М Польский - Новые Мученики Российские
Прощаясь с сотрудниками по Ставке, он обращается к интендантам: "Помните же, что я говорил вам, непременно перевезите все, что нужно для армии ,.. а вы непременно достаньте; теперь это нужно больше, чем когда либо. Я говорю вам, - что я не сплю, когда думаю, что армия голодает". С болью сердца и с тягостной заботой отрывался от армии ее Державный Вождь: будут ли также думать о нуждах доблестных защитников России теперь, когда не будет его неусыпного глаза?
Во время отречения Государя от престола в течение нескольких дней Императрица не получала от него известий. Муки ее в эти дни смертельной тревоги без этих известий и у постелей больных детей превзошли все, что можно себе вообразить. Она дошла до крайнего предела сил человеческих. Могильщики нашей родины отлично понимали, что на пути к осуществлению и предательских замыслов стоит Императрица, мужественная и непоколебимая охранительница престола, и потому они решили не позволять Державной Чете быть в каких либо сношениях. Письма их задерживались и Государя шантажировали возможными опасностями для его семьи.
Государыня писала в этих письмах: "Ничего не знаю о тебе, только раздирающее сердце слухи" ... "Мое сердце разрывается от мысли, что ты в полном одиночестве переживаешь все эти муки и волнения, и мы не знаем о тебе, а ты ничего не знаешь о нас... Ясно, что они хотят не допустить тебя увидеться со мною прежде, чем ты не подпишешь какую-нибудь бумагу ... если тебя принудят к уступкам, то ты ни в каком случае, не обязан их выполнять, потому что они были добыты {242} недостойным способом... Все мы бодры, не подавлены обстоятельствами, только мучаемся за тебя и испытываем унижете за тебя, святой страдалец ... Я не могу ничего советовать, только будь, дорогой, самим собой... О, мой святой страдалец".
Получив известие об отречении, Императрица смело ободряет своего Супруга, простирая свой взгляд на будущее и видя в нем великую славу его: "Я вполне понимаю твой поступок ... Я знаю, что ты не мог подписать, в чем ты клялся на своей коронации ... Клянусь жизнью, мы увидим тебя снова на твоем престоле, вознесенным обратно твоим народом и войсками ... Ты спас царство своего сына (Государыня имеет в виду первоначальное отречение его в пользу сына) и страну, и свою святую чистоту, и ты будешь коронован самим Богом на этой земле, в своей стране" ...
Да, воистину, настанет пора неизбежно, когда желанием народа и в присутствии его войск, Государь будет превознесен и коронован на престоле своем в своей стране и на этой земле, как святой страдалец и мученик и исповедник правды Христовой великою славою Божиею, церковною.
Такова была русская несравненная героиня и великомученица Императрица Александра Феодоровна. Это была одна из немногих сильных душ, на которую охотно обрушиваются испытания, ибо их трудно или невозможно одолеть, но и мера их страданий почти беспредельна.
Государь в ставке простился со всеми чинами штаба и управления, с рыдавшими офицерами и казаками конвоя и сводного полка, но не выдержал всего ужаса этих своих и общих переживаний насильственной разлуки и, оборвав свой обход, поклонился и вытирая глаза, вышел из зала. "Сердце мое чуть не разорвалось" - записал он в дневник.
Государь телеграфировал Императрице: "Отчаяние проходит. Благослови Вас всех Господь. Нежно люблю".
Купэ отходящего ночью поезда было освещено одной горевшей лампадкой пред иконой. Здесь он обнял дворцового коменданта и зарыдал. "Образ Государя, с заплаканными глазами, в полуосвещенном купэ, - писал последний, - до конца жизни не изгладится из моей памяти".
В Могилеве Государь встретился с Матерью, Императрицею Mapиею Феодоровной, прибывшей из Kиeвa. Мать и сын крепко несколько раз поцеловались, а в комнате мать долго сидела без движения и много плакала. Когда царский поезд отходил, Государь стоял у окна и смотрел на всех провожавших. Почти против его вагона был вагон Императрицы-Матери. Она {243} стояла у окна и крестила Сына. В последний раз в жизни они видели друг друга.
V.
Теперь начиналась в жизни Государя и его Семьи новая эпоха, эпоха лишения свободы с унижениями и оскорблениями для его не только царского, но и просто человеческого достоинства.
Ворота дворца в Царском Селе были заперты, когда подошел автомобиль Государя. Солдат, стоявший здесь, не открыл их и ждал дежурного офицера. Тот крикнул издали: "открыть ворота бывшему царю". Поза офицера была нарочито обидная для Государя. Когда Государь шел мимо него, у него во рту была папироса и он держал руку в кармане. На крыльцо вышли другие офицеры. Они все были в красных бантах. Ни один из них, когда проходил Государь, не отдал ему чести. Государь отдал им честь.
Страшное горе у Государыни вызвало известие об отречении Государя. Наконец встретившись с радостью, они вместе рыдали, но их взаимная, громадная и теперь уже неразлучная любовь давала достаточно сил, чтобы перенести все страдания, на которые они пошли.
Цесаревич и его сестры поразительно сознательно и мужественно отнеслись к постигшей Царскую семью перемене и преданной любовью и заботливостью старались облегчить Государыне и Государю всю горечь обид и унижений.
Когда наследника известили об отречении Отца от престола, он спросил только о том, кто же будет править Poccиeй и ни слова не сказал о себе и ни единого намека на свои права. Его учитель был поражен скромностью этого ребенка, которую он находил равной его доброте.
О жизни в Царском Селе Государь дал одной из своих сестер благодушное описание, в котором, между прочим, говорит: "Выход наш в сад со всеми нашими людьми, для работы или на огород или в лесу, должно быть напоминал оставление зверями Ноева Ковчега, потому что около будки часового у схода с круглого балкона собиралась толпа стрелков, насмешливо наблюдавшая за этим шествием. Возвращение домой тоже происходило совместное, т. к. дверь сейчас же запиралась. Сначала я здоровался по привычке, но затем перестал, потому что они плохо и вовсе не отвечали ... Разумеется за этот долгий срок с нами было множество мелких забавных и иногда неприятных происшествий, но всего не описать, а когда-нибудь, даст Бог, {244} расскажем вам на словах". Об этих стрелках Государь вообще отзывается так: "Бедные сбитые с толку люди".
9 марта Государь прибыл в Царское Село к больным детям и супруге и началась совместная жизнь под арестом. А 31 июля они простились на веки с дорогими уголками родного им Царскосельского дворца и парка. "Какое страдание наш отъезд, - писала Государыня, - все уложено, пустые комнаты так больно, наш очаг в продолжении 23 лет".
6-го августа Царская Семья прибыла в Тобольск на пароходе "Русь".
Жизнь в Тобольске получила свое отражение в письмах Царской Семьи своим родным и носит бодрый характер, а у молодых членов семьи всегда веселый.
Государь пишет своей сестре в Крым: "Мы постоянно думаем о вас всех и живем с вами одними чувствами и одними страданиями". В другом письме он говорит: "Тяжело чрезвычайно жить здесь без известий - телеграммы получаются здесь и продаются на улице не каждый день а из них узнаешь только о новых ужасах и безобразиях, творящихся в нашей несчастной России. Тошно становится от мысли о том, как должны презирать нас наши союзники. Для меня ночь - лучшая часть суток, по крайней мере забываешься на время".
"Мы только что вернулись от обедни, - пишет Государь, - которая для нас начинается только в 8 час. при полной темноте. Для того, чтобы попасть в нашу церковь, нам нужно пройти городской сад и пересечь улицу - всего шагов 500 от дома. Стрелки стоят редкою цепью справа и слева и когда мы возвращаемся домой они постепенно сходят с мест и идут сзади, а другие вдали сбоку и все это напоминает нам конец загона, так что мы каждый раз со смехом входим в нашу калитку".
"Сегодня день твоих именин, - пишет Государь своей сестре. - Как часто мы проводили этот день вместе всей семьей и при иных обстоятельствах, боле счастливых, чем нынешние. Бог даст и эти пройдут. Я не допускаю мысли, что те ужасы, бедствия и позор, которые окружают нас всех, продолжались долго. Я твердо верю (Государь подчеркнул слово "верю") как и ты, что Господь умилосердится над Poccиею и умирит страсти в конце концов. Да будет Его святая воля".
"Последние дни были очень холодные, - продолжает он, - сильнейшая буря с 25-30 градусными морозами. Ветры проникают даже в дом и температура некоторых комнат доходила до 7-8 град. тепла, например в зале и моем кабинете. Эта температура в помещениях напомнила мне пребывание зимою у {245} дорогого Георгия в Абастумане. Но ко всему привыкаешь, одеваемся мы тепло и по утрам сидим в валенках - Пока печи не растопятся. Отлично".
Государыня пишет той же сестре своего супруга: "На душе так невыразимо больно за дорогую родину, что объяснить нельзя ... Живем тихо, хорошо устроились, хотя далеко, далеко от всех отрезаны, но Бог милостив, силы даст и утешит, - сердце полно, выразить нельзя". "Сколько горя кругом. Куда ни смотришь слезы - слезы. Но крепко верю, что время страданий и испытаний проходит, что солнце опять будет светить над многострадальной Родиной. Ведь Господь милостив - спасет родину, вразумит туманный ум, не гневается до конца. Забыли люди Бога. Год - что царство зла всем правит. Немного еще терпеть и верить. Когда кажется, что конец всего, тогда Он наверно услышит все молитвы. Страдания и испытания Им посланы - и разве Он не всегда достаточно сил дает для перенесения всего. Ведь Он Сам показывал нам как надо терпеть без ропота и невинно страдать... Дни быстро идут, однообразно, все заняты, только таким образом и можно жить. Теперь будем тоже во время службы петь, не знаю как выйдет. Дети, Нагорный (который тоже будет чтецом - мальчиком читал в церкви), я и регент. Очень грустно не бывать в церкви, не то, без обедни. Хотим говеть на 1-й неделе, не знаем как будет, что позволят".
