Свет – это мы - Мэтью Квик
Финеас называет это «прекрасным примером компенсации», и я думаю, что Вы с ним в этом согласитесь.
Я видел, что Джилл тоже было грустно покидать родителей, но она пыталась не показывать вида всю дорогу до Флориды.
Финеас взял с меня обещание не жить в доме матери и ее сожителя Харви.
– Подготовьте почву для успеха. Выделите место для себя и Джилл, в котором можно было бы уединиться, снять напряжение и поправиться между сеансами облучения.
Было немного странно думать о встрече с матерью в терминах «облучения», словно она представляла из себя источник радиации – нечто, потенциально вызывающее рак. Но мы последовали совету Финеаса и, к вящему ужасу моей матери, которой мы и так нанесли смертельную обиду, отказавшись поселиться в одной из ее трех «роскошных» гостевых комнат, каждая – с личной ванной, заехали в крохотный мотель, перед входом в который красовалась модель пальмы из неоновых трубок в натуральную величину. Поскольку в каждой комнате стояло по две кровати, мы решили сэкономить и взяли одну комнату, а не две.
Следующим утром мы встретились с мамой и ее Харви за завтраком на террасе кафе прямо на берегу Мексиканского залива. Погода оказалась более прохладной, чем я рассчитывал, и я немного жалел, что не взял с собой куртку. На лысеющей голове Харви красовалась панама, под его носом поселились густые усы, а одет он был в рыболовный жилет со множеством карманов. Одежду матери составляли в основном бриллианты. Они рассказали нам о своем загородном клубе. Потом о рыболовной лодке Харви, оснащенной «по последнему слову техники». Он называл ее «моя детка». Потом о сыне Харви, по имени Хантер, и его процветающем маклерском бизнесе. Они перечислили все сделки ценой выше миллиона, в которых он был посредником. Потом о своих соседях – все они без исключения оказались или слишком шумными, или же бескультурными, вследствие какового обстоятельства развесили на своих домах совершенно безвкусные рождественские украшения. Чем больше они рассказывали, тем больше мне казалось, что кроме них за столом никого нет.
Я пытался убедить себя, что они таким образом просто пытаются избежать неловкого молчания, но стоило Джилл заговорить, как мама и Харви немедленно хором перебивали ее, и вскорости я снова почувствовал, что внутри меня ворочаются острые ножи, пытающиеся прорезать мне живот.
Мама пожаловалась, что оладьи на ее тарелке расползлись из-за слишком большого количества сиропа, а Харви дважды отправил свои яйца пашот обратно на кухню, утверждая, что голландский соус «попахивает», после чего объявил официантке, что потерял аппетит. С этого момента он сидел весь надутый, а особенно ему не нравилось, когда официантка, проходя мимо нашего стала, спрашивала, все ли в порядке. Когда Джилл улыбнулась и сказала, что ее омлет с помидорами вышел замечательно, мама и Харви нахмурились.
Харви сказал, что запланировал прогулку на своей «детке» еще до того, как стало известно о нашем приезде, и покинул нас сразу после завтрака – впрочем, сперва он настоял на том, чтобы оплатить счет, который ему удалось перед этим изрядно сократить, поскольку его блюдо оказалось «несъедобным». Ни мама, ни Харви этого не заметили, но перед тем, как мы все встали и вышли на пляж, Джилл незаметно сунула официантке две двадцатки.
Мы попрощались с Харви, и Джилл предложила пройтись по кромке воды, но тут мама учинила нам допрос, кто кому что купил на Рождество.
Джилл сказала, что это пока что секрет, на что мама заявила, что «семья Харви очень серьезно относится к вопросу рождественских подарков».
Подарки должны быть «достойными», продолжала она, и потому мы обязаны немедленно отправиться по магазинам.
– Особенно если то, что вы привезли, не особенно впечатляет, – закончила она.
Я вспомнил про наши с Дэвидом кривобокие кружки и почувствовал, что все мои внутренности вот-вот вывалятся и шлепнутся на цемент.
Джилл снова предложила пройтись по пляжу, но мама сказала, что ей хотелось бы разделаться с приобретением подарков как можно скорее, и что это очень поспособствовало бы ее душевному спокойствию. Она также сказала, что заплатит за все сама, после чего радостно уточнила, что на самом деле за все заплатит Харви, а потом продела свою руку в мою и объявила:
– Лукас, мой мальчик, я точно знаю, что ты можешь приобрести для меня!
Тогда Джилл сказала:
– А вы заметили, что еще не задали своему сыну ни единого вопроса?
– Я только что попросила его пойти со мной за покупками, – ответила мама.
– Лукас привез вам прекрасный подарок, сделанный собственными руками, – сказала Джилл, сильно преувеличивая эстетические качества моей керамики.
– Нет, это никуда не годится, – сказала мама, нахмурившись.
Тогда Джилл заорала на мою мать, обзывая ее такими словами, которые я затрудняюсь повторить – а особенно в письменном виде, – и не останавливалась по меньшей мере пять минут. Мама расплакалась и заявила, что Джилл – жестокая уродина, отчего Джилл закричала еще громче, и в какой-то момент я даже начал опасаться, что она может маму ударить. Но вместо этого Джилл прокричала:
– Лукас – самое прекрасное, что вам досталось в жизни, а вы обращаетесь с ним, как будто он – воплощенное зло! Ему вас так не хватало! Пятьдесят лет ему не хватало любви! И как бы мы все вместе ни пытались вас заместить, вы продолжаете иметь над ним власть, и при этом как будто и не догадываетесь, сколько вреда вы ему непрерывно наносите!
– Ну, по крайней мере я не сплю с мужем своей лучшей подруги, – проговорила мама сквозь слезы, и тогда Джилл закрыла глаза, сделала глубокий вдох и пошла прочь.
Когда она удалилась на достаточное расстояние, мама сказала:
– Лукас. Ты обязан от нее избавиться.
Я внимательно посмотрел на заплаканное лицо своей матери и побежал догонять Джилл.
Моя мать закричала мне вслед, но я не стал оборачиваться.
Когда я поравнялся с Джилл, с нее волнами скатывалась ярость, поэтому я просто молча пошел с ней рядом, и вскорости мы непонятным образом стояли перед дверью нашей комнаты в мотеле. Когда мы вошли и дверь за нами
