Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 2

— Mais c'est affreux, affreux! завопила Аглая, такъ и вспрыгнувъ на своемъ диванѣ.- Que faire, mon ami, que faire?…

— Доказать на дѣлѣ ему и всѣмъ что это неправда, протянулъ Зяблинъ своимъ сдобнымъ голосомъ, — и воспользоваться представляющимся вамъ для этого случаемъ!

— Какимъ случаемъ, que roulez vous dire?

— Гундуровъ здѣсь, молвилъ „бригантъ“ съ нѣкоторою торжественностью.

Она привскочила другой разъ.

— Гунду… Déjà! Гдѣ онъ?…

— У княжны, къ которой привелъ его князь Ларіонъ Васильевичъ…

— Il l'a mené chez ma fille!..

— Вы дали ему на это полное право: вы сказали ему чтобъ онъ дѣлалъ „какъ хочетъ“.

— C'est doue fini, fini! заголосила Аглая, роняя отчаянно руки и разражаясь новыми слезами.

— Да xnj же это наконецъ, княгиня, вскликнулъ Зяблинъ, теряя всякое терпѣніе (а сколько его было у него съ этою умною женщиной про то могло бы сказать одно небо!), — неужели вы еще надѣялись послѣ, всего что было навязать вашей дочери этого петербургскаго… молодца! Пора, кажется, понять что она умретъ скорѣе чѣмъ выйти за него!

— Je dois done accepter ce petit monsieur poor mon beaг-fils! злобно вскрикнула Аглая. — Если вы не хотите чтобы съ вашеюдочерью…

— Знаю, знаю! перебила она его съ желчнымъ хихиканьемъ, — и вы съ ними говорите заодно! Je n'ai personne poor me défendre!..

Зяблинъ съ выраженіемъ оскорбленнаго достоинства на разбойничьемъ лицѣ поднялся съ мѣста.

— Если вы такъ принимаете мои слова, мнѣ ничего болѣе не остается какъ удалиться….

Она отчаянно замахала руками.

— Ну bien, ну bien, зовите его сюда, зовите, et que cela finisse!..

„Бригантъ“ медленными шагами вышелъ изъ кабинета, — и черезъ пять минутъ вернулся. За нимъ шла Lucrèce, съ которою онъ встрѣтился на лѣстницѣ.

— Она говоритъ что онъ уѣхалъ, промолвилъ онъ, кивая на полногрудую Церлину, и опускаясь въ любимое свое кресло подлѣ дивана хозяйки.

— Господинъ Гундуровъ? Такъ точно, ваше сіятельство, залопотала немедля та, — уѣхали сейчасъ, я сама видѣла. Съ господиномъ Ашанинымъ изволили уѣхать….

— Что же это значитъ? вскликнула княгиня, изумленно разводя руками.

— Ничего этого я не могу знать, ваше сіятельство, возразила горничная, — потому что они… ни даже господинъ Ашанинъ, недовольнымъ голосомъ примолвила она, — ни съ кѣмъ въ домѣ кромѣ князя и княжны не говорили…

Аглая, вся покраснѣвъ, обернулась къ „бриганту“.

— On vient chez moi, dans ma maison, къ моей дочери отправляются, et l'on ne se donne même pas la peine de se présenter chez moi!.. J'éspère que la princesse Lina voudra bien m'expliquer ce que cela veut dire!..

И она гнѣвно поднялась съ дивана, намѣреваясь тотчасъ же идти къ дочери съ требованіемъ этой „экспликаціи“…

— Княжна уснула, поспѣшила сказать понимавшая по-французски Lucrèce:- сейчасъ отъ нихъ вышли князь Ларіонъ Васильевичъ, и наказывали Глашѣ чтобы къ нимъ кромѣ доктора никого не пускать.

Княгиня опустилась снова на мѣсто.

— Весь домъ теперь у меня вверхъ дномъ поставили! фыркнула она, сердито махнувъ рукой, и принимаясь тутъ же усиленно обмахивать себя вѣеромъ.

XLVI

Дохнула буря, цвѣтъ прекрасный

Увялъ на утренней зарѣ,-

Потухъ огонь на алтарѣ!..

Часу въ шестомъ въ комнату которую занималъ Василій Григорьевичъ Юшковъ въ верхнемъ этажѣ дома постучала горничная княжны, Глаша. Онъ поспѣшилъ отворить дверь и вышелъ къ ней въ корридоръ.

— Я опять за вами, сказала она ему:- проснулись, просятъ васъ къ себѣ опять.

— Что, какъ ей?

— Ничего-съ… Сидятъ у окна, задумались очень, добавила со вздохомъ Глаша.

Лина такъ задумалась дѣйствительно что не слышала какъ онъ вошелъ къ ней, какъ приблизился къ самому ея креслу. Она глядѣла въ садъ пристальнымъ, сосредоточеннымъ взглядомъ, словно уйдя всѣмъ существомъ своимъ въ эту тишь, и ширь, и свѣтъ сіявшей предъ нею подъ лучами солнца природы.

«Будто никогда не видѣла ея, или прощается съ нею навсегда», пронеслось въ мысли старика, тревожно глядѣвшаго на нее. Ему стало жутко… Онъ сдѣлалъ еще шагъ и присѣлъ къ окну рядомъ съ нею.

— Вы почивали до сихъ поръ, Елена Михайловна? тихо спросилъ онъ.

Она вздохнула всею грудью, медленно повернула къ нему голову, по верху которой словно золотистымъ вѣнчикомъ бѣжала горячая полоска свѣта, и остановила на немъ глаза.

Еще никогда не сіяли они такимъ глубокимъ… «уже не земнымъ», показалось ему, блескомъ.

Она повела утвердительно головой внизъ.

— Я его опять видѣла, сказала она послѣ долгаго, томительнаго для него молчанія.

— Кого, княжна? вскликнулъ дрожащимъ голосомъ старикъ.

— Папа… Отца моего покойнаго, пояснила она. — Онъ мнѣ и ночью сегодня являлся… Онъ меня ждетъ.

— Ждетъ? повторилъ безсознательно Юшковъ.

— Да!.. Я умру сегодня, промолвила она твердымъ голосомъ.

У него зазеленѣло въ глазахъ.

— Что вы, Елена Михайловна, что вы, Богъ съ вами!..

Все лицо ея озарилось улыбкой…

— Не страшно, нѣтъ!.. Тамъ хорошо… гдѣ онъ… Не страшно, Василій Григорьевичъ, право!

— Княжна, придите въ себя, вы разстроены… Я позову сейчасъ доктора! бормоталъ вскакивая бѣдный Юшковъ, чувствуя какъ ужасъ охватывалъ всѣ его члены и силясь вырваться изъ-подъ его гнета…

Она протянула къ нему руку:

— На что? Только мучить меня!.. Вы добрый, вы не захотите…

Онъ безсильно опустился снова въ кресло; большіе, зеленые круги забѣгали у него опять предъ глазами…

— Все равно, счастья бы не было, заговорила она, опять опуская голову и, какъ бы отвѣчая на какой-то не сдѣланный имъ вопросъ:- maman никогда бы не простила… дядя Ларіонъ, онъ не пережилъ бы… я знаю!.. Я бы все, за всѣхъ ихъ… мучилась…. Счастья здѣсь нѣтъ! Его всѣ ищутъ…. вотъ и графиня Воротынцева говорила мнѣ… и не найдутъ никогда… никогда! повторила она трепетнымъ и прерывистымъ шепотомъ;- здѣсь счастья нѣтъ… правда, Василій Григорьевичъ?

Онъ сложилъ руки, едва сдерживая стоявшее у него у горла рыданіе.

— Елена Михайловна, родимая, голубушка моя, не говорите такъ!..

Она улыбнулась ему опять нѣжною, ласкающею улыбкой.

— Вы добрый… Но вы сами знаете… Въ Богѣ въ одномъ…

Она не договорила и повернула опять голову къ саду, пламенѣвшему подъ лучами вечерняго солнца. Цѣлая гамма птичьихъ голосовъ неслась изъ-подъ его зеленыхъ кущей, разлеталась въ воздухѣ пѣвучими струями…

Она долго, чутко прислушивалась къ нимъ… Старикъ глядѣлъ на нее едва дыша.

«Офелія, Офелія!» повторялъ онъ мысленно, охваченной внезапно какимъ-то мучительнымъ восторгомъ.

— Василій Григорьевичъ, сказала она вдругъ, и на длинныхъ рѣсницахъ ея росинки слезъ сверкнули подъ косымъ лучомъ солнца, — скажите мнѣ, прошу васъ, эти стихи, вы знаете: Ich habe geliebt und gelebt, вы говорили ихъ мнѣ по-русски…

— Въ превосходнѣйшемъ переводѣ Жуковскаго, княжна! добавилъ невольно старый романтикъ.

— Да! Повторите ихъ мнѣ, прошу васъ.

Онъ опустилъ голову и началъ читать, медленно, благоговѣйно, со слезами въ горлѣ, со слезами въ глазахъ:

— Не узнавай куда я путь склонила,Въ какой предѣлъ отъ міра перешла,Мой другъ, я все земное совершила, —Я на землѣ любила и жила…

— «Любила и жила», повторила она чуть слышно, подымая руки и нажимая глаза обѣими ладонями… И не отнимая ихъ:- Василій Григорьевичъ, когда… когда все будетъ кончено… скажите ему, я не хотѣла чтобъ онъ былъ тутъ… Онъ такъ измученъ былъ, я не хотѣла чтобъ онъ видѣлъ… Ему жить надо! Онъ не забудетъ меня, я знаю… память моя убережетъ его отъ… Онъ вѣрить будетъ, вѣрить… до конца…

Она не докончила, и откинулась въ спинку кресла…

Въ широко раскрывшуюся дверь входилъ князь Ларіонъ, въ сопровожденіи доктора Руднева.

Увидавъ его старикъ смотритель быстро поднялся съ мѣста, и устремилъ на него многозначительно глаза, указывая ими на Лину.

Князь Ларіонъ съ исковерканнымъ лицомъ бросился къ ея креслу.

— Что же это? былъ онъ только въ силахъ прошептать.

Рудневъ съ своей стороны ухватилъ ея руку, ища пульса.

— Докторъ, не мучьте… напрасно… проговорила она, болѣзненно сжимая брови. — Дядя, вы пришли… я рада… я…

Голосъ ея внезапно дрогнулъ и оборвался.

— Лина, другъ мой, тебѣ хуже! въ безумномъ отчаяніи лепеталъ князь Ларіонъ. — Я виноватъ, я дозволилъ… Онъ своимъ пріѣздомъ…

Она тоскливо закачала головой.

— Нѣтъ, вы знаете… зачѣмъ говорить?… Какъ онъ страдать будетъ, бѣдный!..

Онъ слушалъ, содрогаясь, не смѣя дышать.

Она смолкла, и схватилась вдругъ за сердце. Ея помутившіеся зрачки неестественно расширились, судорожно подкатываясь подъ трепетно бившіяся вѣки.

Рудневъ быстрымъ движеніемъ наклонился къ самому лицу ея.

Онъ внезапно отшатнулся съ блѣднымъ, испуганнымъ лицомъ.

— Я… умираю… пронесся слабый, какъ сонный и счастливый вздохъ ребенка, — и тутъ же замеръ послѣдній звукъ ея голоса.