Дом - Эмма Беккер
С каких это пор я произношу такие речи? С каких пор могу посмотреть десять, двадцать, тридцать сцен с двойным проникновением, повторяя про себя, что мне это нужно ровно так же, как и гонорея. Да и кто сказал, что у меня нет гонореи? Если все кончается тем, что ты думаешь о сексе вот таким образом, как о забеге на дальнюю дистанцию, в результате которого можно схлопотать грибок в горле и в других местах. что интересного мне остается в жизни, кроме искусства (моей книги, написание которой я забросила), налоговой декларации и моего следующего за этим признания во всем перед семьей? Я имею в виду, какие мысли мне остаются из тех, что не приведут к сердечному приступу?
И тут я осознаю, что, возможно, в действительности это прогресс. Может быть, Артур прав, и целью этого опыта является мое освобождение из глобального сексуального рабства. Вдруг скоро, чтобы заснуть, мне достаточно будет только чтения и вязания, как и всем нормальным людям (как старичкам). Это вполне могло бы стать привычкой, такой же нездоровой, как и любая другая. «Мне наверняка повезло», — шепчут мне два тома Фуко, заказанные в интернете и с тех пор собирающие пыль на полке. Я узнаю столько же о философии, сколько знаю о человеческих гениталиях. Как подумаю о бесчисленном количестве фильмов, музыкантов, как подумаю о тьме писателей, ждущих признания от публики! Все это обещает мне, что я долго смогу быть счастливой, не спуская трусов ни на минуту. У меня ведь были благородные планы: прочитать всего Гюго, всего Пруста и всего Джойса. И вот выдался случай возвысить свою душу над навязчивыми позывами плоти, над этими презренными занятиями. И плевать на то, что Гюго не бывает более изумительным, чем при чтении его с влажной промежностью, когда грешник появляется из горячей грязи, полный презрения к своей плоти и уверенности, что стал лучше, чем был раньше. Теперь, когда эта низкая часть моей сущности насыщена, пойдем искать корм для моей вечной души.
Но собственная душа без связи со всем остальным кажется мне блеклой. Без аппетита. Возможность бессмертия в таких условиях навевает отчаяние. Порой вечерами я скучаю по своей настоящей душе, вольной, больной и тем не менее находящейся под влиянием собственной морали. В бодрствовании и на отдыхе она озабочена наукой наслаждения и тем, как приложить руку к этому красивому набухающему зданию, — порой вечерами мне не хватает монстра, которым я являюсь. Я сама затягиваю себя в пучину и сама составляю там себе изысканную компанию. Куда же делся голос, шепчущий мне после пары прочитанных страниц из книги Арагона, что самый лучший способ воздать почесть этой красоте — это оргазм? Я из тех, для кого потерять себя трудно, но, когда это происходит, я совсем не знаю, где вновь себя отыскать.
Проблема этой профессии состоит не в том, что о ней думают другие, а в том, что происходит внутри нас самих. В конце концов, вполне возможно, что мы также оглядываемся на остальных. Даже если ты уверен, что делаешь что-то хорошее, ни слово «шлюха», ни слово «проститутка» не становятся от этого мягче. В последнем из двух есть удивительный отголосок тотальной пассивности, хотя мы в нашем ремесле только и делаем, что заставляем двигаться. Мы мало что можем предпринять против давления тысячелетней религии даже здесь, в Германии, где нас принимают, как и всех остальных. Наша работа отличается от других: ты сдаешь в аренду часть своего тела, а вместе с ней и пространную, расплывчатую интимность. Чтобы в этом убедиться, достаточно представить виноватое выражение лица банковского служащего, которому вы ответите «Проститутка» на вопрос «Чем вы занимаетесь в жизни?». Можно быть сильными и убежденными сколько влезет, постоянно быть исключительным случаем — это все же не так просто. И для того, чтобы это почувствовать, вовсе не нужны другие люди, пусть они и не преминут напомнить об этом. Я не говорю в данном случае о моем банковском консультанте, о хозяине квартиры или гинекологе. Мне плевать на понимающие улыбки женщин в салоне красоты, расположенном этажом ниже, при виде нас. Плевать на полную тяжелого смысла тишину, которая устанавливается, когда в сопровождении клиентов, годящихся нам в отцы, мы пересекаемся на лестнице с другими квартиросъемщиками. Нет. Настоящая проблема — это мужчины. Мужчины из внешнего мира в те минуты, когда тебя охватывает соблазн. Потому что я попробовала. А что вы думаете? Это было в один из вечеров, когда бог знает насколько мне хотелось заняться любовью. Я открыла приложение Tinder, в котором девушке почти невозможно остаться ни с чем. Ну, может, если ты совсем страшная, или очень щепетильная, или же шлюха, по всей видимости. Не понимаю почему, но мне не захотелось лгать. Хотя, нет же, знаю почему. Должно быть, это было скорее любопытство, чем реальное возбуждение: мне просто хотелось возможности секса. В этом причина, ну и, господи, потому что нужно ведь оставаться вежливой, даже если речь идет просто о сексе. Какой вопрос может быть более пригодным для того, чтобы опустошить свой карман с банальностями, чем «Кем ты работаешь?». Парень спрашивает это у меня, и мне жутко лень выдумывать себе профессию. Нет никакого желания выглядеть снобом, отвечая, что
