Мальчики Берджессы - Элизабет Страут
Абдикарим слушал мужчин и разделял их чувства. Но – вероятно, оттого, что он постарел, – в сердце его, кроме тревоги и обиды, поселилось еще одно, очень личное чувство – если не надежда, то ее родная сестра. Их родина страдает от болезни, бьется в судорогах. Те, от кого они ждали помощи, оказались коварными предателями. Но в будущем – хотя Абдикарим и понимал, что сам он до этого дня не доживет, – Сомали вновь станет сильным и справедливым государством.
– Поймите! – сказал он мужчинам. – Из всех африканских стран в Сомали позже прочих появился интернет, но уже семь лет у нас самый высокий прирост пользователей. У нас самые низкие тарифы на сотовую связь. Нужны доказательства того, что сомалийцы – умный народ? Да вы посмотрите на улицу!
Сомалийский малый бизнес в Ширли-Фоллз действительно рос и развивался. Только за зиму по соседству с Абдикаримом открылись бюро переводов, еще два кафе, салон связи и курсы английского языка.
Но мужчины не стали слушать. Они хотели домой. Абдикарим хорошо понимал их. Однако, как с приближением весны каждый день становился длиннее, так и в душе Абдикарима возник и ширился просвет, и он уже ничего не мог с этим поделать.
3
Жизнь Пэм была расписана буквально по минутам – встречи, дела, вечеринки, гости у детей; в общем, как она говорила своей подруге Дженис, на размышления времени не было. Но когда у нее началась бессонница, времени на размышления стало предостаточно, и она буквально сходила с ума. Дженис сказала, что всему виной гормоны. Сдай анализы и начни принимать таблетки. Но Пэм и так успела напичкать себя пугающим количеством гормонов, чтобы забеременеть. Зачем усугублять риск? Так она и лежала ночами без сна, временами даже находя в этом странное умиротворение. В теплой темноте под лиловым одеялом, цвет которого был неразличим, Пэм чувствовала, как ее окутывает нечто успокаивающее, пришедшее из времен ее юности. В памяти всплывали разные эпизоды жизни, казавшейся поразительно длинной, и Пэм тихо удивлялась тому, как много жизней может уместиться в одну. Она не могла бы назвать их, они сохранились в памяти скорее в форме картинок и ощущений: школьное футбольное поле осенью, щуплый торс первого бойфренда, невероятная теперь невинность – и сексуальная невинность как самая малая ее часть. Разве можно дать определение робким, искренним, пронзительным надеждам юной девушки в маленьком провинциальном городке в штате Массачусетс много лет назад?.. А потом был кампус в Ороно, Ширли-Фоллз и Боб, и Боб, и Боб, и первая измена (вот тогда-то от невинности ничего не осталось и пришла жуткая свобода взрослости и все ее последствия), а потом новый брак и сыновья. Ее мальчики. Простая и пугающая мысль: ничего не складывается так, как ты ожидаешь. Переменных величин слишком много, иные из них так непредсказуемы, и вся ее жизнь – это темные желания, изливающиеся из сердца и разбивающиеся о физическую реальность – лиловое одеяло и похрапывающего мужа. Иногда в попытках разобраться во всем этом Пэм представляла, что встречает своего школьного бойфренда – сейчас, в кафе недалеко от дома престарелых, где живет ее мать. Он сидит, к примеру, опираясь на стойку, и молча смотрит на нее внимательными глазами, а она ему объясняет. Вот, случилось так, так и так. Конечно, она не сумела бы рассказать все как было. Невыразительные слова падали и падали и как попало рассыпались по бескрайнему полотну жизни, со всеми его узелками и складками. Какими словами раскрыть перед ним то, что она пережила? То, что пережил он, ее совсем не интересовало. Как ни ужасно, Пэм могла легко себе признаться, одна в лиловой темноте: ее не интересовало ничье прошлое, кроме своего; лишь свои воспоминания хотела она трогать, перебирать, ворошить и поглощать.
Разум ее уставал и истощался.
Она гнала от себя мысли о матери в доме престарелых – похожей на скелет с затуманенным взглядом. Пэм шептала ей: «Мама, мама…» – но мать все не узнавала ее. Пэм поворачивалась на другой бок, прижимая к себе одеяло, и старалась не думать о двух (юных) мамашах в школе, которые вечно задирали нос, едва она пыталась завести с ними разговор, ожидая, когда у детей закончится последний урок. Почему они ее невзлюбили?
И так далее и так далее…
В таком состоянии лучше всего было читать. Пэм включила маленький ночник и взялась за книгу о Сомали, про которую услышала на том великолепном званом ужине, где южанка устроила сцену. Вначале книга была скучной, но вскоре повествование раскрутилось, и Пэм листала страницы в ужасе. Поразительно, сколь многого она не знала об этом народе, живущем совершенно другой жизнью. Надо позвонить с утра Бобу и поделиться с ним этим открытием. Но утром выяснилось, что в больнице она попала под сокращение, и в панике Пэм забыла о своем намерении.
Как-то так вышло – возможно, все дело было в мечтах ее юности, – словом, Пэм загорелась идеей стать медсестрой. Неделями напролет она подбирала себе курсы, представляла, как будет набирать лекарства в шприц, брать кровь, держать ушибленную руку какой-нибудь старушки в отделении неотложной помощи. Под уважительными взглядами врачей она будет успокаивать насмерть перепуганных молодых родителей – вроде тех двух надменных мамаш из школы. Она представляла, как твердым шагом заходит в двери операционной, излучая авторитет каждым жестом (может, все-таки вколоть себе ботокс?). Жаль, что медсестры больше не носят белые халаты и шапочки. Теперь у них кошмарная униформа, вечно дурацкие кроссовки, и штаны висят мешком. Пэм представляла, как делает переливания крови, держит в руках планшет с назначениями, расставляет по порядку лекарства…
Хуже работы не придумаешь, сказала ей Дженис. Медсестры пашут как проклятые, по двенадцать часов на ногах. А если ошибешься?
Досадно, что это совсем не приходило ей в голову. Конечно, она ошибется. Хотя медсестрами работают люди и поглупее ее, в больнице таких полно. Жуют жвачку, спят на ходу, зато молодые и самоуверенные. Юношескую самоуверенность не купишь ни за какие деньги.
Однако главная проблема, которая встала перед ней после недель сомнений и тревог, – и эту проблему никак нельзя было обойти, даже если выбрать не ежедневные курсы, – главная проблема заключалась в разлуке с детьми. Ей становилось грустно от мысли, что она не сможет делать с ними уроки (хотя эта обязанность всегда наводила на нее смертельную скуку), не сможет сидеть с ними, когда они болеют или когда занятия отменены из-за снегопада, и еще ей придется учиться, когда у них каникулы. К тому же, в
