Берта Исла - Хавьер Мариас
Как только началась стычка, Берта вдруг поняла, что несется прочь от гвардейцев в толпе знакомых и незнакомых студентов, которые начали разбегаться врассыпную в надежде, что преследователи выберут в качестве жертвы кого-то другого и обрушат свои дубинки на этого другого. Берте было в новинку участие в таких акциях, и она понятия не имела, как лучше поступить: метнуться в сторону метро, или спрятаться в ближнем баре, смешавшись с его клиентами, или остаться на улице, где всегда был шанс оторваться от полицейских, в отличие от закрытого помещения. Зато Берта прекрасно знала, что арестованных за участие в политических протестах ждет ночь в Главном управлении безопасности, а также побои – и это в лучшем случае, а в худшем – суд и приговор к месяцу, а то и к одному-двум годам тюрьмы (в зависимости от настроения послушного властям судьи), не считая немедленного исключения из университета. Знала она и другое: то, что она девушка, и еще совсем молоденькая девушка (она училась на первом курсе), не спасет ее от наказания.
Берта очень быстро потеряла из виду своих приятелей, было уже совсем темно, а тусклый свет фонарей мешал сориентироваться; ее охватила паника, и она заметалась из стороны в сторону, сразу перестав чувствовать январский холод, наоборот, ей стало жарко от близости неведомой прежде опасности; инстинкт подсказывал, что надо отделиться от толпы, и Берта во весь дух побежала по боковой улице, не очень широкой и сравнительно пустой, так как большинство выбрали иные пути для отступления или старались не терять друг друга из виду, чтобы потом опять соединиться и начать все заново, хоть и без малейшей надежды на успех, – студентов все больше слепили страх и ярость, упоение борьбой и огонь в крови, когда об осторожности забывают. Берта летела так, словно за ней гналась тысяча чертей, до смерти напуганная, даже краешком глаза не видя никого ни справа, ни слева, и с одной-единственной мыслью: не останавливаться никогда, вернее, не останавливаться, пока опасность не минует, пока город не окажется позади или рядом не появится ее дом; и тут она внезапно, не снижая скорости, обернулась – наверное, услышала за собой какой-то странный звук, храп или быстро настигающий ее цокот копыт; этот звук почему-то – и весьма некстати – напомнил о лете в деревне, это был звук из детства, – и Берта увидела за спиной, почти над собой, фигуру конного “серого” с уже занесенной дубинкой, которая могла вот-вот обрушиться ей на затылок, или на спину, или пониже спины, и удар наверняка свалил бы ее с ног, оглушив и лишив способности сопротивляться либо снова бежать; и тогда ей было бы не миновать второго и третьего удара, если гвардеец войдет в раж, а может, он поволочет ее за собой, наденет наручники и сунет в фургон, вот тогда-то ее настоящее окажется безнадежно погубленным, а никакого будущего вообще не будет – и все из-за нескольких минут безрассудства и невезения. Она увидела черную лошадиную морду и вроде бы разглядела лицо “серого” под надвинутой до самых глаз каской с высоко поднятым и туго затянутым подбородным ремнем. Берта не споткнулась и не застыла на месте от страха, она из последних отчаянных сил рванула вперед, как обычно ведут себя даже безнадежно обреченные люди, хотя девичьи ноги вряд ли смогли бы соперничать с проворной лошадью, и все равно они бегут – так глупый зверь до последнего верит, что сумеет спастись от более сильного хищника. И тут из-за угла к ней протянулась рука и резко дернула к себе, Берта потеряла равновесие и рухнула навзничь, но рука успела выхватить ее из-под лошади и спасти от беспощадной дубинки всадника. Лошадь по инерции проскакала мимо поворота по крайней мере на несколько метров вперед – ей трудно было так вот сразу притормозить; оставалось надеяться, что полицейский махнет на Берту рукой и выберет себе другую жертву, ведь поблизости были сотни смутьянов. Еще один мощный рывок – и та же рука поставила ее на ноги. Она увидела перед собой симпатичного парня, совсем не похожего на студента и явно не участвовавшего в недавних протестах: бунтари не носили ни галстуков, ни шляп, как этот молодой человек; кроме того, на нем было пальто с претензией на элегантность – длинное, темно-синее, с поднятым воротником. Короче, выглядел он старомодно, а шляпа со слишком узкими полями досталась ему, очевидно, по наследству.
– Давай скорей, девушка! – крикнул он. – Надо рвать когти. – И снова потянул ее, решив непременно спасти, то есть заставить бежать.
Но прежде чем они углубились в переулок, опять возник конный гвардеец, никак не желавший упустить добычу. Он развернул лошадь и пустил в галоп, словно его взбесило то, что от него чуть не убежала уже отрезанная от остальных и почти пойманная студентка. Правда, теперь ему предстояло выбрать между ними двумя – девушкой и парнем, который посмел вмешаться, хотя, если не канителиться и действовать по уму, можно будет сцапать обоих, особенно если на помощь подоспеют товарищи-полицейские, но никого из них поблизости видно не было, большинство свирепствовало на площади, нанося удары направо и налево и не жалея сил, чтобы начальство, не дай бог, не сочло их слишком мягкими и не обвинило в потворстве студентам. Парень в шляпе покрепче сжал руку Берты, но не только не испугался, а, наоборот, с вызовом встал в полный рост, как и подобает человеку хладнокровному, презирающему опасность или не желающему показать своего страха. “Серый” все еще потрясал дубинкой, но уже не так грозно, как раньше, – она крепилась у него к запястью той руки, что сжимала поводья, и он просто слегка раскачивал дубинку,
