Том 3. Городок - Надежда Александровна Лохвицкая
– Милый друг (я кроткая)… Милый друг, ведь эти ваши Фирляны версты четыре в длину. Это мне на полгода хватит.
– Так ведь все равно комнату в пять минут вам никто не найдет! Все ищут, ходят без конца, а вам непременно, чтобы без труда, – вынь да положь. Так тоже нельзя!
Мне делается совестно за свою требовательность, леность и скверный характер.
– А что же комната, о которой вам говорили, – очень хороша?
– Нет, не то чтобы очень, однако говорили, что жить можно. Да ведь вам, что ж, непременно какой-нибудь глас-палас подавай. Живут же люди и в плохоньких.
Мне опять совестно.
– Значит, вам говорили, что она очень дешевая?
– Как вам сказать… о цене-то я, признаться, и не справлялась.
– Спасибо. Завтра же пойду на авеню не то Фирлян, не то Лифлян и обойду все дома. Может быть, и найду ту самую комнату, плохонькую-то.
И эта как будто обиделась.
На файф-о-клоке у знакомых сижу, как все, пью чай. Вдруг распахивается дверь и влетает существо, – мальчик или девочка – не знаю. Волосы стриженные, халатик. Существу года полтора – два, не больше. Увидело на полу спичку, призадумалось, высоко подняло толстую ногу и перешагнуло через спичку. Потом деловито направилось прямо ко мне, хотя до сих пор мы знакомы не были. Подошло и посоветовало.
– Ты цай пёс?
– Чай.
– Цай не холосо. Зацем ты пёс?
– Угощают, так и пью.
– Надо есть касу. Ты ес касу, тогда будешь толстая.
Советует! Да я, может быть, вовсе не желаю быть толстой.
– Зацем цай пёс?
Вот привязалось!
– Милая моя, я ваших советов не спрашиваю. Может быть, у вас в детской ваше мнение имеет некоторый вес, но в моих глазах – никакого. Понимаете? Ноль! Теперь можете идти.
Ведь, кажется, ясно?
Однако существо посопело носом и опять завело:
– А ты луцее бы… ты луцее бы…
Очевидно, и придумать не могло, что бы такое посоветовать. Может быть, просто слов ему не хватало. Я прямо возмутилась.
– Вы сначала выучитесь говорить, а потом и принимайтесь советовать.
А родители существа радовались:
– Удивительно, как она к вам сразу подошла. Смотрите, – совсем не боится.
Когда я ждала на улице автобус, какой-то субъект, дожидавшийся вместе со мной, посмотрел на меня, подумал и… посоветовал:
– Вы бы, мадам, сели на автобус А. Он бы вас довез прямо до Оперы.
– А почему вы думаете, что мне нужно в ту сторону?
– Гм… я ничего не думаю… Я просто так… посоветовал.
Мне надоели мои советчики.
Что мне делать?
Посоветуйте!
Потустороннее
Были вчера вечером у Ложкиных. Договорились до таких страстей, что потом жутко было в метро лезть. И то правда, как подумаешь, – под землю в полночь! Это в Париже все как-то незаметно выходит, потому что по-французски, а если бы устроить метро где-нибудь в Тиму или Малоархангельске, так уж наверное в нем завелись бы покойники.
Мы, русские, вообще народ мистически настроенный, но в частности мадам Ложкина превзошла всякую меру. Сама позовет в гости, а придешь, она ноздри раздует, глаза закатит:
– У меня, – говорит, – было предчувствие, что вы ко мне сегодня придете.
Муж у нее человек грубоватый.
– Сама же, – говорит, – позвала, чего же тут чувствовать-то?
У женщин вообще, я считаю, натура тоньше. И действительно, в мадам Ложкиной этой самой мистики ужасно много. Вчера рассказывала удивительные случаи.
– У меня, – говорит, – необычайная сила внушения на расстоянии. Сколько раз проверяла. У мужа, знаете, преотвратительная память, – что ни поручить, все забудет. А я очень люблю пряники, и всегда его прошу купить к чаю. И вот иногда перед чаем начинаю ему мысленно внушать: «Не забудь пряники, не забудь пряники». И представьте себе, ведь иногда покупает.
Это, действительно, поразительно, – такая сила!
Олечка Бакина, оказывается, тоже не без силы. Была она влюблена в одного актера, и каждый вечер внушала ему: «Встань, выйди из дому и иди ко мне». И он, говорит, действительно всегда вставал и шел. Прямо удивительно.
Шел он, положим, не к Олечке, а к Марье Михайловне, но все-таки половину внушения исполнял, то есть вставал и из дому выходил. Ну разве это не чудо?
Прямо завидно! Почему у меня никакой такой силы нет?
От разговора о внушении перешли к спиритизму и загробной жизни. Был в нашей компании как раз один специалист по спиритизму. Рассказывал массу интересного. У него у самого такая медиумическая сила, что стоит ему за стол сесть, как моментально дух тут как тут. Специалист, конечно, сначала спрашивает:
– Дух, если ты здесь, стукни один раз. Если тебя нет, стукни два раза.
И представьте, тот моментально все честно отстукивает.
– Ну, а спрашивали вы у них, у духов-то, о загробной жизни?
– Не успевал-с. Потому что они меня сразу начинали колотить твердыми предметами по темени. При этом как-то неудобно предлагать вопросы. Одно могу вывести, что, вероятно, у них там характеры очень портятся. Потому что такие злющие являются, что иногда прямо даже неудобно. Очень уж ругаются. И что удивительнее всего – всегда по-русски. Видно, там получают возможность владеть всеми языками. Явилась раз душа Офелии. Ну и душа! И откуда она такие выражения подцепила, – видно, Гамлет научил. Н-да, грубоватые они все там делаются, быт, видно, такой простецкий.
– Вот бы узнать, как у них там!
А мадам Ложкина говорит:
– А вдруг у них там тоже гостиная, столовая, передняя, спальня и кабинет. И тоже в гости ходят, и изволь им печение покупать.
Последнее замечание было, по-моему, нетактично, так как мы же у нее в гостях сидели. А Олечка подхватила:
– А одеваются, может быть, моднее нашего.
– А чем же, – говорю, – эту грубость разговора объяснить?
Спирит выразил мнение, что это, вероятно, сказывается влияние среды. Что на том свете люди объединяются не по признаку хороших манер, а по своим духовным качествам. Может быть, душа какой-нибудь добродетельной девицы из высшего общества в течение многих веков находится в компании раскаявшихся разбойников с большой дороги. Может быть, души-то их и очень высоки в духовной оценке, а все-таки то, что называется на языке эстетов «финтифлю», у них, конечно, отсутствует. И общаются они между собою по-простецки. Ну вот, девицына душа и впитывает в себя эти простецкие эманации, и если заглянет случайно на спиритический сеанс, то, конечно, и выявляется в словесной форме разбойничьего тона.
А мадам Ложкина нашла, что это было бы
