Воскресенье - Эрмис Лафазановский

Я шепчу:

— Неправда. Передо мной стояла дилемма, входить или нет, и я решил ее, поставив гражданские интересы выше своих собственных, поэтому и позволил себе войти, чтобы посмотреть, была ли открытая дверь результатом забывчивости или, может быть, речь шла о какой-либо противоправной деятельности. И в том, и в другом случае, уверяю вас, я собирался оповестить полицию.

Повышаем тон шепота:

— Что за чушь ты несешь! Давай, оповещай, и увидишь, что тут же станешь первым подозреваемым.

— Подозреваемым в чем, я же ничего не сделал.

— Ну, да, ничего не сделал, потому что дверь сломалась… а то бы…

— То, что, как вы думаете, сделал бы я, является ничем иным, как проекцией того, что вы сделали бы сами!

Она перешла на ты.

— Ты что, меня воровкой назвал?

— Я ничего такого не говорил, но все же должно быть какое-то логическое объяснение, как и почему вы оказались здесь, в этом месте… да еще при этом прячетесь за занавеской.

Она замолчала, и я не знаю, просто ли она не хотела больше ничего говорить, или ее молчание подтверждало мой тезис, что она оказалась тут таким же образом, как и я, что было более чем очевидно. Но я был полностью уверен, что ее не мучила философская дилемма, над которой размышлял я.

Я попытался разрядить напряженную ситуацию.

— Учитывая, что мы оба пришли сюда с честными намерениями, лучше всего подумать о том, как выйти из этой ситуации. Вы полностью уверены, что дверь сломана и не стоит пытаться открыть ее снова?

— Абсолютно. Я здесь давно и чего только ни испробовала!

— А вы уже осмотрели эту комнату, есть ли другой выход? Мне кажется, что там, сзади, хоть тут и темно, я вроде как видел дверь.

Она сказала, что ничего об этом не знает и не собирается ползать на животе по комнате в поисках выхода, и что мне лучше тоже не трепыхаться, пока мы не найдем решение. Голос ее дрожал. Но не от страха, а скорее от злости. В чем причина этого негодования, я в то время понять не смог.

Тогда я сказал ей, что не вижу другого выхода, кроме как позвонить хозяину. А потом мы объясним ему, как все случилось. Но как узнать его номер? Она шепнула мне, что мы не должны делать этого ни при каких обстоятельствах. Почему? Потому что нам никто не поверит. Взять хозяина и нас, обычных людей, к кому будет больше доверия у органов правосудия? Как мы докажем свои честные намерения?

Ее голос во время разговора напомнил мне одну мою тетку, которая всю жизнь постоянно ругала меня по любому поводу, и поэтому я решил взять дело в свои руки.

Я растянулся на полу во всю длину и выполз из-за занавески. Она пробормотала мне вслед, чтобы я не делал глупостей, но потом умолкла.

Я отправился на поиски.

7.

Я полз.

Никогда раньше я не чувствовал себя так гнусно. Я полз по грязному полу, затоптанному за целый день ходившими по магазину людьми. Миновал лакированные штиблеты хозяина, понюхав его носки. Я вдыхал запахи посетителей, которые всего лишь несколько часов назад находились здесь, разглядывали товары и в то же время жили своей жизнью, не той, какую люди пытаются продемонстрировать на публике своим внешним видом и поведением, а жизнью, полной собственных проблем и страхов, которые они пытаются скрыть: дамы — за высокими каблуками, и мужчины — за серьезным выражением своих лиц. Я искал то, в существовании чего не был уверен, и что называлось — выход. Я думал о том, сколько людей сейчас ищут выход, чтобы убежать от своих желаний, от печали, бедности, — от жизни, может быть, от самих себя. Мой выход, конечно же, должен был быть намного более реальным, я надеялся, что он будет за дверью, за другой ширмой, скрытый от людей случайных, от недобрых взглядов и еще более злых душ.

Мой предполагаемый выход появился в виде двери, на которой как будто было написано: «Войдешь — пожалеешь, не войдешь — тем более». Вот еще одна дилемма! Я подумал, что раз я пожалею в обоих случаях, лучше всего войти, ибо так поступали наши предки и вообще вся человеческая цивилизация.

Широкий круг моих интересов придавал мне смелости, в то же время подталкивая меня к тому, чтобы сочинить устное эссе под названием Дверь, но от последнего я отказался, во-первых, потому что эссе на такую тему было бы слишком широковещательным, а во-вторых, в тот момент у меня не было возможности заниматься сочинительством.

Я на ощупь открыл дверь и оказался внутри. Продвигался я все так же ползком, не думая об опасностях, которые могли подстерегать меня на каждом шагу. Ведь там не было видно ни зги. Я почувствовал приток холодного воздуха и нащупал мраморные ступени какой-то лестницы. Прохладным ветерком тянуло откуда-то сверху, и я предположил, что там наверняка есть какое-нибудь окно, которому в своем амбициозном проекте под названием Выход я дал подзаголовок Спасение.

Я прикрыл за собой дверь и начал ощупывать стену рукой в поисках выключателя, чтобы зажечь свет.

И вдруг!

И вдруг я почувствовал, как на меня обрушилось тело какого-то человека, тяжелыми ручищами ухватившего меня за шею.

У тела была густая борода (или щетина), потому что я ощутил, как она царапает мне затылок. Я почувствовал смрад изо рта и услышал, как он тяжело дышит от натуги. Интересно, что запах человека, ухватившего меня за шею, был таким же, как у дамы, оставшейся за занавеской: дешевый одеколон, смешанный с табаком.

Этот человек был не бог весть какого роста, и хватка у него не была особенно сильной, но я был легкой добычей, со мной было нетрудно справиться, я был ошеломлен и нерешителен. И, кажется, скорее страх, чем мощь сдавивших шею ручищ заставил меня решить, что жизни пришел конец, в результате чего перед