Ион Друцэ - Избранное в 2-х томах (Том 1, Повести и рассказы)
Видя, как его преследует этот злодейский топор, отец, сжалившись над ним, предлагает:
- А давай пугнем их ружьем?!
Только и нужно было деликатному Антону, чтобы сам отец предложил, теперь старик еле поспевал за ним. Перебравшись через темный сырой овраг, они забирают куда-то влево, потом в густой чаще Антон останавливается. Говорит отцу:
- Вот тут... Еще сегодня утром тут был дуб.
- Куда же он мог деваться?
Разгребая листья, Антон высвобождает свежий, слезящийся пень, несколько ниже, в ложбине, закопаны срубленные топором ветки. Вернувшись к пню и присев на корточки, Антон принимается считать круги на нем. Говорит отцу тихо и печально:
- Мой ровесник. Тридцать восемь кругов.
Старику просто непостижимо:
- Не может того быть!!
Но их в самом деле тридцать восемь, кругов. Правда и то, что Антону тридцать восемь лет. Выяснив меж собой все это, они садятся рядом, грустные и одинокие. Чтобы успокоить, обласкать Антона, отец начинает копаться в кошелке, выбирая для него самые вкусные, самые красивые гостинцы. Кладет их на пень, как бы засыпая ими тридцать восемь кругов. Здесь, в лесу, испеченные мамой пряники - чудо из чудес. Антон бесконечно счастлив, что у него сегодня гости и что ему принесли из родного дома гостинцы.
- Мама пекла?
- Мама, кто же еще. Ты-то помнишь ее?
- Если приснится, с полгода после этого вижу ее прямо перед собой. Потом снова начинаю забывать, пока опять не приснится.
- Что же ты не приедешь погостить? Она, поди, ослепнет скоро, все высматривая вас.
Антон беспомощно оглядывается:
- На кого брошу лес?
Ест он с удивительным, встречающимся только среди лесников аппетитом, и, глядя на него, отец вспоминает, что в этот день маковой росинки во рту у него не было. А есть хочется - сил никаких! Вытащив из кошелки оставшийся кусок черного, казенной выпечки хлеба, он начинает его ощипывать, всячески скрывая голод.
- Пожую с тобой за компанию. Есть неохота - недавно обедал.
Антон, подозрительно последив за ним, спрашивает:
- Были у меня в лесничестве?
- Был. Как же!
- Хорошо теща приняла вас?
- Ничего. Как полагается.
- Чем угостила? Небось яичницей?
- Кажется, яички были на столе...
Призадумавшись, горько вздохнув, Антон говорит:
- Я вот не могу к ним притронуться. Воротит от одного запаха.
Уже само это воспоминание перебивает ему весь аппетит. Поднявшись с земли, Антон любовно рассовывает оставшиеся гостинцы по карманам, отец берет кошелку, и они уходят дальше. Идут долго, все углубляясь в лес. Разморенный сказочной тишиной и спокойствием, отец сонно плетется за Антоном, потом замечает в каком-то дальнем просвете среди дубов окраину какого-то поселения.
- Антон, как же ее зовут, эту малютку?
- Нэсэдены.
- Красивое имя! Сходим давай. Может, и стопочку там раздобудем!
Антон чем-то смущен.
- У нас, отец, еще получки не было...
- Что за беда! Я угощаю!
Антону совсем не хочется идти в Нэсэдены, но отцу осточертел этот лес, и прогулка в деревню не дает ему покоя.
На их счастье, день воскресный, праздничный, и нэсэденцы, собравшись небольшими кучками, стоят у перекрестков, у калиток, мирно беседуя о том о сем. Появление лесника с родным отцом вызывает несказанное оживление. Каждый старается затащить их к себе в гости. Один ведет в свой дом, остальные идут гурьбой, всячески отговаривая, заманивая их к себе. В одном доме они пьют свежее вино и закусывают орехами, в другом тоже пьют вино, но закусывают уже куриным студнем. Потом они попадают куда-то на крестины. Отец, повеселев после первого стаканчика, смотрит на всех добрыми, влюбленными глазами, все ему мило и любо в этой деревне. Единственное, что несколько омрачает его радость, - это какой-то глупый обряд провожания гостей в Нэсэденах. У калитки, прощаясь с ними, хозяева отводят Антона на пару слов, что-то шепчут ему, на что бедный Антон молча втягивает голову в плечи. Глядя на все это, отец возмущается: что за привычка расстраивать гостей на прощанье?
А в общем они чудно погуляли в Нэсэденах и под вечер, сытые, порозовевшие от выпитого вина, возвращаются лесом. Идут молча, стараясь не спугнуть покой поздней осени, и теперь даже отцу начинает нравиться лес в эту пору. И вдруг точно гром среди ясного неба - где-то совсем рядом раздается удар топора, и молчаливым шелестом высохшей листвы отдается эта боль по всему лесу. На этот раз подвыпивший отец лично решается стать на защиту зеленого друга. Сняв у Антона ружье с плеча, приняв стойку "к бою", как это делали солдаты в первой мировой войне, он бежит на стук топоров, на ходу ощупывая ружье и соображая, как из него стреляют. Несколько озадаченный и смущенный его решительностью, Антон плетется за ним.
Выстрел. Отец останавливается, поджидая Антона, чтобы спросить, отчего ружье само по себе выстрелило. А тем временем в ста шагах от него, вздохнув в последний раз листвой, падает молодой дубок. Несколько колхозников, вспотевших от быстрой рубки, снимают шляпы и приветливо улыбаются отцу, как бы намекая на знакомство с ним.
Отца, однако, этим не возьмешь. Выпросив у Антона новый патрон, он все еще соображает, как бы ему перезарядить ружье, но эти многозначительные ухмылки воров выводят его из себя:
- Чего они, Антон, оскалились?
- Это же нэсэденцы, отец.
Старик потрясен. Мигом выветрилось все хорошее настроение. Говорит тихо, только для Антона:
- А как ведь угощали, как обнимали нас! Кто бы мог подумать, что, угощая, обнимая, они уже за нашей спиной точили топоры...
Отец возвращает ружье, и они поворачивают обратно. Идут молча, торопливо, как бы убегая от этого позора. Они уходят, а лесу остается расплачиваться за то, что отец полдня погостил у сына. Урожай виноградной лозы уничтожает вековую заросль леса, земля опустошает саму себя. Непостижимо, но это именно так.
Под вечер они стояли уже далеко за лесом, на обочине шоссе. Стоят грустные, виноватые в чем-то. Ждут попутной машины. Наконец Антон после долгих размышлений говорит отцу, печально глядя куда-то в сторону:
- Ты прости, отец, что я не смог как полагается принять тебя. Невезучий я. Вот, даст бог, избавлюсь от этих хлопот, съезжу за получкой, и потом, если заглянешь...
Глубоко тронутый его словами, отец говорит, низко опустив голову и пряча навернувшиеся на глаза слезы:
- Если бы все сыновья принимали родителей, как ты меня принял, в мире царили бы покой, любовь и достаток...
Остановился грузовик с полным кузовом мелких, недавно постриженных овечек. Из всей домашней скотины отец больше всего жалует овечек. Залез, сел меж ними как заправский пастух, машина тронулась, а наш брат Антон стоит еще долго, до самого заката, на обочине дороги. Смотрит на восток, туда, куда уехал отец, и так сильно, так до боли хочется ему уехать, уйти, хоть поползти за ним.
Нет, это мы сами придумали, что лес украл у нас Антона. Мы сами его оставили там, а он до сих пор стоит и ждет, когда придем и заберем его, и поведем туда, куда уж и дорог нету, - в давно минувший мир нашего детства.
5
К вечеру на высоком, каменистом берегу показались живописные окрестности Сорок. Нежась в лучах негреющего осеннего солнца, город дремлет у подножия каменного обрыва на берегу реки. Свинцово-тяжелые воды Днестра дышат предзимним холодом. На нижнем, пологом берегу высится громоздкая, старая, но все еще красивая крепость. Одухотворенный этой громадой, отец начинает обход этого средневекового памятника, считает про себя бойницы и, охваченный воинским пылом, гордо, как полководец перед битвой, разглядывает окрестности. Дать бой или не давать - вот в чем вопрос. Лучше все-таки переждать. Худой мир лучше свары.
А время идет, день на исходе, и отец выходит на нижний берег Днестра, усаживается на пятачок полувысохшей травки и чувствует себя куда как хорошо в обществе огромной реки и древней крепости. Вкрадчивый шелест днестровских вод нагоняет на него дремоту. Он долго, по-юношески удивленно следит за этим величественным зрелищем движения вод, и оживают в его душе старинные песни его предков.
Отец, кажется, ни разу не купался в Днестре. Он, вероятно, даже не знает, с какого конца удочки держать. И все-таки каждый день своей жизни, каждый миг он знал, что, если идти к востоку, через тридцать с лишним верст выйдешь к водам Днестра. У каждого народа есть своя великая река. У нас, молдаван, есть Днестр. И весной, во время разлива, и в жаркие месяцы лета, когда почти пересыхает русло, Днестр для нас остается неизменно большим, красивым и могучим.
Сняв ботинки, закатав брюки до колен, отец подходит к самой воде, становится на полоску влажного песка. Временами Днестр покрывает пенистой волной его ноги, и эта осенняя холодная вода вдруг выпрямляет старику плечи, заставляет выше поднять голову. В мгновение ока свершается сказочное превращение, и вместо измотанного дорогами и нуждами старика, только что присевшего неподалеку отдохнуть, стоит на берегу гордый, полный могучей силы и великих замыслов человек.
