Николай Пирогов - Севастопольские письма и воспоминания
Да, я не мог пропустить эту наглость с его стороны,- скрыть под общими местами мою главную заслугу в Севастопольской войне и говорить о сортировании, как будто оно им было введено или не знаю кем... Так мог поступить Гюббенет, или человек, у которого нет ни чести, ни совести. Пожалуйста, ускорьте печатание; мне было бы очень желательно, чтобы предложения мои в отчете касательно деятельности общества были подвергнуты всестороннему обсуждению. Может быть, что-нибудь и примется и упадет на практическую почву" (письмо от 29 декабря 1870 г.).
Разъяснение этой характеристики Г. находим в позднейшем рассказе доктора А. А. Генрици: "Насколько деятельность и воззрения Пирогова были поучительны для медиков и полезны для армии, настолько же не соответствовала его назначению создавшаяся кругом его обстановка... Предложивший армии свои услуги проф. Гюббенет, вместо того, чтобы следить за общим ходом деятельности и отношений всей корпорации Пирогова и вместо того, чтобы, для общей пользы, стать сразу под знамя Пирогова, пользоваться его опытом и исключительными знаниями,- вздумал с ним соперничать, создавая отдельную корпорацию, враждебно относившуюся к пироговской. Между тем при частой замене пироговских медиков, на различных местах, полевыми и обратно, и при несуществовавшем разграничении деятельности его корпорации от таковой прочих медиков, все заслуги последней [т. е. пироговской] в общей массе стушевывались и часто приписывались неповинным в них лицам, что особенно легко свершалось при всегдашнем нерасположении представителей полевой медицины к Пирогову. Вот почему он из Севастополя не вышел тем колоссом гениальности ума и самоотвержения пред правительством и народом, каковым он действительно был" (1877, No 11, стр. 448 и сл.).
Для характеристики отношения Гюббенета к П. интересно сопоставить приведенный отзыв с заявлением С. П. Боткина: "Пребывание Ник. Ив. в Севастополе, Симферополе хотя и дало ему право встать рядом с нашими народными героями, но значительно увеличило число его непримиримых врагов... Вся беда лежала, невидимому, в том, что Пирогов был значительно выше того времени, в которое ему приходилось действовать. Опередив свой век в науке, он опередил его и в общественной деятельности".
Как указано выше, защита немецкой военной администрации усиленно велась в двух направлениях: проф. Гюббенетом посредством "Замечаний", посланных им от своего имени в правление Общества, и анонимными рецензентами в немецкой печати. П. решил выступить печатно (см. след. примечание).
III. О СОРТИРОВКЕ РАНЕНЫХ
1
(Опубликовано в "Вестнике" (1872, No 1); повторено И. В. Бертенсоном в 1889 г. в докладе о П. Написано в декабре 1871 г. Во вступительной части доклада И. В. Бертенсон, который был близок к П., часто переписывался с ним, был его первым биографом,- говорил о врагах гениального русского хирурга, клеветавших на него. В связи с этим автор доклада и опубликовал комментируемый документ вторично. Докладчик упомянул также о напечатанной в No 4 "Вестника" за 1871 г. "антирецензии" П. как о возражении Гюббенету.
Я считаю себя нравственно обязанным перед Обществом попечения о раненых и больных воинах заявить следующее, и потому прошу вас (Документ адресован И. В. Бертенсону как редактору "Вестника" для передачи правлению Общества. И. В. Бертенсон (1833-1895) по защите докторской диссертации в Юрьеве (1857), был деревенским врачом; писал по крестьянскому вопросу, участвовал в медицинской прессе статьями по больничному и санитарному делу, по общественной гигиене; заведовал больницами; преподавал в медиц. школах. Б. сопровождал П. в поездке на театр франко-прусской войны; напечатал несколько статей о П. (1881 г. и сл.; в Прот., "Р. ст.", "Р. шк.". С. А. Венгеров, стр. 121 и сл.; Прот. за 1886-1887 гг., стр. 207 и сл., 1887 г.) покорно принять на себя и огласить мое заявление.
В моем Отчете, изданном Обществом, я сказал на стр. 60, что "я первый ввел сортировку раненых, уничтожив этим господствовавший на севастопольских перевязочных пунктах хаос,- и горжусь этой заслугой, хотя ее и забыл сочинитель "Очерков медицинской части в 1854-56 годах". (Имеется в виду проф. X. Я. Гюббенет, против которого направлен весь очерк).
До сих пор, несмотря на мои 60 лет, я никогда еще не был обвиняем во лжи и в хвастовстве; поэтому я и не считал необходимым приводить в Отчете доказательства моих прав на эту, немаловажную, по моему мнению, заслугу; тем более, что считал ее за неоспоримый и известный многим очевидцам факт.
Мне не трудно было бы привести между многими свидетелями таких известных лиц, как доктора Обермюллер, Каде, Хлебников (профессор Мед.-хир. академии), живущие в Петербурге, и др.
Но, к крайнему моему удивлению, я прочел в брошюре, недавно изданной, как я полагаю, отделением Общества, под именем "Франко-германская война 1870-1871 г. и международная русская помощь", на стр. 78 следующие строки:
"Если автор Отчета о посещении военно-санитарных учреждений Германии, Лотарингии и Эльзаса в 1870 г. упоминает, что он первый ввел сортировку раненых и этим уничтожил хаос, то я себе позволяю, не уменьшая славы его изобретения, привести, что после значительной вылазки 8 января 1855 года, хаос, происшедший вследствие наплыва раненых, привел меня к этой мере, и я, тогда же, распорядился об отделении раненых, подлежащих операции, от подлежащих транспорту и безнадежных. Ученый автор вышеупомянутого Отчета вступил только 19 января на перевязочный пункт и до этого времени ни на одном из перевязочных пунктов не был. Что он поддержал эту сортировку, и даже может быть еще настойчивее, это мне совершенно известно; но я не думал, что он желал приписать себе инициативу этого дела. Здесь, вероятно, случилось то же, как и при других больших открытиях, что двое, в одно и то же время, нападают на одну и ту же мысль, или, как и при весьма простых мерах, что две личности, в одинаковом положении, делают одно и то же".
И далее: "Эта сортировка не нова, но заимствована из старых, невидимому, инструкций в Пруссии".
Хотя для сущности полезного дела все равно, кто первый ввел его в употребление, но если я, по свойственной занимающимся наукой слабости, уверил Общество, печатно, о моем первенстве в этом деле, то, чтобы не остаться в его глазах хвастуном, я обязан ему представить доказательства. (В связи с изданием своего Отчета 1871 г. П. писал И. В. Бертенсону: "Я слишком ссылаюсь в нем на себя, т. е. на мою книгу ["Начала"],- это, я знаю, с моей стороны навязчиво, но что же делать? Если другие не отдают справедливости, то каждый обязан сам к себе быть справедливым. Пусть узнают,- кто хочет знать,- что я не толок воду 30 лет" (письмо от 22 декабря 1870 г.).).
1) Вступить мне, тотчас же, по прибытии в Севастополь, на перевязочные пункты (в начале ноября) было бы, по моему мнению, более эффектно, чем полезно, и я до 19 января 1855 г., действительно, не присутствовал на севастопольских перевязочных пунктах. Я с первого же дня моего прибытия под Севастополь в 1854 г. вплоть до января 1855 г. был занят в госпиталях (бараках) на Северной стороне, в Бахчисарае и Симферополе (где пробыл около 3 недель), переполненных тогда донельзя тяжело ранеными после Инкерманской битвы, после первого бомбардирования, и даже еще оставшимися после сражения под Альмою; в течение месяца не проходило почти ни одного дня, в который бы не было делано в этих лазаретах от 10 до 20 различных операций и накладывания неподвижных повязок; в одних бараках и батареях, на Северной стороне, лежало более 100 ампутированных и резецированных; несколько сотен таких же были скучены в Бахчисарайском и Симферопольском лазаретах; сверх того, в Симферополь прибыла Община сестер милосердия (Крестовосдвиженская), которую я должен был, по поручению ее императорского высочества великой княгини Елены Павловны, разместить по лазаретам.
Между тем севастопольские перевязочные пункты, после Инкерманской битвы, не представляли поприща для научно-врачебных занятий; правда, с батарей и после ночных вылазок приносились в Морской госпиталь и в Дворянское собрание почти ежедневно несколько раненых, требовавших иногда операций, но почти до половины декабря трудно раненые и оперированные на этих пунктах пересылались на Северную сторону.
Это распоряжение г-на администратора в Дворянском собрании, д-ра Рождественского, имело ту хорошую сторону, что прекрасное помещение в Дворянском собрании не было завалено ранеными с гноящимися ранами, а оставалось пригодным для свежераненых и для первых перевязок, хотя, с другой стороны, бараки на Северной стороне переполнились от этих транспортов трудно больными и пиэмиками. Но потом, когда оперированные, по новому распоряжению другого директора, (Имеется в виду X. Я. Гюббенет) начали задерживаться в Дворянском собрании, то Севастополь лишился на целые месяцы одного из лучших помещений для свежераненых.
Этим и объясняется, почему операции, произведенные в Дворянском собрании, когда оно было только перевязочным пунктом, после первого бомбардирования дали довольно порядочный результат, а потом, пиэмия, развивавшаяся там от скучения оперированных, начала заражать и свежераненых и свежеоперированных так, что когда я, 19 января, по настоянию князя Васильчикова, принял на себя заведывание главным перевязочным пунктом в Дворянском собрании, я нашел там около 150 оперированных и раненых и почти буквально ни одного не нашел с чистой раной; у всех были гнойные затеки, острогнойный отек и пиэмия. Итак, спешная деятельность на перевязочных пунктах не дала блестящих результатов, и если я, не рассчитывая на эффект, отказался на первое время от интересных занятий на перевязочных пунктах, а сосредоточил мою деятельность на осмотр нескольких тысяч раненых в симферопольском и других лазаретах и на наблюдение за ходом лечения в бараках, то я был все-таки не менее полезен и, во всяком случае, не более вреден, чем другие.
