Обращаться с осторожностью - Джоди Линн Пиколт
Шарлотта выпрыгнула из фургона и хлопнула дверцей.
— Ах ты, мерзавец! — сказала она, приближаясь ко мне на достаточное расстояние, чтобы ударить.
Я схватил ее за руки, понимая, что жена остановила не только движение, но и стройку. Все смотрели на меня.
— Мне жаль, — буркнул я. — Я был вынужден…
— Думаешь, смог бы держать все в тайне до суда? — выкрикнула Шарлотта. — Может, тогда все смотрели бы на меня как на дуру, ведь мой муж лжец?
— И кто из нас лжец? — не веря ушам, спросил я. — Прости меня, если я не хочу продаваться за деньги.
Щеки Шарлотты вспыхнули.
— Прости меня, если я не хочу позволить своей дочери страдать, когда мы уже банкроты.
В это мгновение я заметил несколько вещей: что задняя левая фара на машине Шарлотты перегорела. Что палец на ее левой руке был перебинтован. Что снова пошел снег.
— Где девочки? — спросил я, вглядываясь в темные окна фургона.
— У тебя нет никакого права это спрашивать, — сказала она. — Ты лишился его, когда пошел в офис адвоката.
— Где девочки, Шарлотта? — требовательно спросил я.
— Дома. — Она отступила от меня; ее глаза блестели от слез. — Там, где я тебя больше не желаю видеть.
Шарлотта развернулась и направилась к машине. Но не успела она открыть дверцу, как я преградил ей путь.
— Разве ты не видишь? — прошептал я. — Пока ты не начала все это, в нашей семье было все в порядке. У нас приличный дом…
— С протекающей крышей…
— У меня была стабильная работа…
— Которая не приносит денег…
— И у наших детей была замечательная жизнь, — договорил я.
— Что ты об этом знаешь? — сказала Шарлотта. — Разве ты идешь рядом с Уиллоу мимо площадки в детском саду, когда она смотрит, как дети делают все, что нельзя ей? Самые простые вещи — прыгать с качелей, пинать мяч. Она выбросила диск с «Волшебником страны Оз», ты это знал? Он валялся в мусорном ведре на кухне, потому что какие-то ужасные дети в школе назвали ее Жевуном!
Мне тут же захотелось дать затрещину этому мелкому гаденышу, не глядя на то, что ему шесть лет.
— Она мне не сказала.
— Потому что не хотела, чтобы ты проходил этот бой вместо нее, — сказала Шарлотта.
— Тогда почему это делаешь ты?
Шарлотта замешкалась, и я понял, что задел ее за живое.
— Ты можешь обманывать себя, Шон, но не меня. Вперед, делай из меня стерву, злодея. Притворяйся рыцарем в сияющих доспехах, если можешь. Снаружи все кажется красивым, можешь говорить, что ты знаешь ее любимый цвет, имя ее любимой мягкой игрушки и какое варенье она ест с сэндвичами. Но не это делает ее той, кто она есть. Знаешь, о чем она говорит по пути домой из школы? Чем она больше всего гордится? О чем переживает? Знаешь, почему прошлой ночью она плакала и почему неделю назад пряталась под кроватью целый час? Увидь это, Шон. Ты думаешь, что ты ее герой, но ты на самом деле ничего не знаешь о жизни Уиллоу.
Я вздрогнул:
— Зато я знаю, что она достойна жить.
Она оттолкнула меня с дороги и забралась в машину, хлопая дверью и уезжая прочь. Я слышал яростные гудки автомобилей, которые скопились за фургоном Шарлотты, а когда повернулся, бригадир рабочих все еще смотрел на меня:
— Вот что я тебе скажу: ты можешь выбрать и Джессику, и Пэм.
Тем вечером я поехал в Массачусетс. У меня не было в голове определенного пункта назначения, но я заезжал на разные улочки, пересекал районы, которые уже были закрыты на ночь. Я выключил фары и рыскал по улицам, как акула на океанской глубине. Можно многое сказать о семье по тому месту, где они живут: пластмассовые игрушки рассказывали о возрасте детей, рождественские фонарики говорили о религиозной принадлежности, марки машин на подъездах выдавали маму футболиста, водителя-подростка или фаната гонок НАСКАР. Но даже в обыденных домах я с легкостью представлял жителей. Закрывал глаза и видел отца за обеденным столом, который смешил дочерей. Мать, которая мыла тарелки, но сперва проходила мимо мужа, коснувшись рукой его плеча. Видел полку с книгами, которые читали перед сном, каменное пресс-папье в виде божьей коровки, державшее почту, новую стопку постельного белья. Слышал игру «Патриотс» воскресным днем, музыку Амелии, которая доносилась из колонки в форме пончика, и твои босые ноги, шаркающие в коридоре.
Должно быть, я проехал пятьдесят таких домов. Иногда видел включенный свет — обычно на втором этаже, — в большинстве случаев вырисовывались головы подростков на фоне синего компьютерного экрана. Или супружеская пара, уснувшая при включенном телевизоре. В ванной оставляли свет, чтобы отпугивать монстров от детей. Не важно, заезжал я в квартал белых или темнокожих, был район благополучным или нищенским, дома представляли собой ячейки, которые хранили проблемы, чтобы те не утекали прочь.
В последний район, куда я заехал той ночью, мой внедорожник тянуло словно магнитом, здесь был северный полюс моего сердца. Я припарковался на подъезде к дому и выключил фары, чтобы не выдать своего присутствия.
На самом деле Шарлотта была права. Чем больше смен я брал, чтобы оплатить твои несчастные случаи, тем меньше времени проводил с тобой. Как-то раз я обнимал тебя, пока ты спала, и видел, как на твоем лице мелькали сны, но я любил тебя скорее в теории, а не на практике. Я был слишком занят, защищая и оберегая Бэнктон, а все остальное легло на плечи Шарлотты. Иск выбил меня из привычной колеи, и я понял, что все это время ты взрослела.
Я поклялся все изменить. Совершив этот шаг, обратившись к «Букер, Худ и Коутс», я решил проводить с тобой больше времени. Я снова полюблю тебя.
Именно в этот момент ветер задул в открытое окно внедорожника, скомкав упаковочную бумагу от выпечки и напомнив мне, почему я вернулся сегодня вечером. В тачке лежали печенья, пирожные и булочки, которые вы пекли вместе с Амелией и Шарлоттой несколько дней.
Я выгрузил в багажник все тридцать упакованных пакетов, каждый с зеленой бечевкой и бумажным сердечком. Ты вырезала их сама, я это знал. «Сладости от Силлабаб», — говорилось там. Я представил руки твоей матери, которые замешивали тесто для выпечки, выражение твоего лица, когда ты
