Парад планет - Евгений Филиппович Гуцало

Старший куда пошлют не удержался: сходил и на свиноферму, чтобы посмотреть, какие блага научно-техническая революция принесла для свиней и свинарей. Не обминул и птицеферму, где разглядывал поилки желобковые подвесные, кормушки для минеральных кормов, механизированные гнезда, желобковые кормушки с цепным транспортером, поперечный цепной транспортер… А с каким вдохновенным увлечением (пускай хоть сам черт несет яйца, лишь бы яйца!) зоотехник Невечеря, когда они с птицефермы возвращались в коровник, стал расхваливать автопоилки. Мол, раньше корова пила воду из деревянного желоба или из ведра, а теперь из автопоилки, а в той хитрой автопоилке чего только не предусмотрено научно-технической революцией для колхозной коровы: и стоечка, и хомутик, и резиновая прокладочка, и седлышко, и решеточка, и пружинка, и клапан, и клапанная коробочка, и ось, и рычаг, и чаша.

— Представь себе, Хома, вдруг испортится какая-нибудь мелочь — хомутик или седлышко! И автопоилка уже ни к черту не годится, уже корова останется непоеной! И сколько она не будет тыкать мордой в тот рычаг, а в чаше никакой тебе воды.

— А как наша скотина сумела к такой технике привыкнуть? По техникумам каким-нибудь возили стадо или уже прямо на месте получили образование, без отрыва от стойлового содержания?

— Без отрыва от стойлового содержания. Ткнула мордой — вот и вся грамота.

— Значит, скотина теперь стала мудрее, чем до технической революции?

— Конечно, мудрее! — согласился зоотехник. — Ведь у тебя в хате такой техники нет? Чтоб ткнул мордой — и вода, чтоб второй раз ткнул — борщ, третий раз ткнул — компот?

— Такой нет, — почесал затылок старший куда пошлют.

— Потому-то и нет, что наша скотина, можно сказать, обеспечена техникой лучше, чем человек. Как погляжу на какую-нибудь Маньку или Зозулю, то вижу на их мордах написанные такие гонор и спесивость, что вот, мол, какими благами научно-технической революции они пользуются… Рядом с этой образованной скотиной иной раз чувствуешь себя таким глупым, что хоть об угол головой бейся.

Очутившись в коровнике, старший куда пошлют уже не так испуганно огляделся по сторонам и спросил:

— Трофим Трофимович, правление опять допустило меня к работе, поэтому не скажешь ли, где мои вилы? Что-то я не вижу их.

Зоотехник Невечеря громыхнул смехом так, будто железным цепом ударил:

— Дал бы тебе вилы, дал бы! — тряслись от смеха щеки у зоотехника. — Как это говорится, рука дающего не оскудеет, а берущего никогда не отсохнет. Но нет их в коровнике.

— Как это нет? — побледнел грибок-боровичок так, будто неосмотрительно-таки заглянул в зубы дареному коню. — А чем же я теперь буду навоз откидывать?

— Ты, Хома Хомович, как тот, что сорочку купил, а поясок оставил. То есть безнадежно отстал ты от научно-технической революции. Она, революция, вон как далеко вперед ушла, а ты остался там, где и был. Заскорузлые у тебя мысли, а с заскорузлыми мыслями революцию не догонишь.

— У меня, Трофим Трофимович, ладони заскорузли! — гордо промолвил грибок-боровичок и показал свои покрытые мозолями руки. — И если бы не мои вилы, то, может, и научно-технической революции не было б.

— А что, Хома Хомович, дело говоришь, — согласился зоотехник Невечеря. — Но хоть как твоя душа ни болит по вилам, да видно, отдадут их теперь тебе на вечное пользование.

— Да эти вилы для меня — как мама родная. Нема того краму[13], щоб купити маму…

— Давай-ка, Хома Хомович, поглядим, какая техника заменила твои вилы.

И зоотехник Невечеря стал показывать старшему куда пошлют технику, которая заменила на ферме вилы, казавшиеся такими незаменимыми. Вот, мол, тебе, Хома, прицепной бульдозер БН-1 к трактору «Беларусь», чтобы вывозить навоз из загонов. Колхоз «Барвинок» на всякий случай запасся даже бульдозером Д-149П к гусеничному трактору (запас беды не чинит!), чтобы вывозить навоз из коровника при бесстойловом содержании скотины. Вот тебе, Хомонько, транспортер скребковый, что работает от электродвигателя на пять с половиной киловатт, — этот транспортер удаляет навоз из коровника. Вот шнековый насос, чтобы отсасывать и заливать в цистерны навозную жижу. Вот навозоразбрасыватель, чтобы нагружать, вывозить в поле и вносить в грунт органические удобрения. Вот прицеп тракторный 2ПТС-4 для транспортировки навоза…

Зоотехник Невечеря показывал и рассказывал все это, и щеки его пламенели от гордости. Когда он дошел до шибера навозотранспортировочного канала, голос его зазвенел, будто в нем зазвенели золотые монеты! А когда зоотехник принялся рассказывать про устройство скребкового транспортера, голос его стал таким сладким, будто пчелы нанесли ему в рот меду!

Грибок-боровичок слушал, приглядывался, трогал руками и, кажется, готов был даже на зуб попробовать тот наклонный транспортер или поворотное устройство, чтобы проверить, надежную ли технику прислали в яблоневский коровник, которому он отдал лучшие годы своей чудотворной жизни. Но глаза у него оставались грустными, как у того волка, о котором сказано: носил волк овец — наконец понесли и волка.

— Некуда правды девать, славная техника, — вздохнул. — И все-таки моя печаль не солнце, сушит хорошо.

— Хома Хомович, все проходит.

— Знаю, что милое тоже бывает постылое, но что мне делать с моей печалью, если она сильнее меня?

— Вставай, Хома Хомович, к транспортеру. Ну, водились вилы у тебя за царя Тимка, когда была земля тонка. А теперь — транспортер!

— Да ведь я на вилах тех играл, как на сопилке!

— А на транспортере будешь играть, будто на телевизоре!

— Да ведь я же в вилы душу вкладывал! Зачем мне жар-птица, когда я привык к синице?

— Хома Хомович, побойся бога, если не боишься научно-технической революции! Зачем тебе эта допотопная синица в небе, когда имеешь модерновую жар-птицу в кулаке? Никак ты своими заскорузлыми мозгами не усвоишь, что теперь на ферме остались работать лишь я, Христя моя, фуражир Дзюнька и ты. Интенсификация труда космической эры, а ты по прошлому печалишься.

— Печалюсь? Да я не знаю, радоваться мне или плакать, танцевать или смеяться, потому как душа раздвоена. Думаешь, не по душе мне все эти плоды научно-технической революции? Еще как по душе! А только, Трофим Трофимович, сердцу не прикажешь…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ