Вторая жена - Луиза Мэй
Она ест суши, хотя от сырой рыбы ее тошнит.
Мужчина, который плачет, плакать перестает, но сидит с ней до ночи. Он с нежностью обнимает и баюкает ее, она засыпает под его ласковый голос, под его бесконечный речитатив:
– Ты понимаешь, ты видишь, ты поняла, есть вещи, которые не надо делать, ведь, когда ты их не делаешь, у нас все хорошо, правда ведь? Что может быть проще? Разве мы не счастливы? Ты понимаешь, что ты наделала? На что ты меня толкнула? Видишь, как мне теперь тяжело? Видишь, до какой степени эти полицейские, эти Маркесы и их дочь ополчились на меня, какое зло они мне причиняют? Ты же знаешь, что они все против меня одного? Понимаешь, как это несправедливо?..
Она засыпает поздно, с мужчиной, который умеет плакать.
В воскресенье утром он велит ей оставить волосы распущенными и сопровождает в супермаркет, где они делают покупки на неделю.
Потом он суетится в саду, а она включает отопление, потому что в доме холодно, и начинает готовить. После обеда он выражает недоумение, не обнаружив ни пирога, ни печенья на десерт. Она в последнюю секунду прикусывает язык, готовый произнести имя Матиаса, и обещает вечером наверстать упущенное. Спрашивает, чего бы ему хотелось. Он говорит: «Ну, этот, как его, с орехами».
Утром в супермаркете он наполнил нечищеными грецкими орехами два пакета. Она ничего не сказала, хотя удивилась. Обычно она сама набирает то, что нужно взвешивать, – он терпеть не может возиться с пакетами, это ему не по нраву. В супермаркет он ездит только для того, чтобы сопровождать ее и наблюдать. Только для этого.
Она очень дорожит мгновениями, когда в зыбучих песках неизвестности какая-то мелочь вдруг обретает смысл, когда две крохотные детальки пазла соединяются друг с другом. Он набрал орехов, потому что хочет ореховый пирог. Тот, что она несколько раз готовила вначале, пока Матиас не признался ей шепотом, что больше любит шоколадный. Ореховый торт она всегда готовила из орехового порошка в пакетиках – по вкусу почти то же самое, но более практично. Но он сказал: «С настоящими орехами вкуснее».
После обеда Сандрина становится у столешницы и чистит орехи, отложив, сколько ей нужно. Минут через пятнадцать у нее заболело запястье, захотелось присесть. Он приходит из сада, просит кофе, пьет его маленькими глотками и, перед тем как вернуться к стрижке живой изгороди, говорит:
– Почему бы тебе не почистить все разом? Дело будет сделано. Сложишь готовые орехи в таппервер.
Он купил несколько килограммов. Орехи продавались по акции, со скидкой.
Сандрина не знает, что это, предложение или приказ, но рисковать не хочет. На орехи у нее уходит два с лишним часа. Она стирает себе пальцы о жесткие перегородки, защищающие ядра.
Под конец у нее болят все пальцы.
За ужином он находит пирог пресноватым, но довольно вкусным. На правой ладони Сандрины, там, где она держала металлические щипцы, образовалась большая бело-розовая мозоль.
Она надеется, что мужчина, который плачет, еще будет здесь, когда они пойдут спать, но плачущий мужчина исчезает, а господину Ланглуа требуется секс.
21
Придя на работу чуть позже из-за синяка под глазом, который нужно было замаскировать, она видит, что Беатриса уже на месте, за своим столом. Ее коллега слегка кивает, не сухо, но настороженно.
Сама не зная почему, Сандрина делает шажок к ней. Беатриса выпрямляется, вопросительно приподнимает брови, говорит: «Да?»
И тут Сандрина спохватывается – с какой стати? зачем? Откровения с Беатрисой ничего не изменят.
Не подумав, она заправляет волосы за ухо.
Брови Беатрисы взлетают еще выше, глаза делаются возмущенными – она увидела ее синюю щеку. Сандрина паникует, пятится. Теперь будет только хуже. Но Беатриса встает и идет к ней. Она хочет рассмотреть ее щеку, она настаивает и вдруг делает нечто совершенно неожиданное для Сандрины – берет за подбородок и заставляет посмотреть ей в глаза.
Сандрина кажется себе маленькой непослушной девочкой, но в жесте Беатрисы, в том, как она с ней обращается, есть нечто, что не дает уклониться или возразить.
Под беспощадными лучами неоновых ламп, освещающих комнату, в которой работают секретарши, она позволяет Беатрисе рассмотреть свое лицо. Это прикосновение… оно кажется ей знакомым, но давно забытым. В детском саду у нее была подружка, звали ее Кристель. Сандрина была толстушкой, а Кристель очень худенькой. Пока Кристель не переехала, они часто, играя, держались за руки. Потом, в колледже, была другая девочка, Кассандра. Она была еще крупнее Сандрины, и цвет кожи у нее был темный. Они дружили и тоже часто держались за руки, так было, пока отец не запретил Сандрине приближаться к «черномазой». Сандрина бережно хранила эти воспоминания о физических контактах, полных чего-то неуловимого, неописуемого… ах да, нежности. Сандрине нравилось чувствовать руку подружки на своем плече, играть в ладушки, прижиматься лбом ко лбу, чтобы пошептаться и посекретничать. У Кассандры на голове были косички, как у ее гинеколога, а кудри Кристель были коротко и практично острижены под горшок. Сандрина помнит, как обе девочки любовались ее длинными тонкими волосами, с каким естественным любопытством перебирали и заплетали их. Она не вспоминала этого годами, десятилетиями. И уже целую вечность никто не прикасался к ней вот так, с дружескими чувствами, с озабоченностью, не желая ничего у нее похитить. Прикосновение сестры, для которой близость подразумевается сама собой.
Она знает, что у Беатрисы есть ребенок и парень, что ей не надо ничего объяснять; и когда коллега поворачивает ее щеку к свету, когда с твердостью, но без враждебности спрашивает: «Это что?», Сандрина не сопротивляется. От теплых пальцев Беатрисы у нее выступают слезы на глазах. «Ты сообщила в полицию?» – спрашивает Беатриса, и Сандрина отрицательно качает головой. Но пальцы коллеги остаются на ее подбородке, они не дают ей впасть в уныние.
Когда приезжает полицейская, Беатриса идет встречать ее у входа. Сандрина остается одна в зале для совещаний. Зал застеклен, и она у всех на виду, как в аквариуме. Как же, как же, любопытный казус, избитая женщина; у каждого из присутствующих в конторе, должно быть, имеется подходящая для нее этикетка, но Сандрине плевать. Время от времени она слегка ерзает на стуле, и боль в паху напоминает, что вчера вечером господин Ланглуа потребовал секса. Стоит
