0,5 [litres] - Валерий Александрович Шпякин
Добившись наконец уединения и отделавшись от работы, Костя планировал расслабиться. Ощущение, будто решил самую крупную в жизни проблему! Логическую задачу! Так устал, такое нервное напряжение! А это повод дунуть. Вынул из потайного кармана другой пакетик, который заслуженно считал своим, насыпал из него в колпачок на бутылке. Скоро надо будет новый делать. Этот уже рассыпаться начал, что немудрено, учитывая, через что ему пришлось пройти.
Сейчас – всегда есть заначка, а вот раньше, на голяках, с совершенно вроде бы пустого колпака можно раскуриться было. Уж если смолу со всех бульбуляторов соскрести – то вообще пару дней еще продолжать гудеть получится. «Гудеть» – сильное слово, в действительности же это больше похоже на беззвучную кому, отступающую через пару часов.
Завтра утром он обязательно бросит, постирает штаны, возьмется за голову. Утонет в работе, чтобы ко дну не пойти, – это ведь теперь его прерогатива. Он, конечно, возьмет в напарники Ёзу (а кого еще?) или, что лучше, будет поручать всю работу ему, забирая процент себе. Этот даже при оплате в полтинник с клада радостно побежит по дворам. Еще и гордиться собой будет, что теперь причастен к обороту наркотиков. Он вам не какой-то там рядовой потребитель! Дебил. А потом можно вообще свой маркет открыть! Это же так просто: купи-продай, ага.
Костя думал, что вот тут и начнется книга – история личностного роста, подъем с глубины. Как в модном сериале про Уолтера Уайта, который Костя досмотрел только до второго сезона: какие-то скучные эти американские наркобароны. Я его обманул, внушив мысль, что он будет персонажем исключительной важности. Иначе он бы не согласился. Спрятался бы в свой кокон, бычил.
Костя не был умен, но до одного неглупого суждения дошел сам: в основе любого богатства лежит преступление. В фундаменте всякого состояния – взгляд сверху на нормы общества. Правовой нигилизм. Что такое «нигилизм» – он тоже не знал. Эхом звучало похожее слово в голове, со школьных уроков литературы, кажется, тянулось. Гоголь? Тварь дрожащая или право имеешь?
Теперь он будет на одно звено выше, а Ёза – мальчиком на побегушках. Курой. Обидно как звучит, а. Андрей этот пусть катится куда хочет – возомнил себя прошаренным. Костя – вот кто настоящий кладмен, вот он-то всю тему прохавал. Надо только утром бросить наркотики.
Он оценивающе взглянул на зип-пакет. Нет, за ночь столько точно не осилить.
* * *
«…сем доброго вечера. Вы слушаете…сское радио, с вами Юли…ченко, восемь часов вечера по московскому времени», – громко кричал канцеляризмами диктор, голос которого силился разлететься по полупустому автобусу. Шумно работающий двигатель съедал чуть ли не половину слов. Светофор показал зеленый, машина тронулась. За ревом механизмов голос стало и вовсе не разобрать. В трясущемся автобусе смартфоны прилипали к культям пассажиров, и те со скучающим видом листали «Ленту», складывали три кристалла в ряд и сохраняли картинки. Провода ветвями прорастали в уши, делая человека и его гаджет единым целым. «Человек и его гаджет». Отличное название для (ни)чего-нибуд(ьет).
Яна сама написала: «Так что, заедешь?» – и Андрей, возбужденный мыслью, что до выхода из преступного мира, в который и ступил-то одной ногой, нужно сделать всего несколько остановок, настрочил: «У меня тут дела образовались срочные. я приеду, как разберусь, лады?» – «Ладно».
Добрался до квартиры, быстро и неаккуратно рассыпал остатки по пакетам, почти на глаз, умудрившись еще и смахнуть рукавом половину грамма на пол. Через четверть часа вырвался из подъезда, вечно пахнущего ремонтом. Будто даже не он сам из него вылетел, а именно подъезд выплюнул неугодного ему человека.
Андрей планомерно двигался в сторону центра. Попадались живые островки: клубы, пабы, рестораны, откуда доносилась приглушенная задорная музыка. Там оживленно беседовали люди, там бликовали яркие лампы, как маяки в Черном море, не имеющем края. Магазины. Остановки. Пока слонялся по окраине, укромный угол отыскать было не сложно: темных трупных пятен гораздо больше, – но сейчас необходимо двигаться именно в эту сторону – прямиком к Яне. Все это скоро закончится. Чем ближе он подбирался, тем меньше попадалось так необходимых сейчас неосвещенных мест, где на нет сведен шанс попасться кому-нибудь на глаза. Город засыпает, просыпается мафия. Не нарваться бы такой «мафии» на волков, выцепляющих желтыми глазами-фарами заблудших овец.
Андрюха пересчитал пальцами свертки в кармане – три. Остальные уже не его, они теперь лишь буквы в смартфоне, которые скоро парой ловких свайпов отправятся в телегу, а затем вообще будут стерты из памяти. Этот раз точно последний. Останется дождаться выплаты и выйти, снести все эти приложения клоунские, никогда больше не вспоминать о произошедшем. Не держать в руках эту пакость. Отныне не нужно будет оборачиваться, чувствуя липкий чужой взгляд на затылке. Это скоро пройдет. Чертовски неудобно жить с пониманием, что в любой момент можешь сломать свою жизнь пополам. Принюхиваться, пытаясь понять, ясно ли посторонним что-то по запаху. Три закладки – и больше ничто и никогда не свяжет его с наркотиками. Ради чего весь этот риск? На отложенные без малого сто тысяч новую жизнь не начнешь, хоть это уже что-то… Обещали деньги. И где они? Все ушло на квартиру, на еду, на новые ботинки и рубашку.
Вросшие в асфальт машины, выдаваемые моргающими лампами сигнализации, следят за редкими прохожими. Высматривают, кому отомстить. Один из автомобилей потерял целостность – водительское окно черного джипа щерится впадиной, зияет дыра. Миллион кубиков блестящего мелкого стекла рассыпался рядом. Из салона выдернули все ценное, что можно было снять быстро.
Единственным глазом тысяча камер пялится на прохожих, запоминая каждое их движение, и нельзя прошмыгнуть незамеченным – линза не спит и не моргает. Заметив субъект, она щурится, фокусируя взгляд. Допустимо и то, что большинство камер – муляжи. Фантик без содержимого, с мигающей диодной лампой. Убедиться в обратном возможности нет, поэтому, проходя мимо муляжа, ты приложишь все усилия, чтобы казаться заурядным, чтобы смешаться с толпой, закопаться. Потому и создается видимость приличия, общества. Бодрийяр называл это явление апотропией.
Светофоры норовят тебя подставить. Собирают пробки из ничего, насмехаясь над бедолагами, спешащими отбыть свои трудовые повинности, или пропускают тебя на остановку на противоположной стороне улицы только тогда, когда необходимая маршрутка от павильона отчалит. Этот подлец весело и задорно подмигнет зеленым. Кажется, они питаются не электричеством, а потерянным человеческим временем. Так и сейчас – ни одной машины, но ты стоишь и ждешь сигнал. Перебежать? Можно. Но ведь по закону подлости обязательно в последний момент вынырнет из черноты машина ДПС, придется ползти к ним в автомобиль,
