала замерзают руки, потом замерзаешь целиком. Давно известно. - Он поблестел стальным зубом, вроде улыбнулся. - Сейчас, лейтенант, пару минут. Разреши! А то сосулькой станет. Отойдем, Чибисов, чтобы глаза не мозолить.
- Подождем две минуты, Уханов, - ответил Кузнецов со смешанным чувством жалости и презрения, стараясь не глядеть, как покорно заковылял Чибисов по ходу сообщения, как тряслась его голова в беззвучном плаче.
То, что случилось с Чибисовым, было знакомо ему в других обстоятельствах, в том своем крещении под Рославлем, и с другими людьми, из которых тоской перед нескончаемыми страданиями выдергивалось, точно стержень, все сдерживающее, и это было предчувствием смерти. Таких заранее не считали живыми, на таких смотрели как на мертвецов; и он с омерзением к человеческой слабости боялся тогда, чтобы похожее когда-нибудь не коснулось и его.
- Навоюем с такой бабой мармеладной! Сопли распустил до пупа! Убить мало!
- Прекратите, Рубин, - повернулся к нему Кузнецов. - Откуда у вас эта злоба на всех? Не пойму. У вас-то руки действуют? Спусковой крючок можете нажимать? Если нет, вам-то я не поверю! Запомнили?
- Добрый вы ко мне, лейтенант. Ох, какой добрый! Не то что к Чибисову. Старое помните?
- Думайте что хотите, - сказал Кузнецов, нахмуренно посмотрел туда, где темнела за щитом орудия прямая фигура Дроздовского, и не без вызова подумал, что, в сущности, безразлично, слышал он или не слышал разговор с Чибисовым.
- Лейтенант Кузнецов! Кто здесь причитал? Чибисов? Что он? Отказывается идти?
Дроздовский быстро подошел, стал в одном шаге от него, как всегда весь натянутый струной, весь в готовности к действию, подобранный, обладающий холодом, такой же, как прежде в эшелоне и на марше; по его виду можно было судить, что он не сомневается ни в чем, спокоен, уверен, ничего с ним не случилось и не случится, и Кузнецов сухо ответил:
- У тебя слуховые галлюцинации, комбат. За Чибисова отвечаю я.
- Положим… Но вот что, Кузнецов, - заговорил Дроздовский утверждающе и решительно. - К разведчикам надо идти большой группой. Три человека не сумеют вынести троих. Я тоже пойду. С двумя связистами. Пойду вслед за вами. Правее двух сожженных бронетранспортеров.
- Можешь не беспокоиться, комбат, - с холодной отчужденностью ответил Кузнецов. - Если там кто-нибудь остался в живых, сумеем уж вынести.
- Не беспокоюсь, Кузнецов, не беспокоюсь! Но я пойду за вами! - проговорил Дроздовский и, дрогнув ноздрями, смерил его взглядом с головы до ног, потом отстранил с пути независимо молчавшего в ровике Рубина, крупными шагами пошел к орудию, где под бруствером Зоя с помощью Нечаева перебинтовывала разведчика.
«Если меня убьют сегодня, значит, так должно и быть, - стискивая приклад автомата, подумал Кузнецов, но тут же отогнал эту мысль: - Почему я подумал об этом?»
- Товарищ лейтенант, готовы!.. Все - как на свадьбе!
Из хода сообщения в ровик вошел Уханов, а позади него маленький, тихий, виновато-понурый Чибисов, вдавивший голову в плечи; карабин был прижат к его боку ненужной мешающей палкой.
- Вот и прекрасно… Оставьте карабин Нечаеву, возьмите его автомат, - приказал Кузнецов и кивнул Уханову: - Пойдете рядом с ним. Я - с Рубиным. Ну, все. Вперед!
В это время у орудия зашевелились, замаячили фигуры на площадке, и сбоку Зоя и Нечаев на руках пронесли к берегу разведчика с немыслимо утолщенными, забинтованными ногами, и ветерком повеяло на Кузнецова еле различимым шепотом:
- Счастливо, мальчики! Возвращайтесь!.. Ни пуха вам ни пера!
Кузнецов не ответил ей.
Глава двадцать первая
- Вперед!
Это была последняя команда Кузнецова, услышанная Чибисовым, когда вскарабкались на бруствер, и здесь, за бруствером, через десять шагов все отодвинулось, ушло назад, перестало защищать - землянки под берегом, ровики, орудие, ходы сообщения, - и мгновенно охватило ощущение собственной открытости, оторванности от людей, от того, что было своим. Чибисов на подкашивающихся ногах ковылял за Ухановым, то и дело проваливаясь в глубокие воронки и в страхе вырываясь из них, с застрявшим в горле криком: «Куда мы идем?» - мотался из стороны в сторону.
А спереди ближе и ближе надвигалось что-то из затаенной неизвестности степи, в которой была дикая ночь, заставленная силуэтом недавнего боя; степь леденела в змеином шелесте поземки, в безмолвии зарева за спиной, и порой казалось: тихие, забеленные снегом тени поджидающе выползают навстречу, бесшумно извиваются меж неподвижных громад танков, еле позвякивает железо и подымаются впереди белые головы с рогатыми очертаниями квадратных касок… И Чибисов падал на землю, по-пьяному тыкаясь пальцами в спусковую скобу автомата: «Немцы! Немцы!»
Но выстрелов не было. Уханов не падал в снег, не подавал команды, шел, наклонясь к ветру, переступая через эти извивающиеся под поземкой тени. Тогда Чибисов, едва отпуская дыхание, отдирал иней на мокрых веках: вокруг виднелись вмерзшие в снег трупы, запорошенные с утра, - наверно, те немцы, которые успели выскочить из подожженных танков.
«Мертвецы это, слава Богу! - билось в сознании Чибисова вместе со стучащим где-то в висках сердцем. - По мертвецам к живым идем… Господи, куда мы идем? Неужто Уханов не боится так к немцам зайти? Здесь они живые таятся!.. Неужто второй раз в плен? Окружат в одночасье, закричат…».
И, мертвея от страха, слабея до дрожи в мускулах живота, судорожно озираясь вправо, он хотел увидеть, где идут Кузнецов и Рубин. Но не было видно их. «Не перетерплю второй раз, убью себя!.. Господи, пожалей меня и моих детей! Не злой ведь я человек, ни кошку чужую, ни собаку даже - никого в жизни не обижал!.. Пальцем ни жену, ни детей не тронул! В парнях еще тихим, смирным называли, смеялись, никаких драк не любил… С разведчиком, с парнишкой не по умыслу было! С испугу я… окоченел весь! За это наказание мне?» - мысленно шептал Чибисов, с мольбой обращаясь к кому-то, кто распоряжался его жизнью, его судьбой, и уже смутно видел, куда идет, - толчками колыхались перед закрытыми глазами очертания танков в светло-лиловой пустоте.
- Стой, Чибисов! Ложись! - прозвучала, как удар по голове, команда Уханова. - Немцы!..
Оглохнув от молотообразных ударов крови в затылке, Чибисов споткнулся двумя ногами обо что-то твердое, точно капустный лист хрустнувшее, упал лицом вниз, в поземку, суматошно приподнялся, ничего не соображая: впереди какой-то свет, расплываясь пятном, мигнул, замельтешил сквозь влагу век. А там, на бугре, над степью выросли невнятные белые фигуры и зыбко закачался темный силуэт машины.
Потом, охолонув его всего, донесся откуда-то испуганно-грозный оклик на чужом языке:
- Вер ист да? Хальт! [1]
«Вот они!» - вспышкой мелькнуло в сознании Чибисова, и, отползая, он обезумело рванул неощутимый пальцами затвор автомата, но мигом чья-то рука клещами схватила его за плечо, и в ухо - свистящий шепот:
- Стой! Не стрелять! Сюда! За танк! Куда раком пополз? Вправо, вправо, ну?
Уханов, лежа рядом, изо всей силы толкал его в плечо. Тогда он послушно пополз на животе куда-то вправо, всхлипнув горлом, опасаясь взглянуть вверх, загребая в валенки, в рукавицы снег, и тут снова пронзил слух чужой оклик:
