Собрание сочинений. Том 5. 2001-2005 - Юрий Михайлович Поляков
«Интересно, а как выглядит мумифицированная девственность?» – подумал Михаил Дмитриевич.
Он даже хотел поделиться этой пикантной мыслью с молодым московским бизнесменом Кириллом, с которым близко сошелся на уважении к граппе, но тут кому-то из молодежи стало плохо, и понадобилась мужская сила – на вынос.
Эта смерть, не спрятанная в почву, а выставленная на всеобщее обозрение, и стала, кажется, последней каплей. Свирельников с леденящим ужасом почувствовал в своем вполне еще жизнерадостном теле этот неодолимый тлен, который нельзя остановить, но который можно загнать вглубь, перебить новизной, как перебивают трупный запах ладаном, миррой или чем там еще!
Когда летели в Москву, он накачался вместе с Кириллом, громко хохотал, на весь самолет рассказывал похабные анекдоты и пел:
Topless, topless!
Топ-топ – и в лес!
Умудрился даже с шепотливой хмельной конспиративностью (то есть по-дурацки, прилюдно) выклянчить телефончик у стюардессы, похожей на Бельмондо, сделавшего операцию по изменению пола.
– Лучше бы мы в Ельдугино поехали! – вздыхала, чувствуя непоправимое, Тоня. – Может, нашли бы Грибного царя…
22
Грибы Светка пережарила и, видимо, не очень хорошо отмыла: на зубах противно скрипели песчинки.
– Вкусно? – спросила она, умильно глядя на жующего Свирельникова.
– Офигительно!
– А где растут белые?
– На пальмах.
– Я серьезно!
– Ты что, никогда грибы не собирала?
– Нет. Я рыбу ловила. С папой. Мы на Медвежьи озера ездили. А мама ругалась…
– Почему?
– Она говорила: «Там, где кончается асфальт, там кончается жизнь…»
– Ерунда! Жизнь начинается как раз там, где заканчивается асфальт!
– Папа тоже так говорил!
Светкина мать оказалась хорошо сохранившейся, стройной и явно не безутешной вдовой. Судя по некоторым признакам, например по особенному, звательному выражению глаз, утешилась она давно, возможно, еще до преждевременной смерти супруга. Ей довольно скоро стало известно о связи дочери со зрелым мужчиной, к тому же еще и бизнесменом. Несколько раз через Светку она передавала Михаилу Дмитриевичу приглашения заехать как-нибудь вечером на чай, но он не придавал этому значения, как, впрочем, и своему неожиданному роману с жизнерадостной студенткой – сокурсницей Алены.
Но вот в один прекрасный день в кабинет вошла Нонна и с обидчивой подозрительностью доложила:
– К вам какая-то Татьяна Витальевна.
– Она записана? – удивился Свирельников.
– Нет.
– По какому вопросу?
– По личному! – усмехнулась секретарша.
Михаил Дмитриевич поначалу решил, что это без звонка заявилась к нему одна из тех бизнес-дам, что приходили на Беговую смотреть заоконные скачки. Познакомившись со Светкой, он стал уклоняться от встреч с прежними подругами, несмотря на их настойчивые предложения продолжить конно-спортивные отношения. И вот теперь, наверное, самая соскучившаяся (вроде бы действительно была одна по имени Таня) не выдержала одиночества и нагрянула для разъяснения перспективы. Но когда в кабинет вошла крашеная брюнетка в темном брючном костюме, он сразу сообразил: эта дама на скачки к нему никогда не заглядывала.
– Здравствуйте! Я Светина мама… – сообщила женщина выскочившему из-за стола директору «Сантехуюта».
С этими словами дама достала из сумочки и протянула ему визитную карточку, из которой следовало, что ко всему прочему она еще и кандидат технических наук.
– Очень приятно. Кофе или чай?
– Кофе… – оценив самообладание поседелого бойфренда своей юной дочери, улыбнулась визитерша.
Пока Михаил Дмитриевич вызывал Нонну и распоряжался насчет кофе, пока ругался по телефону с хозяином «Астарты», взбешенным срывом сроков, пока забегала бухгалтерша подписать «платежку», пока секретарша с неуловимым презрением к зряшной посетительнице расставляла чашки, Татьяна Витальевна внимательно разглядывала кабинет и хозяина. При этом на лице ее блуждало выражение иронического недоумения, означавшее примерно следующее: «Нелепо, конечно, что такой серьезный и не лишенный приятности мужчина увлекся юной дурочкой, а не достойной, следящей за собой опытной женщиной средних лет! Но раз уж такое произошло, надо что-то делать…»
Разумеется, она была прекрасно осведомлена о предыдущей неслабой личной жизни дочери и явно не собиралась заводить трагическую, как выражалась Светка, «чухню» про сломанную девичью судьбу. Дама пришла для делового разговора, и Свирельникову даже стало любопытно, что именно попросит у него Татьяна Витальевна. Она закурила длинную коричневую сигарету, изящно пригубила кофе и внимательно посмотрела на директора «Сантехуюта»:
– Ну, и что мы теперь будем делать, Михаил Дмитриевич?
– В каком смысле?
– А вы считаете ситуацию двусмысленной?
– В общем, нет…
– Но вы, по крайней мере, согласны с тем, что мы отвечаем за тех, кого приручили?
– Согласен, – кивнул Михаил Дмитриевич и в этот момент почувствовал, что разговаривает с ровесницей, тоже возросшей на «Маленьком принце».
– Это хорошо!
– Но если вы имеете в виду брак… Это исключено. Я несвободен…
– Какой брак? О чем вы! – совершенно искренне удивилась, даже опешила гостья. – Она же еще девчонка! Я имею в виду только ответственность! Вы взрослый, мудрый, а она только начинает жить! Ей надо помочь.
– Да я вроде бы ничего для Светланы не жалею…
– Я знаю, вы добрый! Но вашу доброту надо… понимаете… систематизировать.
– Вот как?
– Да, именно так!
В общем, договорились, что он будет платить за институт: оказывается, Светка недобрала полбалла и училась на коммерческой основе. Кроме того, со смерти мужа прошло много лет, и за это время в квартире ни разу не делали ремонт. Наконец, сама Татьяна Витальевна – еще вполне молодая женщина – планирует завести новую семью и в этом смысле не стала бы возражать, если бы Михаил Дмитриевич, человек явно не бедный, снял для Светки отдельное жилье. После того как Свирельников подтвердил готовность соответствовать всем кондициям-опциям, она благодарно посмотрела на него, а уходя, остановилась на пороге и произнесла с доронинским придыханием:
– Михаил Дмитриевич, прошу вас, будьте к ней подобрее! Света очень любила отца. Очень! – и стремительно вышла, словно не хотела, чтобы он увидел брызнувшие из ее глаз слезы.
Вскоре Свирельников нашел удобную квартирку в Матвеевском, куда его юная подружка радостно перебралась…
– Хочу в лес! – закапризничала Светка и уселась к нему на колени. – В лес хочу! Туда – где жизнь!
– Я не могу. Ты же знаешь…
– У тебя никогда для меня нет времени!
«У меня и для себя нет времени», – подумал он и, снова вспомнив про «Боевой привал», пообещал:
– Хорошо, поедем в лес за грибами!
– Когда?
– Скоро.
– На лыжах поедем, да? Зимой? Да?! В Испанию мы уже полгода едем!
– В Испанию пока нельзя. Надо кое с чем здесь разобраться. Есть у большевиков такое слово «надо». Знаешь?
– Слово знаю, и кто такие большевики, тоже знаю.
– Ну и кто?
– Гады.
– Почему – гады? Кто тебе сказал?
– Инна Ефимовна. Историчка.
– Так уж все и гады?
– Нет, не все. Дедушка у Инны Ефимовны тоже был большевиком, но не гадом. Он просто искренне заблуждался.
Этих песен Михаил Дмитриевич вдоволь наслушался от Тониных родственников и знакомых, происходивших в основном от старых революционеров и даже не сомневавшихся в том, что их дедушки и бабушки были самыми замечательными, кристально чистыми людьми, которые за всю свою жизнь не обидели даже классово чуждой мухи. За это и пострадали от Оськи Ужасного. Однажды на шашлыках у «святого человека» молодой, еще неопытный Свирельников высказал недоумение: мол, если все были такими ангелами, кто же пролил, так сказать, водохранилища крови? В ответ на него посмотрели с недоумением, а на Тоню – с осуждением. Потом, видимо по просьбе Полины Эвалдовны, разъяснительную работу с ним провел Валентин Петрович: посоветовал своему новому родственнику никогда больше не вмешиваться в чужую историю болезни…
– Что ж тебе, бедненькая, так с педагогами не повезло! – засмеялся Михаил Дмитриевич, качая Светку на ноге, как маленькую, но чувствуя кожей ее влажную женственность. – Одни зонтики поганками называли, другие большевиков – гадами!
– Зато мне с тобой повезло!
– Уверена?
– Уверена!
– Тогда запоминай, пока я жив: большевики – не гады, это люди, у которых всего больше: мозгов, власти, денег, злости… Всего! В отличие от меньшевиков.
– Значит, ты – большевик?
– В определенной степени.
– А папочка мой, получается, меньшевик. У него всего всегда было мало. Поэтому мама сердилась. Я-ясно! – вздохнула Светка. – Чай?
– Зеленый…
– Жасминовый?
– Да!
Она вскочила с его колена, одним танцевальным прыжком оказалась возле кухонного стола, включила электрочайник и, встав на цыпочки, потянулась к полке за банкой с чаем. Осанка у нее была идеальная, талия
