Николай Рерих - Избранное
Круг носов-носов хоть яйцом прокати,
Под пяту-пяту воробей пролети.
Точное описание византийской стенописи,
Вот сам богатырь:
Шелом на шапочке как жар горит;
Ноженьки в лапотках семи шелков.
В пяты вставлено по золотому гвоздику?
В носы вплетено по золотому яхонту,
На плечах шуба черных соболей,
Черных соболей заморских,
Под зеленым рытым бархатом,
А во петелках шелковых вплетены
Все-то божьи птичушки певучия,
А во пуговках злаченых влпваны
Все-то люты змеи, зверюшки рыкучие...
Предлагаю на подобное описание посмотреть не со сторопы курьеза былинного языка, а по существу. Перед нами - детали, верные археологически. Перед нами в своеобразном изложении отрывок великой культуры, и народ не дичится ее. Эта культура близка сердцу народа:
народ горделиво о пей высказывается.
Заповедные ловы княжеские, веселые скоморошьи забавы, мудрые опросы гостей во время пиров, достоинство постройки городов сплетаются в стройную жизнь. Этой жизни прилична оправа былин и сказок. Верится, что в Киеве жили мудрые богатыри, знавшие искусство, "Заложи Ярослав город великый Кыев, у него же града суть Златая Врата. Заложи же и церковь святыя Софьи, митрополыо и посем церковь на Золотых Воротах святое Богородице Благовещенье, посем святаго Георгия монастырь и святыя Ирины. И бе Ярослав любя церковныя уставы и книгам прилежа и почитая с часто в нощи и в дне и списаша кнпгы многы: с же насея книжными словесы сердца верных людей, а мы пожинаем, ученье приемлгоще книжное. Книги бо суть реки, напояющи вселепную, се суть псходища мудрости, книгам бо есть ненечетная глубина. Ярослав же се, любим бе книгам, многы наложи в церкви святой Софьи, юже созда сам, у краен го златом и сребром и сосуды церковными. Радовавшеся Ярослав видя множъство церквей".
Вот первое яркое известие летописи о созидательстве, об искусстве.
Великий Владимир сдвигал массы, Ярослаз сложил их во храм и возрадовался о величии христовом, об искусстве. Этот момент для старого искусства памятен.
Восторг Ярослава при виде блистательной Софпз безмерно далек от вопля современного дикаря при виде яркости краски. Это было восхищение культурного человека, почуявшего памятник, ценный на многие века. Так было; такому искусству можно завидовать; можно удивляться той культурной жизни, где подобное искусство было нужно.
Не может ли возникнуть вопрос: какпм образом Киев в самом начале истории уже оказывается таким исключительным центром культуры и искусства? Ведь Киев создался будто бы так незадолго до Владимира? Но знаем ли мы хоть что-нибудь о создании Киева? Киев уже прельщал Олега - мужа бывалого и много знавшего. Киев еше раньше облюбовали Аскольд и Дир. И тогда, уже Киев привлекал много скандинавов: "...и многи Варяги скуписта и начаста владети Польскою землею". При этом все данные не против культурности Аскольда и Дира. До Аскольда Киев уже платил дань хозарам, и основание города отодвигается к легендарным Кию, Щеку и Хориву, Но будем презирать и предания. В Киеве был и св. апостол Андрей. Зачем прибыл в далекие леса проповедник? Но появление его становится вполне понятным, если вспомним таинственные, богатые культы Астарты Малоазийской, открытые недавно в киевском крае. Эти культы уже могут перенести нас в XVI - XVII века до нашей эры, И тогда уже для средоточения культа должен был существовать большой центр.
Можно с радостью сознавать, что весь великий Киев еще покоится в земле, в нетронутых развалинах. Великоленные открытия искусства готовы. Эти вехи освещают и скандинавский век и дают направление суждениям о времени бронзы.
Несомненно, радость киевского искусства создалась при счастливом соседстве скандинавской культуры. Почему мы приурочиваем начало русской Скандинавии к легендарному Рюрику? До известия о нем мы имеем слова летописи, что славяне "изгнаша Варяги за море и не даша им дани"; вот упоминание об изгнании, а когда же было первое прибытие варягов? Вероятно, что скандинавский век может быть продолжен вглубь на неопределенное зремя.
Как поразительный пример неопределенности суждений об этих временах, нужно привести обычную трактовку учебников: "прибыл Рюрик с братьями Синеусом и Трувором", что по толкованию северян значит: "конунг Рурик со своим домом (син хуус) и верною стражею (тру вер)".
Крепость скандинавской культуры в северной Руси утверждает также и последнее толкование финляндцев о загадочной фразе летописи: "земля наша велика..." и т. д. и о посольстве славян. По остроумному предположению, не уличая летоппсца во лжи, пресловутые признания можно вложить в уста колонистов скандинавов, обитавших по Волхову. Предположение становится весьма почтенным, и текст признаний перестает изумлять.
Бывшая приблизительность суждений, конечно, не может огорчать или пугать искателей; в ней - залог скрытых блестящих горизонтов! Молодежь, помни о прекрасных наследиях минувшего!
Даже в самых, казалось бы, известных местах захоронены невскрытые находки. Вспоминаю наше исследование Новгородского кремля в 1910 году. До раскопок все старались уверить меня, что Новгородский кремль давно исследован. Ни не найдя никакой литературы о розысках жилых слоев Кремля, мы все же настояли на новых изысканиях. Часть Кремля оказалась под огородами, и таким порядком, ничего не нарушая, можно было пройти на глубину до 21-го аршина - до последнего скандинавского поселения с характерными для IX - X веков находками. В последовательных слоях обнаружилось семь городских напластований, большею частью давших остовы сгоревших построек. Поучительно было наблюдать, как от X века и до XVIII можно было установить летописныа и исторические потрясения Новгородского кремля. Разве не замечательно было знать, что даже такое центральное место, где стоит памятник тысячелетия России, оказалось неисследованным? Конечно, мы могли произвести это г исторический разрез одной широкой траншеей, но можно себе представить, сколько осталось во всех прочих соседних областях!
Вспоминаю это не во осуждение, но как завет молюдежи о том, насколько мало еще сравнительно недавно знали родную старину: значит, какие блестящие вскрытия предстоят каждому наблюдательному искателю!
Сколько истинных кладов заложено на Руси! Сколько замечательных путников прошло но нашим равнинам и какое великое будущее суждено! Пусть молодежь соедядится всей силой тела и духа для великолепных истинных достижений!
БЕССТРАШИЕ
Наука, если она хочет быть обновленной, должна быть прежде всего неограниченной и тем самым бесстрашной.
Всякое условное ограничение уже будет свидетельством убожества, а тем самым станет непреоборимым препятствием на пути достижения.
Вспоминаю один разговор с ученым, который настолько хотел быть защитником новой науки, что даже старался унизить значение всех древних накоплений. Между тем именно каждый молодой представитель новой науки долясен быть прежде всего открыт ко всему полезному и тем более к тому, что уже засвидетельствовано веками. Всякое отрицание уже противоположно творчеству. Истинный творец прежде всего не доходит до отрицания в своем светлом, постоянном поступательном движении. Творец и не имеет даже времени на осуждение и отрицание. Процесс творчества совершается в неудержимой прогрессии.
Потому-то так больно видеть, когда, в силу каких-то предвзятостей и суеверий, человек запутывает сам себя призраками. Лишь бы не подумали, что ученый становится старообразным, - боязливый человек готов предать анафеме или забытию самые поучительные накопления среднего опыта.
Именно свободная, неограниченная наука опять открывает человечеству многие, давно забытые, полезные находки. Фольклор снова идет рука об руку с нахождениями археологии. Песня и предание подкрепляют пути истории.
Фармакопеи древних народов опять оживают в руках пытливого молодого ученого. Никто не скажет, что вся такая древняя фармакопея может быть дословно применима.
Ведь многие иероглифы написаний условно символичны.
Само значение многих выражений затерялось и изменилось в веках. Но опытность тысячелетий тем не менее дает неограниченное поле для полезных изысканий. Так, многое забытое должно быть вновь открыто и благожелательно истолковано языком современности.
Обращаясь к археологии, мы видим, что многие раскопки последних лет изумляли нас изысканностью смысла и форм многих, даже частичных остатков. Эта изысканность, утонченное изящество давних веков еще раз напоминают, с каким заботливым, почтительным вниманием мы должны прикасаться к этим заветам древности. Мы мечтаем о забытых лаках, об утраченной технике обделки камней, о неясных для нас способах сохранения веществ.
Наконец, мы не можем не прислушаться ко многим старинным способам излечения таких бичей человечества; которые именно устрашают и посейчас, Когда мы слышим и убеждаемся в том, что старинные методы благотворно применяются в лечении некоторых форм рака, ЕЛИ туберкулеза, или астмы, или сердечного заболевания, то разве не долг наш оказать полное доброжелательное внимание этим отзвукам стародавней, накопленной мудрости?
