Ну как там, в Америке-то? Записки швеи-мотористки - Тамара Петровна Москалёва
– Интересуюсь-читаю. Во всех районах есть, чтоб ты знала.
•
– Подайте пятьдесят центов… – это уже опрятная пожилая госпожа с кружечкой, закатывая глаза, на английском канючит подаяние. Я метнулась, было, подать.
– Да кончай ты! – дёрнула меня Валюха, – береги себе на обратную дорогу. Она сюда как на работу ходит, а ты… В своём-то районе ей, видать, стыдно просить, а здесь никто не знает, да и подают бойко. Не поверишь, но, говорят, у неё свой дом есть и хорошая пенсия, плюс все бенефиты[2].
Подходим к остановке метро. На земле – коробка. В ней копошатся пушистые кошечка с собачкой. Около на ящичке – верзила с плакатиком: «Пожалуйста, пожалейте животных – подайте им на пропитание!»
– Девочки, афишку возьмите! – брюхатенький старичок-боровичок суёт фотографический листок с портретиками Софии Ротару, – в школе в пятницу выступает, а в воскресенье – в колледже. Не пропустите!
– Хм, здесь в школах да в колледжах выступают. А там сообщают, что покорили всю Америку! – смеётся Валюха.
Мда… жизнь. Вот такой, как говорится, предметный мир брайтонской Одессы. А людской поток неспешно и поспешно прохлаждается-торопится идёт и бежит по своим делам.
•
А мы остановились у двухэтажной халупы. Тени лопастого клёна покачивались на крупчатом асфальте. Блестела на солнце табличка «парики, шубы, пальто, шапки». Обрюзгшая дама с чёрным бантом на затылке (бант – непременный атрибут наших щеголих), в кружевной сиреневой блузке на тёмной юбке и кедах – поверх белых носков (по брайтонской моде), толстыми губами жевала длинную сигарету и надтреснутым голосом на всю улицу раздражалась по телефону:
– Да-а. Ну и?.. А я знаю? Ага, щаз-таки бегу и падаю! – тетёха выпыхнула клуб дыма. – Ой, ну ты посмотри на этого патриёта за мой счёт!
– Хозяйка магазина и апартаментов наверху, похоже, опять с бедным мужем на разборках, – шепчет нам Валю-ха. – Она его уже съела! Мы у неё каморку снимаем. – Хозяйка, не прекращая телефонного разговора, посмотрела на нас, подняла выщипанные брови. Мы кивнули. Роза поздоровалась: – Привет, Цилечка!
Хозяйка лениво мотнула пухлой рукой, обсыпанной золотом-бриллиантами, не обращая на нас внимания, продолжала свой разговор:
– Я имею итальянские вещчи, Эммик, а это же ж твоё говно – гроб с музыкой! Не ведись на го… Ну шо ж это делается? Ну шо ж это делается-то, а?! Я тебя вспрашиваю! Или я уже, по-твоему, похожа на адиётку? Как я это говно продам, а? Ой, без ножа меня кромсаешь… Да не бери же ж его, я тебе говору!
Мы, не дослушав Цилю, вошли в помещение. Дверь направо – магазин, прямо – крутая с хрустом деревянная лестница. Поднимаемся… кажется, вот-вот эта ветхая сходня рухнет.
Второй этаж. Сразу обдало сильно нагретым и удушливым воздухом. Тесный коридор, как в вагоне поезда. Настежь открыты фанерные двери. Валюхина – дальше – последняя. Проходим вглубь.
Попутно заглядываю в чью-то клетушку – точно, как в купе. Здесь – худой голый старик в широких трусах. Скелет-скелетом. Лежит пластом на сером матрасе с откинутой простынёй. Из-за провалившихся небритых щёк торчит острый нос. Жарко и парно, и нечем дышать. Видно, старый варится, изнывает. Открытые окно и дверь не приносят прохлады. А вот и завизжала-загромыхала электричка – нате вам! Она совсем рядом и, кажется, сейчас ухнет в окно и разнесёт к чёртовой матери этот курятник вместе с его разжиревшей хозяйкой! Разморенный страдалец не ответил на приветствие, он, со стоном отвернулся к измазанной кровяными пятнами стене с раздавленными клопами ли тараканами.
– Валька, что это?.. Мразь какая! Ну хоть бы кондиционер включили человеку, а!
– Хозяйка не разрешает. Только вентилятор. А старик – хилый, может простыть. Ему через три дня на операцию с простатой.
– С кем он?
– Дочь привезла. Она на работе по уборкам, скоро прийти должна. Они, кстати, легально здесь. Вроде бы, отец не хотел сюда ехать и дочку отговаривал. Но здешние родственники отца убаюкали, что, дескать, дочка-Маришка будет хорошо устроена и так далее. Девчонка поздняя у него, росла без матери. Старик и подумал, что вот и оглянулась удача – выпал Маришке счастливый американский билет! А на деле-то оно, видишь, как… родственников-то самих бы не мешало пристраивать. Так что, расчёт только на себя. Денег у них пока нет на хорошее жильё. Но, дочка сказала, что вот-вот снимут, уже почти подкопили… Ну чё, пошли ко мне!
Валентина открыла свою дверь. – То же купе. Но чисто и вроде не так душно. Двуспальная кровать под покрывалом с подушками, тумбочка, стол, белая скатерть. В кувшине – живые ромашки. Две табуретки. На стене – цветастый календарь с лебедями. Валюха включила вентилятор, захлопотала.
А мне расхотелось сидеть, расхотелось и «окать». – Перед глазами стояла изляпанная кровью стена, измождённый старик и серый замызганный матрас…
Американский Чингачгук
Обычное осеннее утро, хмурое и туманное. Тянет гнилью. Над нами тяжело перекатываются мрачные небесные скалы. Смотришь, и воображению рисуется бесчисленное множество изгибов и лощин. А между скал – голубеют родники и речки. Убывающие дни и длинные ночи предвещают скорую зиму.
Мы с Розой идём на работу. От станции метро тянется унылая, в грязных колдобинах улица. Пегой стеной гнездятся потрёпанные одно- и двухэтажные домишки: склады, авторемонтные мастерские, швейные фабричонки-забегаловки с тусклыми окнами и совсем без них. Наша фабрика в два оконца – на углу следующего блока. До начала смены есть время, и мы не торопимся.
– «Уж небо осенью дышало, уж реже солнышко блистало…» Ох, Роза… люблю я непогоду, – проговорила я в нахлынувшем поэтическом порыве.
– А у меня голова не варит в такую хмарь. Да ещё целый день эту вонь нюхать…
Это она о цехе, где нас ожидают горы смердящих тканей с уксусной пропиткой, горелого машинного масла и крепкий запах крыс. От всего этого першит в горле и слезятся глаза. По утрам, рассаживаясь на свои места, мы нередко вспугиваем крыс, которые на ночь устраиваются в коробках с недошитым барахлом. Твари бросаются врассыпную, доводя портних до истерик. Правда, на фабричной службе состоит хозяйский кот Василий. Но он ленив и простодушен. Кошачье самосознание этого джентльмена абсолютно не страдает, когда его отчитывает фабрикантша-Галя: «Тебе, шо, Васько, хорошую клизмачку вставить в одно место? А?» Специалист по грызунам лишь блаженно прикрывает глаза на круглой мордахе, трётся о Галину ногу и беззвучно мяукает. Василий – тоже иммигрант – выходец из Украины, привезённый Мариком и Галей. Он прибыл в Штаты легально и свысока поглядывает и на нелегалов, и на всех остальных
