Воспитание верности у котов и мужчин - Евгения Халь
— Ну нет уж! — я от души стукнула его вечерней бело-жемчужной сумочкой в форме капли. — Я уже оделась и накрасилась. Так что давай свой сюрприз.
— Понял, отползаю! — Стас притворно вздохнул, весь изогнулся и в таком положении рысью побежал к двери.
Распахнув ее, он склонился еще ниже и прогундосил:
— Королева выходит! Челядь, подать карету!
— Перестань меня смешить! Имей совесть! Тушь потечет, — я вышла в коридор и подошла к лифту.
Двери открылись.
— Дозвольте, ваше величество, ручку облобызать! — Стас вполз в кабину, продолжая низко сгибаться, и, глядя на меня снизу, схватил за руку.
— Перебьетесь! Не заслужили! — уже рыдая от смеха, я вырвала руку из его цепких пальцев.
Вот за что я в свое время влюбилась в Стаса: он умел быть игривым, легким и очень смешным. Может быть, у другого мужчины, это выглядело бы глупым кривлянием. Например, у Егора. Но Стас, ерничая, был просто бесподобен. Как-то очень естественно у него это все получалось.
15 глава. Истинные цвета
Клуб при отеле был так забит людьми, что я подумала было вернуться в номер, так как ни одного свободного места нигде не обнаружила. На ярко-освещенной сцене три знойных мужика, похожие на мексиканцев, заглатывая микрофоны, фальшиво выли какую-то бодрую мелодию. На огромный, во всю стену экран, с мелькающим на нем текстом, они не смотрели и явно пели что-то от балды. Типичный вечер караоке. Тут что Абу-Даби, что Урюпинск: был бы микрофон, а пьяный безголосый народ к нему всегда подтянется.
— Сюда, Таня! — Стас подал мне руку и помог подняться по крутой лесенке на высокий подиум, установленный напротив сцены.
Пять столиков, окруженные мягкими диванчиками, парили над клубом в воздухе. Все, кроме одного, были заняты. За него и усадил меня Стас. Рядом, за соседними столиками сидели несколько пар: солидные мужчины в исключительно дорогих костюмах, декольтированные дамы в бриллиантах и со сдержанными улыбками на неоднократно подтянутых пластикой лицах. Еще бы! Учитывая количество золотых нитей и ботокса, вкачанных в эти лица, вообще удивительно, как они еще умудряются растягивать губы в улыбке. В воздухе витал ненавязчивый запах дорогих духов. Мужчина за соседним столиком кивнул мне, улыбнулся и приложил руку к сердцу. Я всмотрелась и узнала британского премьер-министра, которого видела на приеме у шейха. Мило улыбнувшись в ответ, я бросила осторожный взгляд на Стаса: не видел ли он? Слава богу, Стас был занят своими мыслями. Иначе даже не представляю, что можно придумать, объясняя ему, почему со мной здоровается знаменитый на весь мир политик.
— Это ВИП-места, — Стас сел на диванчик напротив. — С них лучше всего видно сцену.
— А что кто-то крутой будет выступать?
— Круче не бывает! — улыбнулся Стас.
Но улыбка почему-то оказалась какая-то нервная. Он закашлялся, схватил стакан воды и осушил одним махом. Только в этот момент я поняла, что его веселье и ерничанье были отвлекающим маневром: Стас сильно психовал, но старался не подавать вида. Нам подали ужин: омары, королевские креветки, морские гребешки в каком-то хитром соусе. И хотя Стас обожал морепродукты, он ел рассеянно и поминутно смотрел на часы.
— Ты куда-то спешишь? — у меня тоже пропал аппетит, несмотря на то, что все выглядело восхитительно.
— Нет, что ты! — бодро ответил он. — Я же с тобой. Мы ужинаем. Куда мне спешить?
— Не знаю, но мне это не нравится, — я положила вилку и потребовала: — Расскажи мне, в чем дело, Стас! Эти тайны и загадки начинают меня сильно напрягать!
И в этот момент свет в зале погас на миг, а потом вспыхнул снова. На сцене появился белый рояль, медленно поднимающийся из-под пола. А откуда-то сбоку на сцену выпорхнула маленькая хрупкая блондинка лет шестидесяти в строгом черном брючном костюме. Ее лицо показалось мне смутно знакомым. И пока я рылась в памяти, пытаясь сообразить, где видела эту женщину, зал взорвался аплодисментами.
— Синди, мы тебя любим! — выкрикнула элегантная дама за соседним столиком.
Женщина на сцене улыбнулась, посылая публике воздушные поцелуи. Синди? И тут в моей голове щелкнуло, и я поняла, наконец, кто это. Но не поверила своим глазам. На сцене стояла Синди Лопер — легендарная американская певица. Еще ребенком я как-то увидела ее в передаче "Утренняя почта". Хрупкая, крошечная блондинка с трогательным детским лицом пела тонким нежным голоском "Истинные цвета" — "True Colors".[1]
Глядя на свое отражение в воде, она грустила о том, что эти цвета не всегда видны сразу, потому что многие люди прячут их внутри своего сердца, боясь, что их обидит грубая реальность. Но именно эти цвета и оттенки — и есть наша истинная суть. Я навсегда влюбилась в эту песню. Она была у меня на всех плейлистах: в телефоне, на компьютере и планшете. И даже перемывая посуду или надраивая полы, я часто мурлыкала ее.
Синди села за рояль и сыграла проигрыш. Зал стих, слушая аккорды, похожие на колечки дыма, закольцованные в нежности мелодии. И в этот момент на сцене появился Стас с микрофоном. Он подошел к Синди, поцеловал ей руку, а она взъерошила его волосы и состроила смешную гримаску. Что происходит? Я схватила стакан с водой и нервно отпила, едва не поперхнувшись.
— Мне сейчас очень важно, чтобы меня поняли все. Даже те, кто почти не знает английского, поэтому я заранее попросил подготовить перевод на другие языки, — сказал Стас, и за его спиной загорелся огромный экран.
На синем фоне побежали белые титры на разных языках: русском, французском, арабском, немецком, испанском, греческом.
— Ведь здесь есть люди со всего мира, такие разные и непохожие внешне, но всех их объединяют чувства и музыка. В этой песне поется, что истинные цвета не всегда видны. Наш мир такой яркий, как радуга. И в нем есть скромные люди, которые поначалу кажутся не такими блестящими, как другие. Но именно они — настоящие и самые лучшие. Я встретил такую девушку, но поначалу не разглядел в ней то, что другие увидели и оценили сразу. Хочу, чтобы все вы знали, как я виноват перед своей невестой Татьяной. Потому что не сумел рассмотреть ее истинные цвета. Скромные, неяркие, которые для меня красивее и ярче, чем миллион радуг.
Люди в зале оборачивались, пытались рассмотреть ту, кому была посвящена эта речь. А я сидела, не в силах пошевелиться.
