Чего мужчины не знают - Вики Баум
Эвелина вдруг сообразила, что Марианна о чем-то спрашивает ее. Сперва она не поняла, в чем дело. Затем значение вопроса просочилось в ее сознание, радостно поразив ее.
– Не знаю, – беспомощно ответила она и посмотрела на мужа.
Нет, было очевидно, что Дросте не имел ничего против того, чтобы она отправилась с ними на станцию. Она со слабой улыбкой приняла эти драгоценные лишние минуты, нежданно принесенные ей в дар. Марианна уже поспешно вела их через сад, расстилавшийся перед передним фасадом клуба, к своему автомобилю. Maрианна говорила, говорила очень много и очень оживленно. По-видимому, ей и Франку не удастся сказать друг другу ни слова. Да, впрочем, говорить было не о чем. Слова всегда фальшивы. Их употребляют только для того, чтобы скрыть действительность. Марианна бестактно продолжала болтать, но Эвелина слишком хорошо знала, что Марианну никогда нельзя было упрекнуть в отсутствии такта. Возможно, что она делала это нарочно. Она пела о слабом здоровье Эвелины, о ее детях и о том, что ей пришлось вынести из-за Берхена, а теперь автомобиль ехал уже по мосту Галензее. Под ними лежали разветвляющиеся железнодорожные пути, дальше подмигивала радиобашня, проколотая гирляндой огней.
Мысли Эвелины на несколько секунд перенеслись с Франка на ее детей. Берхен – малыш слишком громкий, слишком сильный, слишком буйный. Берхен в своей детской колясочке. Берхен, погруженный в созерцание всех собственных розовых пальчиков на ногах. Берхен, моргающий от волнения при виде своего рожка… Марианна страшно резко срезала углы, Эвелину каждый раз бросало на Франка. Истекала последняя отсрочка. Еще минута, и мы будем на месте, заверила Марианна. Франк беспокойно взглянул на ручные часы. Эвелина внезапно поняла, что эти ручные часы заняли ужасающе важное место в ее жизни, они стали совершенно незабываемыми.
Это были необыкновенные часы, стальные, плоские, очень хорошей работы. Франк носил их, надевая циферблатом на внутреннюю сторону кисти, так не делал никто в Берлине. Эвелина видела маленькие цифры, подобно привидениям повисшие в воздухе темной купальни, когда Франк протянул к ней руки. Она нащупала руку Франка и сунула в нее свою. Уже вокзал. Как скоро все кончилось. Было странно, что окончательное и решительное прощание утонуло в суматохе банальностей.
Носильщики, полицейские, пассажиры, шоферы, все в бледно-желтом свете двух ламп перед маленьким вокзалом. Молодая зелень деревьев бросала тень на лицо Франка – так она видела его в последний раз. Когда она повернула голову, чтобы взглянуть в заднее окошко автомобиля, он стоял у вокзала, приподняв руку в прощальном жесте, с нерешительной улыбкой, и его лицо было в тени. Он все еще стоял там, когда Марианна круто повернула автомобиль и поехала обратно.
– Славный молодой человек, – заметила Марианна помолчав.
– Да.
– Типичный американец.
– Не знаю. Мне он показался не таким… таким обыкновенным.
– О, да. Наши мужчины гораздо умнее, но у них не так много живости, если ты говоришь о ней. Там, в Америке, они все такие, как Данел. Продукты массового производства в красивых упаковках. Марианна раз побывала в Америке, где строила богатому американскому немцу точную копию дома его германских предков в Леррахе.
«Что ты знаешь об этом?» – подумала Эвелина в гордом одиночестве.
У нее было такое ощущение, точно она делила с Франком великую, неизмеримую тайну, как будто она знала его так, как ни один человек в мире не знал его…
– Да? Что ты сказала? – переспросила она не уловив последнего вопроса Марианны.
– Мне кажется, что Курт немного нервничает, чуть-чуть нетерпеливо повторила Maрианна.
– Да?… может быть… – неуверенно и виновато ответила Эвелина.
Прошли уже целые дни с тех пор, как она потеряла из виду тот мир, к которому принадлежал Курт. – Может быть дело идет не так, как он хотел бы, прибавила она.
– Но ведь, эта Рупп во всем созналась. Все дело развивается так исчерпывающе, как только можно желать, и в нем чувствуется такой острый запах нищеты. Я целый час просидела вчера в суде, – продолжала Марианна, и Эвелина с удивлением взглянула на нее.
Марианна была помешана на психологии. Она любила залы судов и была привязана к Курту. Они могли сидеть часами, обсуждая запутанные психологические проблемы. Эвелина говорила иногда что Курт принес ей в приданое Марианну. Но после их брака Марианна несколько отставила судью и направила все свои способности к горячей дружбе всецело на Эвелину. Чувствительность и нежность трогали мужественную силу Марианны. Теперь они ехали по Курфюрстендамму, был театральный разъезд, и под деревьями стояли бесконечные автомобили. Обе руки Марианны лежали на руле.
– Закури для меня сигаретку. Она там, в боковом кармане, – мотнула она подбородком, указывая на боковой карман автомобиля.
При слове «сигаретка» что-то в Эвелине начало щемить и биться, будто она спала все время с отъезда Франка и теперь, при пробуждении, началась ее агония.
«Франк уехал, я никогда больше не увижу его», – подумала она. Пошарив в боковом кармане, она нашла пачку сигарет, американских сигарет Франка, которые он позабыл там. Минуту она неподвижно просидела с незакуренной сигареткой во рту, как будто прислушиваясь к чему-то. Мост Галензее. Там, внизу, были те же железнодорожные пути и в отдалении также подмигивала радиобашня, но Франка больше не было.
Они ехали обратно той же дорогой, и все было точно такое же, как прежде, но Франка не было. Эвелина взяла зажигалку и вдохнула дымок сигаретки, – он был как преступная запретная ласка. Марианна, ожидавшая с нетерпением страстной курильщицы, чтобы ей сунули в губы закуренную сигаретку, – это было их старой привычкой – внезапно, уголком глаза, увидела, что сигаретка упала на пол, зажигалка исчезла на своем месте, втянутая туда резинкой, к которой она была прикреплена, а Эвелина тяжело прислонилась к руке Марианны.
«Это докончило дело», – подумала Марианна. Уже несколько месяцев, со времени рождения Берхена, Эвелина была подвержена обморокам. Она лишалась чувств без всяких явных причин и лишь через долгое время и с большим трудом, ее удавалось привести в себя. В этих припадках было что-то таинственное и немного жуткое. Иногда она лежала в обмороке часами и, придя в себя, не имела представления, сколько времени витала в отсутствии, в неизвестных мирах. Доктор называл это различно: слабостью, переутомлением, последствием трудных родов. Он советовал ей отдыхать и избегать волнений и забот. Но именно такой и была всегда жизнь Эвелины неутомительной, защищенной, лишенной треволнений. Судья спросил доктора, есть ли причина беспокоиться или предполагать опасность. И доктор
