Рагим Гусейнов - Ключ дома твоего
- Айша, перестань. Все это в прошлом. Не надо.
Рывком поднялась с места Айша и прильнула к Шамсяддину, покрывая его лицо поцелуями. Так и стояли они обнявшись, молчали и слезы, душившие их многие годы, омывали их душу, принося им покой.
Эпилог
Машина медленно поднималась на перевал, и, когда впереди показались первые дома Сеидли, сердце Лейли радостно забилось. Сколько раз во сне она видела эту дорогу, но только теперь узнала ее. И раньше она много раз приезжала в гости к бабушке Сугре, но ни разу дорога не была ей столь родной. Казалось, она смотрела на эти деревья, камни, горы вдали теперь другими глазами, она узнавала их, и все что ей пришлось услышать за последнее время, теперь оживало в ее воображении. Стояла осень. Урожай в этом году выдался отменный, и деревья в садах Сеидли ломились под тяжестью фруктов. Она возвращалась не одна, жизнь, что билась у нее под сердцем, с каждым днем все явственней заявляла о себе, и замирала Лейли от счастья, когда он требовательно стучал ножками. "Потерпи еще немного, малыш, прошу тебя, мало осталось", - шептали ее губы, и улыбалась она, почувствовав, как он успокаивался. "Вот так, умница, хороший мой",- хвалила его Лейли, уверенная, что он все понимает. Каждый раз, когда на кочках машину немного подбрасывало, шофер испуганно смотрел ей в лицо. Но улыбалась ему в ответ Лейли, все хорошо, все очень хорошо, ничего не может случиться, она возвращается в свой дом.
За эти полгода, что прожила она в Вейсали, в доме своего мужа, она многое узнала и теперь по-другому оценивала многие события, участником которых она волею судьбы стала. Многое рассказал ей Эйваз, ее свекор, человек мудрый и красивый. Но не сразу она все узнала. Долго он ее изучал, и только когда решил что-то важное для себя, проговорил:
- Глаза у тебя отцовские.
- Вы знали моего отца?
- Он был моим другом.
- Но я никогда не слышала об этом.
- А это никто и не знал.
И поведал ей Эйваз то, что столько лет хранил в тайне. Все беседы их, мысли Садияра, которыми он делился с Эйвазом в те годы. Иногда слова эти были столь откровенными, что пугалась Лейли, словно говорил с ней отец устами Эйваза. Глубоко заглядывал он в глубину ее души. Оживали слова и отвечали на ее вопросы, звучавшие все эти годы в ее сердце. Ничего не скрыл от нее Эйваз, и то, что хотел убить и Айшу и Садияра, и то, как спас Садияр-ага его сына, Гудрата. Как потом искали убийц его первой жены Хумар, и как хоронили Зию. Рассказал и про смерть Садияра, испустившего дух у него на руках.
- И никто это не знал? Никому вы об этом не говорили?
- Только Гара Баширу, в ту самую ночь, и он велел мне молчать.
- А матери моей, Айше, почему не сказали?
- Боялся.
- Чего?
- Боялся не поверит. И так каждый раз, встречаясь с ней, я словно читал немой укор. Мне казалось обвиняет она меня в смерти мужа. Обвиняет, но не может в этом никому признаться. Так и жили мы все эти годы, каждый со своей тайной. Теперь я все сказал, чист я отныне и перед тобой и перед Богом.
И тогда упала перед ним на колени Лейли и поцеловала руку, закрывшую глаза ее отца.
Теперь отец часто приходил к ней по ночам, слушал ее, смеялся над ее словами, хмурился, если ему что-то не нравилось, но не обижался. Ни разу не отвернулся он от нее, и уже знала Лейли, что отныне он будет рядом. А в ту ночь, когда он, улыбаясь, протянул к ней ключ, тот самый, который когда-то повесила ей на шею Сугра- нене, она впервые узнала о свой беременности. Больше он не приходил.
Вскоре Гудрята отправили на учебу в Москву, в аспирантуру. Письма оттуда идут долго, больше недели, но все равно они всегда знали друг о друге все. А когда она написала ему о том, что хочет вернуться в Сеидли, в дом своего отца, он понял ее. " ... Я только хочу, чтобы стол твой там всегда был накрыт к моему возвращению, а тендир был горячим", - писал он ей, и смеялась Лейли, читая это. "О чем он думает, когда он вернется, его будет ждать сын. Забудет он о еде, обо всем забудет, когда поднимет на руки крохотное тельце. И тогда еще посмотрим, кто побежит разжигать тендир?", думала про себя Лейли и улыбалась своим мыслям.
...
Когда кажется, что жизнь завершена и все светлое и радостное у тебя осталось позади, а впереди лишь сырая могила, когда, вставая поутру, ты больше не смотришь на улицу, выглянуло ли солнце или снова тучи покрыли небосвод, потому что каждый день для тебя сплошные сумерки, и не ждешь ты просветления, судьба поворачивается к тебе лицом и дарит улыбку, от которой согревается остывшая кровь, сильнее бьется сердце и светлеют глаза. Иногда радость бывает столь сильной, что ее не выдерживает истерзанное сердце и рвется оно в клочья, и умирает тогда человек, но умирает с улыбкой, без страха и упрека за свое бесполезное и бессмысленное все эти последние годы существование. Умирает с расправленными крыльями, как птица перед дальней дорогой, и в это мгновение он бывает прекрасен.
...
Когда перед дверьми дома старой Сугры остановилась машина и из нее медленно, осторожно вышла молодая женщина в просторном плаще и устало потянулась, распрямляя затекшую спину, сердце старой женщины учащенно забилось. Тяжело передвигая больные ноги, поддерживаемая Сакиной, она вышла на крыльцо, когда шофер, уже сняв с кузова, положил на землю два больших чемодана. Женщина повернулась, и подслеповатые глаза Сугры узнали ее. Но молчала Сугра, со страхом и надеждой глядя на Лейли, и, наконец, она услышала то, что ожидала столько лет.
- Здравствуй, нене, вернулась вот я.
Лейли сказала это просто, не громко, буднично, как будто ушла она из этого дома только вчера, и, подойдя к старой женщине, нежно обняла ее. Слезы катились из глаз Сугры, но сердце ее пело. Не потухнет отныне очаг в этом доме.
А наутро, все Сеидли с удивлением узнало, что сняла старая Сугра свой траурный наряд, который носила со дня смерти своего мужа, Исрафила-ага. Сняла, потому, что сын ее Садияр вернулся в свой дом.
Конец.
