Отцы наши - Ребекка Уэйт
— Нужна помощь?
— Нет, я справлюсь. — Том кивнул и понес миску к столу. Он уже проглотил пару ложек, когда Малькольм добавил: — Но от компании не откажусь.
Они отправились через полчаса. Том глядел на пейзаж из окна машины и спрашивал себя, что же он чувствует, но ответа не находил — внутри у него было молчание, как будто вся энергия ушла на то, чтобы признаться. Он обнаружил, что не против такого чувства: это не было умиротворение, но эффект был похожим.
Когда они доехали до восточной стороны острова, начало моросить.
— Ты помнишь, как Никки любил дождь? — неожиданно спросил Малькольм.
Том с облечением понял, что и правда помнит.
— Он пытался вытащить меня с собой на улицу, как только начинался дождь. Странный ребенок.
— Ты предпочитал солнце.
— Конечно. Я был нормальным.
— Никки возвращался насквозь мокрый, и ваша мама была в отчаянии.
Том снова посмотрел в окно на серое море, простиравшееся впереди за пеленой дождя. Бет тоже любила воду. Она любила шлепать по берегу, а он или Никки ее держали. Теперь к Тому возвращались эмоции: в груди возникла тупая, ноющая боль.
— Я никогда не понимал, — промолвил он, — почему он меня оставил в живых. Почему не искал меня? Никки был его любимчиком, а Бет всего-навсего младенец. Почему он пощадил меня, а не их?
— Я не знаю, — ответил Малькольм. — Но не думаю, что это было милосердие.
— Я никогда это так и не ощущал. — Он наблюдал за тем, как меняется пейзаж за окном по мере приближения к Орсэгу, как исчезают холмы и появляются дома. — Я не знаю, как с этим жить.
Малькольм молчал. Наконец, когда уже показалась гавань, он произнес:
— Я тоже. Так и не смог придумать.
В магазине их весело приветствовала Кэти. Потом она убежала на почту, посадив Тома за кассу, с которой он не умел обращаться, а Малькольм занялся полкой. Том оперся на прилавок и стал смотреть, как дядя выпрямляет погнутый кронштейн.
— Думаю, мне скоро нужно уезжать, — сказал он. — Назад на большую землю.
Малькольм на секунду остановился.
— Спешить некуда.
— Знаю. Но я не могу оставаться здесь вечно.
— Почему бы и нет?
Том улыбнулся:
— Из меня вышел бы плохой фермер, Малькольм. И потом, мне нужно с собой разобраться. Нельзя без конца это откладывать.
Малькольм кивнул. Он аккуратно привинтил кронштейн обратно.
— Какой у тебя план?
— Наверное, отправлюсь в Глазго, — сказал Том. — Там должно быть не очень трудно найти работу. Я не привереда.
— Ну. Хорошо. Но все-таки спешить некуда, так ведь? Послоняйся тут еще пару дней.
— Да. — Но он знал, что должен ехать. — Приготовим сегодня пасту? Я могу опять сделать грибной соус.
— Хорошая мысль. — Малькольм поднял полку. — Не подержишь другой конец?
Том подошел к нему, и вместе они стали водружать полку на починенные кронштейны.
— Томми, ты слишком задрал свой конец, — сказал Малькольм после нескольких безуспешных попыток. — Так не пойдет.
— Это ты слишком опустил свой, — возразил Том, отчего дядя весело фыркнул.
— Просто чуть-чуть опусти ее, ладно? — попросил Малькольм. — Нет, не так сильно. — И в итоге с легким раздражением воскликнул: — Отойди и дай я сам сделаю! Ты мешаешь больше, чем помогаешь.
Том подчинился и послушно отошел, а через минуту полка была на своем месте.
В этот момент вернулась Кэти. Она осмотрела работу и лучезарно им улыбнулась:
— Как новенькая. От вас, мужчин, бывает иногда толк. Спасибо вам.
— Ну, — сухо ответил Малькольм. — Томми мне очень помог.
Пока Малькольм болтал с Кэти и складывал в корзину продукты, Том поглядел в окно и увидел, как около почты остановилась машина. Когда из нее вылезла Фиона Маккензи, он задумался, а потом предупредил Малькольма:
— Выскочу на минутку на улицу. Скоро вернусь. Он нагнал Фиону у ступенек почты.
— Фиона, — крикнул он, чтобы привлечь ее внимание. От неожиданности она подпрыгнула. — Извините. Я просто… хотел поздороваться.
— Привет, — ответила Фиона довольно холодно, бросив на него короткий взгляд и снова уставившись на дверь почты.
Видя, что она сейчас уйдет, Том быстро выпалил:
— Послушайте, я хотел извиниться за тот вечер. Извините за мою грубость. Это было недопустимо.
Он думал, что Фиона не собирается отвечать, но тут она кивнула и сказала:
— У всех бывают трудные дни.
Том попытался ей улыбнуться:
— У меня их, кажется, немало.
Фиона колебалась. Она наполовину повернулась к лестнице, но затем остановилась и снова на него посмотрела.
— Ты же понимаешь, тут нет ничего личного.
— Да.
— Просто людям трудно тебя здесь снова видеть.
Том взял себя в руки, с усилием кивнул и произнес сдержанно:
— Нелегко ворошить старое. То, что сделал мой отец, — я знаю, это каждого коснулось.
— У нас у всех есть свое бремя, — ответила Фиона. И, нахмурившись, добавила: — Но это правда, что мы все заблуждались на его счет.
— Да.
— И действительно, — продолжала она сухо, — кое-что можно было сделать по-другому.
— Да, — повторил Том. Он тщательно взвесил то, что собирался произнести. — Но правда и то, что виноват только он один.
Он сразу же пожалел о сказанном, потому что Фиона, казалось, вот-вот расплачется.
— Ну, — подтвердила она. — Это правда.
Но Том подумал, что в выражении ее лица было что-то странное. Он попытался утешить ее:
— Я знаю, вы с моей мамой были подругами. Я хотел вас поблагодарить за это. Уверен, она ценила эту дружбу.
Фиона кивнула и поспешила прочь. Том удивился, что она выглядела такой ошарашенной.
Он не хотел сразу возвращаться в магазин и спустился к гавани, радуясь ощущению мороси на лице. Вдалеке сквозь туман он мог различить Джуру. Он вспоминал, как в детстве они с Никки стояли здесь и соревновались, у кого будет больше блинчиков. Обычно выигрывал Никки, но когда получалось у Тома, брат всегда великодушно говорил: «Отлично вышло, Томми. Хороший бросок!»
Том представлял, каким бы вырос Никки.
Он осторожно попытался вызвать в памяти лицо мамы, вспоминая старую фотографию, — это было почти все, что у него от нее осталось. Привлекать к себе все внимание, помещать себя в центр всего — таково было отцовское наследство. Несколько лет назад Том все-таки просмотрел новости. Он читал только пару первых абзацев. И всегда все было посвящено отцу: его предполагаемой любви к семье, его преданности местному сообществу, рассуждениям на тему возможных мотивов и того, почему он «сорвался». А мама Томми была вычеркнута, вместо ее лица были лица других убитых женщин — беспомощной жертвы, замученной святой,
