Толераниум - Татьяна Андреевна Огородникова
Опытный лектор Виталик Петухов создал безошибочный алгоритм воздействия. Галстук, глаза, главная мысль. Напевая под нос «Смелость города берет», Петухов закрыл конспекты лекций по ораторскому искусству. Дорога к статусу главного оратора была проложена. Оставалось только по ней пройти.
49
С удовольствием вдыхая бодрящий воздух, Миша возвращался от Агаты домой. Он думал, что теперь только Агата у него и осталась. Потому что ведет себя правильно. Ну, еще Виктор. Но что-то он редко появляется. Может, тоже не в силах признать Мишины заслуги? Не один раз говорил, что завидует Мише. Еще бы! Его положение сильно выдвигается за пределы, обозначенные Виктором, хотя именно он с первого взгляда рассмотрел в Мише неординарную личность. Но что с того? Все, чего Миша достиг за это время, результат его собственных усилий. Да Миша и готов отплатить Виктору: отвалить бабла, одарить любым предметом желания, назначить хоть директором планеты, лишь бы не чувствовать, что чем-то ему обязан. А Миша чувствовал, и его это раздражало. Виктор вел себя настолько независимо и непредсказуемо, как будто и правда ему ничего не было нужно. Просто ничего. Виктор не пресмыкался, но и не обижал, общался все больше по телефону, всякий раз не забывал напомнить, что они с Мишей понимают друг друга с полуслова, чем напрочь лишал Михаила возможности задавать вопросы. А Мише очень хотелось спросить, о каком полете он тогда говорил. После похорон Софочки.
Виктор что-то знает, но, как обычно, не считает нужным вдаваться в подробности. У него всегда «потом», «сам увидишь» и «тебе ни к чему»… Мише стало тесно в Толераниуме. Смотреть на себя по телевизору надоело, подобострастные рожи толеранов наскучили, опущенные в пол глаза Ковригина вызывали подозрение. Восторг, преклонение и материальные блага превратились в бытовые детали жизни Толеранина Первого. Куда двигаться дальше, Миша не понимал.
– Михаил, привет! – Виктор был одет совсем не по погоде – легкое пальтишко раздувал обжигающе-холодный ветер, шарф развевался на шее, а на голове не было даже вязаной шапчонки. Но Виктор как будто не замечал мороза. Он пристроился к Мишиным шагам и, как бывало раньше, пошел его провожать.
Миша обрадовался:
– Только что подумал о тебе!
Виктор хохотнул:
– Видно, крепко подумал, раз я услышал. Знаешь, Михаил, ты уже сам себя перерос. Наслышан о твоих успехах. Да и не я один. Там, – Виктор поднял глаза кверху, – о тебе тоже вспоминают.
Миша не понял последней фразы, но тоже посмотрел на небо. Там тускло мерцала луна. Было так холодно, что одеревенели щеки и губы.
– Угу, – буркнул Миша и закрыл рот теплым шарфом. А про себя подумал: «Еще бы не вспоминали, такую махину на себе тащу…»
– Пора тебе на другой уровень подниматься, – сказал Виктор. – Я слышал, тебя на всемирную премию выдвинули.
– Какую премию?
– Толерантности, конечно, какую еще?
Миша возликовал. Само собой разумеется, что Мишу оценили на самом верху. Ну, дадут премию, назначат руководить международным союзом. Что дальше? Мише стало немного страшно, но вместе с тем – радостно. Он боялся даже подумать, какие свершения у него впереди. Надо будет сказать Ковригину, чтобы отменил мероприятия на время Мишиного отсутствия.
Сигнал телефона отвлек Мишу. Виктора рядом уже не было. Миша прослушал голосовое послание от Бергауза. Ровным и спокойным, чуть грустным голосом Аркадий Моисеевич выразил надежду, что у Миши все в порядке, и сообщил, что сегодня прошло тридцать дней со дня смерти Софьи Леонидовны. «Мне кажется, она нас оттуда видит». Миша почему-то вспомнил разговор с Виктором.
Критика зарубежных учредителей прозвучала жестко, но справедливо.
Деятельность прогрессивного учреждения не вносит никаких явных перемен в обществе. На митингах собирается сонное царство ленивых протестующих, напоминающее бесполезное сборище случайных проходимцев. Лидеры оппозиции выглядят ухоженными дармоедами, не имеющими никаких убеждений, кроме метросексуальных. Крики пропагандистов о падении тоталитарного режима и грядущем политическом цунами граничат с жалким идиотизмом.
Угроза лишения финансирования вызвала всплеск мозговой активности у толерантной элиты. Аналитический отдел Толераниума негодовал:
– Мы свою работу выполняем. Анализ – не прогноз. Он делается после, а не до. Как мы можем вам рекомендовать, что делать, если наша прямая обязанность говорить, чего больше не надо делать!!! Ну, типа: не ешьте огурцы с молоком – и диарея по этой причине вас больше не накроет! Для предсказаний у вас уфолог есть, так подключите к нему экономистов, психологов и социологов!
Вывод, сделанный в результате взаимодействия специалистов, указанных аналитиками, звучал зловеще:
«Главной чертой российского народа является догматический патриотизм, то есть неоправданная любовь к своей стране и необоснованное почитание памяти героических предков. Несмотря на обнародованные западными историками позорные факты, население огромной территории одержимо верит в мифологические военные победы и остервенело закрывает глаза на реальную историю. Способа разубедить этих варваров не существует. Вторую мировую они упорно называют Великой Отечественной войной, вдобавок – освободительной. В условиях жестких санкций они по-прежнему живут и радуются, справляют праздники, женятся и рожают детей. По итогам социальных опросов выяснилось, что ужасающему большинству плевать на показатели экономики, на рост или спад инвестиций иностранного капитала и даже на эпидемии. Эти дикари презирают капитализм, толерантность и евроатлантические достижения, но преклоняются перед слоганом “Спасибо деду за Победу”. Пропагандистская машина со школьной скамьи внушает детям “единственно правильную”, выгодную властям расстановку приоритетов. Школьники обязаны писать Великая Отечественная с заглавных букв и гордиться тем, что каждая семья в огромной стране до сих пор бережет свою военную легенду».
Препятствия на пути к прогрессу следовало устранить. Было решено изъять из обращения словосочетания «Великая Отечественная» и внедрить написания слов Капитал, Деньги и Толерантность исключительно с заглавной буквы. Кроме того, для работы с молодежью желательно воспитать и продвинуть неформального лидера музыкально-физиологически-лексического направления, который станет для незрелых умов символом свободы с помощью нецензурной лексики и внедрения органики (рыгание, испускание газов, клокочущее кашлянье) в музыкальный трек.
Уничтожать историческую память о военных подвигах оральным способом назначили Виталика Петухова. Его вызвал к себе сам помощник Толеранина Первого и под роспись передал приказ о назначении Петухова главой отдела по пересмотру базовых ценностей.
– Поздравляю, толеран Петухов! – серьезно сказал Ковригин. – На вас возложена ответственная и непростая миссия.
Тот был рад стараться. Наконец-то удача повернулась к нему лицом! Опытный лектор Виталик получил в распоряжение собственную команду. В команде оказалось четверо бойцов. Самый представительный чертами лица и
