Бывший лучший друг - Элена Макнамара
Авария!
Прости меня, мой милый друг, за то, что много говорю
Я слов пьянящих, словно брют; Прости за то, что я люблю…*
Всё снова и снова ранящие слова этой песни, словно иглы врезаются в какое-то сонное и бесчувственное сознание. Боже, выключите это! Выключите! Пытаюсь проснуться, мысленно бью себя по щекам. Представляю, как прищипываю кожу на руке, чтобы сделать больно. Но ясность почему-то не наступает. Только холодная пустота, пугающая темнота и эта песня. Боже, выключите её.
— Ну что же ты не просыпаешься? — если б ощущала сейчас своё сердце, оно, наверное, выпрыгнуло б из груди. Потому что этот голос принадлежит Паше. Я точно это знаю. — Знаешь, Милк-Милк, мы тут все уже места себе не находим, — опять это глупое прозвище, но почему-то сейчас оно ласкает слух. — Милк-Милк, — зовёт меня, а мне хочется ответить, сказать что-то хорошее. Но у меня нет голоса и тела тоже нет. Я ощущаю лишь своё сознание. — Хотя знаешь, что?
— Что? — мысленно спрашиваю у Паши.
— Отдохни, наберись сил и возвращайся к нам. Возвращайся ко мне. Только не ходи на свет, Милл. Ладно? Не ходи на свет.
Хочется кричать, что никуда не уйду, останусь с ним навсегда. Но я всего лишь молюсь, чтоб не замолкал и продолжал говорить со мной. От этого тьма как будто рассеивается и превращается в серую дымку. Сквозь эту дымку пробивается белый ослепительный луч. Сперва такой ласковый и согревающий, он превращается в яркий, холодный. Свет! Нет, нет, я не пойду. Я обещала. Но звенящий свет сам ползёт ко мне, за короткие секунды поглощая всё дымчато-серое пространство. Обволакивает, пронизывает до боли. Ослепляет, хоть у меня и нет глаз. Оглушает, хоть мне и нечем слушать. Сознание взрывается от протяжной трели этого звенящего света, а потом меня засасывает в бездну.
Семнадцать лет назад
.— Ну что ты ревешь? — сижу на сухой, колючей траве, растирая горючие слёзы по щекам. Пашка стоит рядом, кидая недовольные взгляды в мою сторону. — Неужели так больно упала?
— Нет, — провожу рукой по разбитой коленке. — Не больно. Просто девчонки насмехаются надо мной.
— Эти твои подружки? Да они дуры недоделанные.
— Машка брата своего позвала, — снова всхлипываю. — А он сказал, что не пойдёт гулять, пока я не исчезну и не свалю домой. Потому что я маленькая и противная девчонка. Я расстроилась… побежала… ну а дальше… вот, — демонстрирую ушибленное место.
— Ну хочешь, — Пашка присаживается рядом со мной, — я этому брату в нос дам?
Смотрю на него сквозь пелену слёз, невольно начиная улыбаться. А потом и в открытую смеяться.
— Ты что, сбрендил? Ему же четырнадцать уже, он тебя одной левой уложит.
— Не уложит, — вскакивает на ноги мой друг и маленький защитник.
— Что ты, Паш, — поднимаюсь за ним и хватаю за руку. — Не надо. Видишь, я уже не плачу.
— Миллка, Пашка, где вас черти носят? — сквозь густой малинник доносятся недовольные крики бабушки Павла.
— Идём, — быстро отвечает ей мальчишка. Бабка у него строгая, с ней шутки плохи. Каждое лето, я провожу у неё в гостях. Потому что отдых на природе очень полезный, так, по крайней мере, считает моя мама. Она со школьной скамьи дружит с Пашиной мамой и так получилось, что сдружились и мы. Бабушка Валя, мать Пашиного отца, скрипя зубами, терпит нас все летние каникулы. А мы терпим её.
— Идём, Милл, и слёзы утри. Она разбираться не будет. Обоим наваляет по первое число.
Быстро смахиваю последние капельки с припухших глаз. Да, бабушка Валя никогда ни с кем не церемонится. В деревне все её побаиваются, некоторые даже ведьмой считают. Я маме говорила, что она странная, жаловалась, даже просила не возить меня к ней. Но родители считают, что мы с Пашкой просто придираемся. К тому же, летом нас занимать некому. Все же на работу ходят. Вот мы и торчим в этой деревушке в сорока пяти километрах от родного города. Ладно, хоть у меня Пашка есть, потому что местные девчонки ну совершенно не хотят со мной играть. Обзывают городской фифой, а я даже не знаю, что такое фифа. Мама говорит, что они завидуют, потому что я живу в городе и у меня больше возможностей, чем у них. Было бы чему завидовать. Город у нас маленький. Три дома, два сарая, как в шутку говорит мой папа.
— Милк, ты спишь? — уже поздно вечером, лёжа на соседней кровати, зовёт меня Пашка.
— Нет, — шепотом отвечаю ему.
— Я тут подумал. Может, мне в спорт в какой удариться?
— В какой?
— Ну в бокс например?
— Ой, Пашка, выдумаешь тоже, — приподнимаюсь на кровати, пытаюсь увидеть его лицо в полумраке комнаты.
— А что? Почему нет? — слышу, что возмущается.
— Это слишком опасно. Ну там травмы всякие бывают. Не надо тебе туда.
— Нет, надо. Буду тебя защищать!
— Так ты из-за меня, что ли? — не хочу, чтобы друга избивали. Часто по телевизору показывают этот спорт. Папа смотрит, а я подглядываю. И всё, что успела там рассмотреть, мне ну очень не понравилось. — Нет. Не надо тебе туда, Пашка. Не надо!
Долго жду, что он ответит, кинется спорить, но в ответ лишь тишина. Обиделся, что ли?
— Паш, — зову его. Молчит. Ну точно, обиделся. — Паш.
— Знаешь, Милк-Милк, — снова это дурацкое прозвище. Увидел эту надпись на английском языке на импортной коробке молока. И теперь его заклинило. Сто раз на дню меня так называет. Уже все зубы стёрла от злости.
— Не называй меня так, — говорю громче, чем стоило. В соседней комнате бабка Валя недовольно бухтит что-то еле слышно. Замираю, стараюсь даже не дышать и молюсь, что это она во сне.
— Я знаешь, что думаю? — после минутной паузы спрашивает меня Пашка.
— Что?
— Вот представь, идём мы с тобой вечером по городу…
— А зачем нам вечером по городу ходить?
— Ну когда вырастем. Ну так вот, идём мы с тобой, а навстречу бандиты…
— Ты опять своих мультфильмов пересмотрел?
— Ничего я не пересмотрел, — обижается мой друг. — Я всего лишь хочу сказать, что должен защищать тебя. Ото всех. От бандитов, брата Машки и бабушки Вали, если придётся.
— Почему ты должен меня защищать?
— А ты как будто не знаешь. Ты же мой лучший друг!
*строчки из песни группы Триада "Она не узнает" (песня стала неким источником вдохновения в момент написания книги)
Паша
Шаг — удар, шаг — ещё удар. Каждый стук сердца опережает на секунду все движения измотанного тела. Рваное
