Месопотамия - Сергей Викторович Жадан
– Я помогу, – сказала она и взялась за работу.
– Пусть готовят, – согласился Лука, – не надо им мешать. Покажу вам яблони.
Зураб с дядь Сашей пошли вперёд, я последовал за ними, Лука чуть придержал меня за локоть.
– Что у вас? – спросил тихо, кивнув головой в сторону стола, где она как раз расставляла посуду.
– Не знаю пока, – ответил я.
– Она беременна?
– А ты откуда знаешь? – удивился я.
– Заметно, – объяснил Лука. – Беременные женщины спокойны и сосредоточены на себе. Она такой никогда не была. И что ты думаешь?
– Ничего не думаю, – сознался я.
– Это что – не твой ребёнок?
– Скорее всего.
– А чей?
– Не знаю.
– А она знает?
– Не уверен, – предположил я.
– Не бросай её, – посоветовал Лука. – Бросишь – будешь потом жалеть. Попробуй её удержать. Оно того стоит. Ну, пойдём.
Среди травы лежали тёплые яблоки. Некоторые Лука подбирал, держал в руках, клал обратно в траву.
Постепенно все собирались. Приехала Марина, общая знакомая, уставшая после работы, с большим букетом цветов. Припёрся Жора. Я его не видел с весны, последний раз, когда встречались, он жаловался, что проходит практику в круглосуточной аптеке возле метро, но не уверен, что возьмут его туда на постоянную работу, но вот взяли, всё сложилось хорошо, Жора выглядел уверенно, шутил, раздавал всем медицинские советы, что в связи с ситуацией выглядело как-то неуместно, но кто считался с ситуацией, все обращали внимание на свежий августовский вечер, на реку, что протекала в нескольких десятках метров, на спелые яблоки и вечернее небо. Вместе с Жориком появился его кузен Боб в официальном костюме, с аккуратной причёской, похожий на молодого протестанта. Боб только вернулся из путешествия по Америке, но вёл себя так, будто возвратился как минимум из ада. Делился впечатлениями, которые его, очевидно, переполняли. Подарил Луке бутылку калифорнийского сухого. После Боба пришел его лучший приятель Саша Цой – молодой поэт-бунтарь, сын корейских изгнанников, активный участник поэтической студии при еврейском центре. Вручил Луке рукопись. Лука обещал прочитать, когда у него появится время. Пришёл, прихрамывая, Паша Чингачгук с женой Маргаритой. Маргарита несла полную сумку рыбы и сразу же побежала в дом, на кухню, готовить. Паша остался прихрамывать между деревьями. Всеобщее оживление вызвало появление Алки-Акулы – всеобщей любимицы, музы всех бедных и униженных. Она принесла шоколадный торт, долго обнималась с Лукой. Тот смотрел на неё с нежностью и печалью. Я вспомнил, как когда-то давно, сто лет назад, во время какой-то пьянки, Лука рассказал мне доверительно, что именно он был первым мужчиной Акулы, именно он научил её всему тому, чем она потом щедро делилась с друзьями и знакомыми. Веришь, – говорил, – она пришла ко мне в мамином платье. У неё не было нормальной взрослой одежды. А откуда ты знаешь, что платье было её мамы? – спросил я его. Так с мамой я тоже спал, – объяснил мне тогда Лука. С Алкой пришёл Юра, мой давний знакомый, бывший гитарист с оторванным пальцем на левой руке, со злым открытым взглядом. Пить отказался. Сказал, что лечится. Не сказал, от чего именно. Хотя все и так знали: туберкулёз. Пришла Кира, подружка Луки. Была печальна и одинока, на цепочке носила серебряный перстень. Тоже принесла Луке цветы. Тот спросил, почему она одна. Кира объяснила, что рассталась с подругой, но всё хорошо и не надо об этом. Последним приехал Иван, который долгое время сдавал Луке под мастерскую одну из лабораторий на заводе, где он, Иван, официально считался едва ли не заместителем директора. Сухо поздоровался со всеми, долго жал руку Луке. Стал ещё сильнее сутулиться, кажется, ещё больше похудел. С ним приехало ещё несколько гостей. Одного из них я видел когда-то во время уличных пикетов, правда, не мог вспомнить, за кого он тогда стоял. С ним ещё какая-то знакомая Луки, из прежней жизни, из дальней памяти. Последней с улицы зашла молодая ещё девушка. С длинными, крашенными в чёрный цвет волосами, в светлом платье, лёгких босоножках. Поздоровалась только с Лукой. Больше тут, похоже, никого не знала. Её тоже никто не знал. Все сначала обратили на неё внимание, стали перешёптываться, многозначительно переглядываться. Лука заметил это, похоже, ему стало неприятно, поэтому он громко пригласил всех к столу. Девушка сделала шаг в сторону, под яблоневые ветки, и сразу о ней все забыли. Потом села со всеми за стол. Сидела, молчала, пила вино.
За столом сразу раскричались и заспорили. Особенно громко кричал Боб. Ему было что рассказать соотечественникам, он на собственной шкуре почувствовал потустороннее дыхание огня, поэтому теперь, всех перебивая и ко всем доверчиво клонясь, захлёбывался, пересказывая удивительные подробности своего недавнего странствия за океан, в холодное сердце Америки. Все постепенно замолчали, поскольку поняли: лучше его послушать и поддержать, чем перебивать и перекрикивать. Лука сидел и улыбался, переводя взгляд с Боба на незнакомку, что сидела с другой стороны стола.
Америка, – утверждал Боб, – омывается двумя горячими океанскими потоками. Это определяет её климат и сложность характера её жителей. Это влияет на флору, а также и на фауну. Дикие звери Америки полностью мирные и преимущественно ручные. Лисицы забегают в предместья и спят на автобусных остановках. Ночью воют на луну, мешают спать. Птицы вьют свои гнёзда на балконах и в детских колясках. Черепахи забираются в системы канализации и там доживают свою долгую жизнь. Горячие океанские потоки пробиваются сквозь грунт в глубину материка. Например, тот же Нью-Йорк стоит на раскалённых водах и влажной глине. На улицах там пахнет серой, а солнце прячется в тёплом тумане. Над городом стоит постоянный сумрак, а в сумраке этом растут чёрные водоросли и высокая оранжевая трава. И есть лишь один город, который может поспорить с Нью-Йорком в сумрачности – это, безусловно, Сан-Франциско: город, основанный
