Юрий Поляков - О странностях любви... (сборник)
С уходом пожилого господина в фетре почти все провожавшие Руслановых словно бы почувствовали облегчение от необходимости льстить и от невозможности позлословить насчет его превосходительства.
Тотчас же пошли сдержанные обмены впечатлений.
Сестра его превосходительства, молодящаяся генеральша, первая же шепнула дочери:
— Я думала, что он хоть теперь тебе даст пакет, Мета… Он ведь знает, что мои дела не блестящи… И я не могла…
— Скряга! — ответила Мета…
— Эгоист был, эгоист и остался!
Какая-то родственница Меты говорила блестящему офицеру:
— Кажется, мог бы подарить что-нибудь приличное племяннице… А то скверненький браслет в сто рублей… И ведь одинок… Старый холостяк…
— Ну, не совсем одинок, — заметила другая дама.
— Не очень-то ему стоит эта дама.
— Скуп!
— И жалуется, что, кроме жалованья, ничего.
— Знаем мы эти «ничего»… И вдруг где-то имение в триста тысяч.
— Не мудрено. Рыцари без страха и упрека обязательно выигрывают на свой билет двести тысяч! — проговорил какой-то статский смеясь.
Красивый седой генерал говорил другому генералу.
— Ты знаешь… Я командовал полком, а он был в то время каким-то незначительным «чинушей».
Красивый генерал подернул плечами, точно был обижен и удивлен.
— А ловкая шельма… Слышал, недавно? — ответил генерал.
И не без завистливого смеха говорил что-то на ухо другому.
— Неужели?
— Все говорят.
Пробил третий звонок. Поезд тихо тронулся.
Мета и Никс весело кивали из открытого окна купе в ответ на поднятые шляпы мужчин и воздушные поцелуи дам.
Генеральша, отирая слезы, крестила в воздухе дочь и воскликнула:
— Да хранит тебя бог! Пиши, Мета!
Разбившись на группы, провожающие пошли к выходу. Слышались замечания о новобрачных.
— Никс прогадал… У Меты ничего.
— А пензенское?
— Один из воздушных замков матери… Кругом должна.
— А у Никса?
— Долгов еще больше.
— Бедная Мета… Она так любит.
— Этого мало… Бедняга Никс!
— Толком узнай, что получает.
— Влюбились…
— Никс!? Едва ли…
— Но как они будут жить?
— Дядя устроит… Заплатит долги Никса ради Меты…
— Не из таких американских дядюшек.
— Никс сам виноват. Не женись!
— И зачем Мета пошла за нищего?
IIIНикс волновался… «Что даст ему женитьба?»
Он прибрал к месту букеты, коробки с конфетами, саки и чехлы с зонтами.
Мета сняла шляпу, посмотрела на себя в зеркало, сняла перчатки и взглянула на свои красивые руки с кольцами на длинных тонких пальцах.
Оба сели рядом.
«О делах еще рано!» — подумал Никс и поцеловал Мету.
Мета приникла к нему. Никс не без сентиментальности гладил ее волосы.
Мета, казалось, предпочла бы более серьезные доказательства счастия Никса. Когда он был женихом, не гладил головы, а целовался.
И, переполненная чувством, она почти умиленно, восторженно прошептала:
— О, как я люблю тебя! И как я горжусь тобой, Никс!
Что Мета, давно желавшая семейных радостей и считавшая флирт одним из приятных видов спорта, была как кошка влюблена в дьявольски красивого блондина, это было естественно и понятно. Но почему она могла гордиться Никсом, — этого не мог понять даже и при всей своей наглости Никс.
Кроме лица и сложения, он никакого повода для гордости не подавал.
Но это ему было приятно, — пусть гордится мужем!
И Мета, на которой он женился с специальной целью, ему очень нравилась. Кроме «души», у нее была и красота… Двадцать семь, правда, но моложава и свежа. Сложена отлично. Целуется вкусно, — видно, выучилась на флирте. Читает даже журналы. Умеет вести умные разговоры без претензий bas bleu[45]. Умеет одеваться. Влюблена и влюбится сильнее. С матерью не особенно дружна. Генеральша слишком афиширует своего юнца любовника, невозможного балбеса.
Вот все или почти все, что знает Никс о жене.
Он подумал, что пока еще не может ею гордиться.
Вот когда убедится, что даст пензенское имение…
Никс не сомневался, что оно «серьезно» и Мета обеспечена… Она не девчонка и не дура, понимает, что порядочным людям жениться нельзя только на влюбленных девушках… И теперь домашний очаг казался Никсу такой прелестью… И Мета так мила в своем проявлении горячего порыва, что Никс как будто и не совсем лживо смягчил свой мягкий голос до влюбленной нежности, когда, крепко сжимая руку Меты в своей, говорил:
— Любимая… Родная… Моя красавица… И как хорошо мы поживем в Крыму… Море… Горы… Тепло… Прогулки… И вместе… вместе…
И Никс прибавил:
— В Москве остановимся. Хочешь, Мета?
— Конечно. Я не была в Москве… Там хорошо?
— Гостиницы недурны. Остановимся в «Дрездене». Завтракать в «Большом Московском»… Обедаем в «Эрмитаже»… Кормят хорошо… А вечером…
Никс сообразил, что в его словах нет обязательно поэтического настроения. Он говорил с женой почти так, как говорил с легкодоступной женщиной, когда возил такую в Москву дня на три. Он обещал роскошный номер, обеды в «Эрмитаже» и вечер у Омона.
И Никс понимал, что, во всяком случае, нужна «поэзия».
И он сказал:
— Мы будем счастливы, Мета.
— Если ты…
— Что?
— Не разлюбишь скоро…
— Тебя?
И Никс рассмеялся. Он хотел поцеловать Мету, но в двери постучались.
Вошел кондуктор, взял билеты и спросил, когда приготовить постели.
— В Любани. Мне есть хочется. А тебе, Мета?
И ей захотелось есть… Сегодня был поздний завтрак dinatoire[46].
Когда они остались одни, Мета серьезно спросила:
— Так не разлюбишь?
— Нет, нет, нет…
— Ты раньше любил, Никс?
— Никого.
— А эти твои дамы…
— Ты слышала?
— Да…
— Ну, так это были увлечения… Мимолетные связи… А теперь… Теперь совсем другое… Понимаешь… Тихий домашний очаг… Уютное гнездо… Красавица, умница жена… Милая!.. Но отчего твой дядя недоволен, что ты вышла за меня замуж?
— Он только собою доволен… И не все ли тебе равно, Никс?.. Мы любим друг друга…
— Это не мешает, Мета, чтобы твой скряга перевел меня к себе и устроил бы лучше, чем в моем министерстве.
— Мама попросит… И я, Никс… Не тревожься!
— Я не тревожусь… Надеюсь, и без дяди мы можем жить порядочно… То, что у меня, да твое пензенское… Прости, Мета, что говорю о такой прозе.
И Никс прибавил «поэзии» в поцелуе.
Напоминание о «пензенском» испугало Мету. Она почувствовала себя безмерно виновной перед Никсом и, полная раскаяния, мучилась, что во время флирта с ним как-то мимоходом сказала о «пензенском». А мама тоже говорила при Никсе о продаже пензенского… Никса обманули… Он верил… Он не скрывал, что не имеет большого состояния…
И Мета забыла совет матери…
«Никс так любит… Он простит… Надо сию минуту сказать!» — мучительно-нетерпеливо подумала Мета и со слезами на глазах трагическим шепотом проговорила:
— Никс… Милый… Хороший… Прости…
И, вероятно, понимая, как вернее получить прощение, Мета крепче целовала Никса в губы.
Никс отвел губы, чтобы удобнее было Мете говорить, а ему слушать. Он в первую минуту не пришел в ужас от того, что рассчитывал узнать. Его мужское самолюбие было оскорблено, и он уже заранее примирялся с Метой.
«Дофлиртилась к двадцати семи летам!» — подумал он.
Снисходительно-насмешливая улыбка скользнула по его губам и, поглаживая склоненную голову Меты, Никс ласково прошептал:
— Не волнуйся, Мета… Рассказывай, родная… что такое?.. Если бы и роман был… Разве я, милая, не люблю тебя…
— И тебе не стыдно, Никс?.. — с нежным упреком промолвила Мета…
Никс продолжал гладить голову.
Внезапно освобождая свою голову, Мета прибавила:
— Что это у тебя за привычка гладить волосы, Никс?..
Никс извинился и просил:
— Так какая у тебя, Мета, тайна? Она очень страшная? — шутя прибавил Никс.
— Она меня мучила… Хотела раньше, но…
— Говори.
— Милый! Пензенского имения нет!
Никс в первую минуту, казалось, не понимал.
И прошептал подавленным голосом:
— Что?! Как?!
— И ничего у меня нет… Знай, Никс! И ты не разлюбишь своей Меты?.. Ведь нет?
И Мета хотела обвить шею Никса. Он отодвинулся.
Мета взглянула на него и… увидала совсем другое лицо.
Оно было бледное, злое и испуганное. Глаза горели резким блеском. Губы искривились. Он с нескрываемым презрением смотрел на Мету и нервно теребил бородку.
«И он только что говорил о любви?» — подумала Мета и замерла в ужасе, не спуская с Никса влюбленных глаз.
Несколько секунд царило молчание.
IVЕдва сдерживаясь, Никс проговорил:
— Что ж вы со мной сделали, Марья Александровна?.. Вы обманули меня?.. Вы предполагали, что одной любви достаточно?.. Чем же мы будем жить… Как вы полагаете?..
