Орел или решка? - Джеймс Бейли

Она берет меня за руку.

– Зачем ты это сделала?

– Разве это не очевидно? Я скучала по тебе, Джош.

Она наклоняется и обнимает меня, ее язык начинает ласкать мой. Секунд тридцать я не чувствую опьянения, а вместо этого оказываюсь в параллельной вселенной, где все сложилось по-другому, где был сделан другой выбор, где все происходящее – естественно. Я провожу руками по ее волосам и спине, удерживая ее, опьяненный ее духами.

Тот самый аромат, который наполнял тогда кабинку «Лондонского глаза».

Она начинает расстегивать мою рубашку.

Что я делаю?

– Извини, дай мне минутку, – говорю я, отстраняясь и отступая в ванную. Я не готов к этому.

– Конечно. Поторопись, – подмигивает она.

Я запираю дверь ванной и смотрю на свое отражение в зеркале. Раньше я каждый день смотрелся в это зеркало, а теперь думаю, изменилось ли мое лицо за это время.

Изменился ли я за последний год?

Я медленно достаю монету из кармана. Монету, которую я подобрал после того, как Джейд перевернула мою жизнь.

Мое сердце колотится, голова болит.

Просто скажи «нет», Джош, и убирайся отсюда.

Монета закручивается спиралью и приземляется на мою ладонь. Я переворачиваю ее на тыльную сторону ладони. Орел – я делаю это, решка – я этого не делаю.

Я смотрю вниз.

Орел.

Это то, чего я хотел, не так ли? А как насчет Люси?

Бросить еще раз?

Орел. Снова.

Всего на одну ночь. По старой памяти. Я все равно больше никогда не увижу Люси.

Я не могу этого сделать. Не после того, что Джейд сделала со мной.

Еще раз?

Орел.

Орел.

Орел.

Каковы шансы?

Я дал обет следовать за монетой. Я должен ее слушаться.

Я открываю дверь ванной и прохожу через гостиную, где красное платье Джейд уже валяется на полу. Вхожу в спальню.

Она лежит на кровати совершенно голая.

Глава 39

Мое сердце рвется из груди. Я действительно собираюсь это сделать?

Слышу, как открывается дверь магазина. Слышу шаги: она идет по первому этажу. Вот скрипнули деревянные половицы узкой лестницы… и я начинаю играть. Я достаточно попрактиковался на старом органе дедули, когда помогал бабуле перебирать его вещи, но играть на пианино, особенно таком рассохшемся, – совсем другое дело. А когда сердце бешено колотится, а руки потеют, это еще труднее.

Я не могу видеть ее со своего места – с маленького табурета у пианино в углу комнаты, заполненной книгами. Я не знаю, как она отреагирует и что скажет. Поднимаю глаза, чтобы посмотреть, не вошла ли она, но сбиваюсь и сразу же перевожу взгляд на клавиши. Я хочу увидеть ее лицо.

Сосредоточься, Джош.

Я снова бросаю взгляд налево – и внезапно вижу ее. Она сидит на диванчике и улыбается; похоже, что изо всех сил старается сдержать слезы. Мне отчаянно хочется встать с табурета и обнять ее, но я продолжаю играть песню до конца. Мерцают волшебные гирлянды, свисающие с потолка, подрагивает пламя свечи, сияет старинная люстра (все три лампочки теперь на месте).

Я беру последнюю ноту, она аплодирует мне стоя и шутливо кричит: «Бис!»

– Боюсь, на сегодня все. Я бы сыграл еще, но, по-видимому, уже начался комендантский час. Кошке пора спать, – говорю я, глядя на часы. – Извини, я кое-где сфальшивил.

– Все в порядке, это было чудесно. Действительно. Не могу поверить, что ты действительно научился играть.

– Помню, что собирался разучить концерт для фортепиано с оркестром Бетховена, но надеюсь, Эд Ширан пока подойдет.

– Все было идеально.

– Ну, это и должно было быть «Идеально», – шучу я (именно так называется песня).

Не думал, что когда-нибудь снова увижу улыбку Люси.

Я хочу обнять или поцеловать ее, но, когда встаю, чувствую, будто ноги приросли к полу.

– Как ты это сделал? Как ты сюда попал?

– Просто скажу, что ваш нынешний «перекати-поле» гораздо дружелюбнее, чем тот, с которым я разговаривал в прошлый раз. Он сам приехал в Париж в поисках любви, так что он меня понял и помог. Он сейчас наверху, с кошкой. Ты говорила, что закрываешь магазин каждую пятницу, и я понадеялся, что твой распорядок не поменялся, иначе ждал бы всю ночь, чтобы сыграть тебе.

– Все это невероятно заботливо с твоей стороны. Я действительно это ценю.

Она достает из сумочки салфетку и вытирает слезы.

– Послушай, мне так жаль, Люси, мне жаль, что я не рассказал тебе о монете, но клянусь: все было совершенно не так, как могло показаться после тех моих слов, – заикаюсь я.

Я изо всех сил стараюсь успокоиться. Мне трудно дышать.

– В начале года я абсолютно не верил в свою способность принимать решения. Я был полностью потерян в жизни и начал подбрасывать монету, надеясь, что это решит все мои проблемы и даст мне какое-то направление. Правда в том, что я до сих пор не знаю, что хочу делать в своей жизни и где это делать, но с самого первого момента, когда увидел тебя, я был уверен лишь в одном. Я надеялся, что монета поможет мне найти себя, а нашел я тебя.

Я ничего не репетировал, а просто понял, стоя в ванной Джейд, что скучал не так по ней самой, как по ее квартире. Я понял, что благодарен за наши отношения, взлеты и падения, но все это позади. Самое главное: я понял, что Люси – единственная девушка, с которой я хочу быть. Я впервые не подчинился решению монеты, немедленно убрался от Джейд и отправился в Париж.

Я замолкаю, пытаясь придумать, что сказать.

– Мне не нужна была монета для этого безумного путешествия по Европе, чтобы найти тебя. Я сделал это… я сделал это, потому что не мог представить, что не увижу тебя снова. В этом году я, вероятно, принял около десяти миллионов решений, но это было, безусловно, лучшее из них. Я провел с тобой чудесные два дня и уехал из Парижа в тот вечер только потому, что мой дедушка попал в больницу… он умер. Мне тяжело об этом говорить.

– О, Джош, мне так жаль.

– Все в порядке… Это заставило меня вспомнить о том, как ты сказала на кладбище, что жизнь действительно коротка. Я думал об отношениях, которые были у моих бабушки и дедушки. Дедушка был счастлив не из-за того, что он делал, или не из-за того, чего не делал, а потому, что рядом