Забвение - Дэвид Фостер Уоллес

и из-за того, каким впечатляюще и естественно свободным этот парень всегда казался – как настоящий живой человек, а не жалкий, неловкий, застенчивый набросок или призрак человека, каким, знал Дэвид Уоллес, был в то время он сам. Истинная гордость семьи, что далеко пойдет, которого Дэвид Уоллес в лучших человеческих традициях представлял тогда счастливым, нерефлексирующим и совершенно неодержимым голосами, твердящими, будто в нем глубоко внутри что-то не так, а у других все так, и все время и энергию ему надо потратить на осознание того, что сделать и сказать, лишь бы изобразить хотя бы минимально нормального или приемлемого американского мужчину, и все это каждую секунду звенело в голове Дэвида Уоллеса 81-го года и двигалось так быстро, ему так и не удалось ухватить это и побороть, оспорить или хоть как-то реально почувствовать, а не только комком в животе, пока он стоял на кухне своих настоящих родителей, гладил форму и думал, как наверняка слажает и сделает страйк-аут[33], ни разу не ударив, или упустит простой мяч и разоблачит свою истинную жалкую суть на глазах этого хиттера с показателем в 0,418, его по-ведьмовски красивой сестры и всех зрителей на раскладных креслах на траве у поля Легиона (которые, он был уверен, все равно с самого начала видели его притворство насквозь), – иными словами, Дэвид Уоллес пытается хотя бы в ту секунду, пока моргает, как-то примириться с тем, что у этого сияющего внешне парня внутри было что-то, отчего он убил себя таким драматичным и несомненно болезненным способом, – и Дэвид Уоллес отлично понимает, что чужая душа потемки – это клише, бородатое и безвкусное, но все же совершенно сознательно пытается не дать этому пониманию поднять на смех его попытку все осмыслить или завернуть всю линию размышлений в такую зацикленную спираль, которая не даст ни к чему прийти (с 1981 года, разумеется, прошло немало времени, и у Дэвида Уоллеса после многих лет буквально неописуемой войны против самого себя осталось побольше огневой мощи, чем во времена учебы в «Авроре Вест»), и более реальная, более выносливая и сентиментальная его половина приказывает другой половине замолкнуть, словно глядит ей прямо в глаза и говорит почти вслух: «Больше ни слова».

[→NMN.80.418]

Философия и зеркало природы[34]

Потом, как только меня выпустили в конце 1996-го, мать отсудила по иску о качестве продукции небольшую компенсацию и оперативно истратила деньги на косметическую операцию по удалению морщин по соседству с глазами. Однако косметический хирург все испортил и сделал с мускулатурой ее лица нечто такое, из-за чего она все время казалась перепуганной до безумия. Вам, конечно, известно, как выглядит лицо человека за долю секунды перед тем, как закричать. Теперь такой была мать. Оказалось, в подобной процедуре стоит всего на миллиметр промахнуться скальпелем – и вот ты уже человек из хичкоковской сцены в душе. Тогда она легла на новую косметическую операцию, чтобы исправить ситуацию. Но второй хирург тоже ошибся, и подобие ужаса на лице стало еще хуже. Особенно у рта. Она спросила мою искреннюю реакцию, и я решил, что в наших отношениях на меньшее не имею права. Да, морщины остались в прошлом, но теперь ее лицо носило хроническую маску безумного ужаса. Теперь она походила на Эльзу Ланчестер, когда Эльза Ланчестер впервые видит свою предстоящую партию в студийной классике 1935 года «Невеста Франкенштейна». Теперь, после второй ошибочной процедуры, не помогали даже темные очки, потому как оставалась проблема зияющего рта, челюстного искажения, связок дыбом и так далее. И теперь она вступила в очередную тяжбу, и, когда регулярно ездила на автобусе в контору выбранного ей адвоката, я ее сопровождал. Мы садились впереди, в одной из двух длинных зон с сиденьями, где те направлены флангово, а не фронтально. Экспериментальным методом мы усвоили не сидеть сзади, на рядах с обычными местами, глядящих фронтально, потому что некоторые пассажиры явно реагировали, садясь в автобус, идя по проходу к сиденью, когда они, словно по рефлекторной привычке, оглядывали лица сидящих им навстречу людей и вдруг встречали искаженное и беззвучно кричащее лицо матери, которое словно таращилось на них в бессмысленном ужасе. И произошло немало подобных случаев и столкновений, прежде чем я не приложился к этой задаче и не разработал более удобоваримый ареал с правильным углом. Источники не объясняют в полной мере, почему люди изучают лица, когда садятся в автобус, хотя по результатам личного опыта это кажется скорее защитным рефлексом нашего вида. Аналогично равно и я не самый лучший экземпляр для соседства, если матери не хотелось бросаться в глаза, ввиду того как моя голова физически возвышается над остальными присутствующими. Физически я крупный экземпляр и отличаюсь характерной окраской – глядя на меня, ни за что не подумаешь о моей исследовательской жилке. Также на меня одеты очки и специально усовершенствованные перчатки для полевой работы – ведь крайне возможно найти экземпляры и в общественном автобусе, хотя пока что изыскания не дали плодов. Нет, активно говоря, нельзя сказать, что мне нравилось ездить с ней, пока она употребляла все усилия, чтобы хроническое выражение не сделалось из-за пристыженности еще более испуганным. Или что я с нетерпением жду, когда буду дважды в неделю сидеть в будущей приемной и читать новостные бюллетени от ротари-клуба. Как будто у меня для досуга нет других дел и учебы. Но что поделать, условия моего условно-досрочного освобождения требовали заявления под присягой от матери, что она примет роль моего опекуна. Хотя любой, кто решил бы понаблюдать за нашей совместной жизнью после второй процедуры, согласился бы, что реальность не так проста, поскольку из-за отчаяния и страха перед чужой реакцией она способна покидать дом и приезжать по корыстным вызовам адвоката в его контору только в моем присутствии и под моей защитой в течение всей долгой поездки. Также я никогда не испытывал теплых чувств к прямым солнечным лучам и с легкостью сгораю. В этот раз адвокат чует легкую прибыль, если сумеет привести мать в суд и позволит присяжным самим увидеть последствия хирургической халатности. Также с поры своего собственного суда я всегда ношу с собой чемодан. Ныне чемодан можно назвать сематическим приспособлением для отпугивания потенциальных хищников. С самой первой халатности я уже привык к хроническому выражению ужаса у матери, но все еще весьма и весьма подвержен чужой визуальной реакции – к этому непросто привыкнуть. Округлый руль автобуса не только больше, но