Василий Авенариус - Юношеские годы Пушкина
— Требую, чтоб ты не мстил за мою смерть: прощаю ему и хочу умереть христианином.
Какое впечатление произвела смерть поэта на отца его и брата, видно из письма Сергея Львовича по поводу присланного ему князем Вяземским портрета сына в гробу, на который старик отец не мог решиться взглянуть.
"У меня недостает на это духу (писал он) и, вероятно, долго недостанет. И это не потому, чтобы я боялся возобновить мою скорбь: ужасная потеря, мною понесенная, дает мне знать себя теперь еще сильнее (если только это возможно), нежели в то время, когда я получил о ней страшное известие. Время не ослабляет, а только усиливает мою горесть: с каждым днем моя тоска становится резче и мое уединение чувствительнее. Насильственная кончина такого сына, каков мой, не принадлежит к числу обыкновенных несчастий. Для меня она была вне всякого вероятия… Я получил письмо от Льва (младшего сына): он в отчаянье, и я за него трушу".
Едва ли менее был потрясен роковою вестью Пущин, находившийся в то время за тысячи верст от Петербурга.
"Слушая этот горький рассказ (пишет он в своих воспоминаниях), я сначала решительно как будто не понимал слов рассказчика: так далеко была от меня мысль, что Пушкин должен умереть в цвете лет, среди живых на него надежд. Это был для меня громовой удар из безоблачного неба: ошеломило меня, а вся скорбь не вдруг сказалась на сердце. Во всех кружках только и речи было, что о смерти Пушкина, об общей нашей потере; но в итоге выходило одно: что его не стало и что не воротить его! Провидение так решило; нам остается смиренно благоговеть пред его определением…"
Романист Бестужев, писавший под именем Марлинского, узнал о смерти Пушкина, живя на Кавказе, и целую ночь напролет после этого известия не мог заснуть, а на рассвете собрался в отдаленный монастырь Св. Давида, построенный на крутой горе.
"Придя туда (рассказывает он в письме к брату), я призвал священника и попросил отслужить панихиду над могилой Грибоедова, над могилой поэта, попранною святотатственными ногами, без камня, без надписи! Я плакал тогда, как плачу теперь, — плакал горячими слезами, плакал над другом и товарищем по жизни, оплакивал самого себя! А когда священник запел: "за убиенных боляр Александра и Александра", я чуть не задохся от рыданий: этот возглас показался мне не только поминовением, но и предсказанием".[66]
Подобно Бестужеву-Марлинскому, не было почти писателя в России, который так или иначе не почтил бы память гениального собрата. Жуковский, Тютчев, Губер, Полежаев и даже сатирик Воейков излили скорбь свою в прочувствованных стихах; а молодой Лермонтов, до тех пор никому еще не известный поэт, своим пламенным стихотворением на смерть Пушкина разом упрочил себе литературное имя. Подолинский в Одессе посвятил памяти Пушкина одну из лучших своих крымских элегий, а Кольцов — свое прекрасное стихотворение «Лес», в котором иносказательно говорит о самом погибшем поэте:
Где ж деваласяРечь высокая,Сила гордая,Доблесть царская?С богатырских плечСняли голову —Не большой горой,А соломинкой.
Давнишний приятель Пушкина — польский поэт Мицкевич в Париже отозвался некрологом во французском журнале "Le Globe"; наконец, даже персидский стихотворец Мирза Фахт Али (Ахундов) оплакал кончину мирового поэта в небольшой поэме на родном своем языке.
Теперь, когда со дня горестного события протекло более полустолетия, внезапность впечатления, естественно, исподволь сгладилась. Тем не менее, во всех случаях, когда приходится чествовать память нашего великого поэта, чествования эти принимают всенародный торжественный характер. Так было при открытии в 1880 году памятника ему в Москве; так было в 50-летнюю годовщину смерти его, 29 января 1887 года, и в 100-летнюю годовщину дня его рождения, 26 мая 1899 года. Потомство, очевидно, оценило в нем и поэта, и учителя: дав нам неисчерпаемый клад умственных наслаждений, он вместе с тем первый научил нас писать неприкрашенную правду о русской жизни русским языком.
Заветное желание, выраженное им в известной элегии: "Брожу ли я вдоль улиц шумных…", исполнилось: тело его покоится "близ милого предела", в соседстве села Михайловского, на кладбище Святогорского монастыря, рядом с его матерью и родителями ее Ганнибалами; а вокруг него "сияет вечною красою равнодушная природа": белая пирамида его могильного памятника, окруженная зеленью, высоко возвышается над нивами и лугами, расстилающимися по ту сторону монастырской ограды. Далее же, к Михайловскому, виднеется та самая роща, которую некогда так радушно приветствовал наш поэт:
…Здравствуй, племяМладое, незнакомое! Не яУвижу твой могучий поздний возраст,Когда перерастешь моих знакомцев,И старую главу их заслонишьОт глаз прохожего…
Молодое незнакомое племя — это мы, его поздние потомки. Но о том, чтобы кому-нибудь из нас перерасти его, не может быть и речи; дай Бог нам хоть настолько дорасти до него, чтобы вполне уразуметь его, проникнуться его чистой поэзией, просветленной умом и правдой:
Да здравствуют музы, да здравствует Разум!Ты, солнце святое, гори!Как эта лампада бледнеетПред ясным восходом зари,Так ложная мудрость мерцает и тлеетПред солнцем бессмертным ума.Да здравствует солнце, да скроется тьма!
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые — в журнале «Родник». 1887. № 1-10; отд. издание — СПб., 1888.
С. 171. Нельзя ли позвать ко мне пансионера Льва Пушкина? — Младший брат А. С. Пушкина Лев Сергеевич (1805–1852) был принят в Благородный пансион при Царскосельском лицее, основанный в 1813 г. лицейским профессором Федором Матвеевичем Гауеншильдом (?-1830). Пушкин относился к младшему брату покровительственно, как это было принято в лицейской среде, в то время как Левушка навсегда сохранил восторженное любование и братом, и его поэзией.
С. 174. …Суворочка ему в этом отношении ничуть не уступит… — Суворочкой звали в лицее Владимира Дмитриевича Вольховского (Вальховского; 1798–1841), окончившего лицей с первой золотой медалью. Он был выпущен прапорщиком в гвардию. С 1831 г. генерал-майор, обер-квартирмейстер, начальник штаба Отдельного кавказского корпуса. Был членом декабристских обществ "Союз спасения" и "Союз благоденствия". Пушкин переписывался с ним, посылал ему свои сочинения, в частности в 1835 г. — "Историю Пугачевского бунта".
…по толстейшему тому словаря Гейма. — Иван Андреевич Гейм (1758–1821), автор "Словаря немецко-русско-французского" и др.
С. 177. …граф Растрелли обессмертил себя… постройкой… — русский архитектор Варфоломей Варфоломеевич Растрелли (1700–1771), работавший в стиле барокко. Построил в Царском Селе Екатерининский дворец (1752–1757), в Петергофе — Большой дворец и в Петербурге — Смольный монастырь. Сын скульптора Бартоломео Карло Растрелли (1675–1744), итальянца, работавшего в России.
С. 178. …у вас здесь сильно "зажурналилось"... — В этой фразе Державина отразилось бурное увлечение лицеистов сочинительством, которое нашло выход в создании многочисленных рукописных журналов, сборников, антологий (сохранившиеся тексты были опубликованы в книге Я. К. Грота "Пушкинский лицей". СПб., 1911). Назовем основные из них: "Императорского Царскосельского лицея вестник" (№ 1, 3 декабря 1811), "Для удовольствия и пользы" (12 номеров, 1812–1813), "Неопытное перо" (1812), "Юные пловцы" (1813), "Лицейский мудрец" (1813, 1815), «Мудрец-поэт» (1813, 1814), "Лицейская антология" (1816), "Дух лицейских трубадуров" (1817).
Данзас — типографщик… — Константин Карлович Данзас (1801–1870) — лицеист первого выпуска, издававший рукописный журнал "Лицейский мудрец"; кадровый военный, вышедший в отставку в 1856 г. в чине генерал-майора. Был секундантом Пушкина на его последней дуэли, за что был предан суду и отправлен в действующую армию на Кавказ. Умирающий поэт беспокоился о судьбе друга, отдал ему на память свое кольцо с бирюзой.
С. 179. Горгона какая-нибудь? — В греческой мифологии Горгоны — чудовищные порождения морских божеств, три сестры: Сфено, Эвриала и Медуза. Головы их были покрыты вместо волос змеями, тела в чешуе, во рту клыки; все живое они своим взором превращали в камень.
…княгиня Кантакузен… — Елена Михайловна Горчакова, в замужестве Кантакузен (1794–1854), сестра лицеиста А. М. Горчакова. По утверждению И. И. Пущина, ей адресуется стихотворение Пушкина "Красавице, которая нюхала табак" (дата написания мадригала совпадает с датой ее посещения лицея — 12 апреля 1814 г.).
С. 183. …Комовский Сергей Дмитриевич (1798–1880) — лицеист первого выпуска, ставший чиновником департамента народного просвещения.
