Орнамент - Винцент Шикула
— Вы меня, наверно, не понимаете, — заметил он и улыбнулся. — Найти комнату было бы легко, если бы речь шла о вас, для меня же это немного сложнее. Потому я и сказал вам с самого начала, что вы не обязаны с моим предложением соглашаться.
— Вы, что же — больны?
— Не болен.
Я огляделся по сторонам. Разговор становился мне неприятен, я уже жалел о том, что впустил человека в дом. И хотел как-то ему на это намекнуть.
— Квартира-то не бог весть какая. Комнатка маленькая, зимой холодно. Интересно, однако, действительно ли дело обстоит так серьезно, что вы не можете раскрыть мне имя того моего знакомого?
Он покрутил головой.
— Не понимаю. — Потом я подумал, что, может быть, и не нужна ему никакая квартира, что он просто мошенник, который придумал такую отговорку, чтобы проникнуть в дом, но пока не хочет выдавать настоящую причину своего прихода. И спросил: — А денег, денег вам, случайно, не надо?
Этим вопросом я его смутил. — Вы ведь меня даже не знаете, — промолвил он. — В данный момент я хотел бы просто выспаться.
— Где вы работаете? — поинтересовался я.
— Нигде, — отвечал он, и было видно, что и ему становится не по себе.
— Ну, где-то же вы должны работать.
— Нигде я не работаю.
— Уволились?
— Не уволился.
— Как это — нигде не работаете, вас не уволили, на что же вы тогда живете?
Он нахмурил брови. — Зачем об этом говорить? Хочу еще раз сказать: мне действительно очень жаль, что я таким странным образом испортил вам ночь. Этого бы не случилось, если бы ваш знакомый не посоветовал мне зайти к вам и рассказать о своем затруднительном положении. Но вам может показаться, будто я хочу навязаться любой ценой.
— Когда вы приехали сюда?
— Вчера.
— А где ночевали?
— Нигде. — Он помолчал и продолжил. — Приехал поздно вечером, попытался открыть входную дверь, но она была заперта. Тогда я пошел в парк и какое-то время там прогуливался. Потом снова пришел сюда, стал ходить под окнами, пока вы не позвали меня в дом.
— И что же, вы действительно ради меня, только ради меня приехали? — я все еще не мог поверить.
— Не ради вас, ради себя я приехал.
— И вас послал мой знакомый?
Он кивнул.
— Кто-то из моих родных?
— Нет, думаю, он вам не родня.
— Где же ваши вещи? — поинтересовался я.
Он глянул вбок, словно что-то ища, но тут же посмотрел мне в лицо. — У меня с собой ничего нет. Кроме этого портфеля. — И переложил его из одной руки в другую.
— Да вы, собственно, кто? — задал я прямой вопрос.
— Я священник.
— Вы что-то натворили? — помолчав, спросил я.
— Нет, ничего я не натворил. — И добавил как-то небрежно: — Я из тюрьмы сбежал.
Я ожидал, что он продолжит.
Но он словно забыл обо мне. И начал говорить, помолчав несколько секунд, даже почти минуту. — Я, собственно, даже не сбежал. Закрывали монастырь, а меня там не было. Я был дома, приехал погостить. Мои предстоятели и коллеги наверняка на меня сердятся, как бы это объяснить… У меня дома мама и брат. И я подумал: если сейчас их не повидать, потом уже не удастся. Каждый день звонили по телефону, кто-то из краевого начальства нас предупреждал. Именно поэтому я хотел к ним съездить, а пока был дома, кто-то все это и организовал. Лучше бы я тоже там остался. Сам не знаю, почему туда не пошел, почему о себе не заявил. Знаете, брат у меня — калека. И глупо было бы с ним не попрощаться. Ночным поездом поехал назад, но когда уже собирался выходить, ко мне подбежал какой-то парнишка и сказал: «Святой отец, бегите!» Я его даже как следует не рассмотрел. Потом носильщик мне шепнул: «Пан патер, быстро садитесь в поезд и поезжайте дальше». И я сел. А теперь вот скрываюсь.
Он поднял голову, посмотрел в окно, потихоньку начинало светать.
Кто свел нас вместе, который из моих знакомых — а в этом повествовании он, возможно, останется неизвестным — решил, что я должен с ним встретиться? Объявится ли однажды кто-нибудь, объяснит ли, почему он вспомнил именно обо мне? Кто мне настолько доверял, кто меня так высоко ценил? Может, это был один из тех людей, которых я прежде не замечал, не знал или знал только в лицо; меня вдруг стали останавливать, улыбаться, мне порой приходилось оглядываться и смотреть, кто шагает за мной, кто рядом, кто по другой стороне улицы. И я сам себя спрашивал: почему они улыбаются? Что такого обо мне знают?
Помню мужчину, который примерно через месяц после появления Патуца остановил меня — прежде я никогда его не видел. Он пожал мне руку и сказал: — Сегодня я говорил с вашим братом.
— С моим братом? — я озадаченно поглядел на него. — Вы, наверно, меня с кем-то путаете.
Он улыбнулся, пожал мне руку и ушел.
Квартирная хозяйка несколько раз подзывала меня, расспрашивала о том — о сем, хотела узнать о нем больше, чем знал я сам.
— Это мой приятель, — сказал я ей.
— Знаю, — кивнула она. — Только он здесь уже давно, а в домовой книге не записан.
— Его и не нужно записывать. Он скоро уедет, — пообещал я. — Он нездоров, пока не может ходить на работу. Я его задержал, поскольку он хочет мне помочь. Знаете, я начал писать дипломную работу. Разумеется, я за него доплачу.
Хозяйку это успокоило, и Йожо, с которым я тем временем перешел на «ты», мне, действительно, в чем-то помогал или, по крайней мере, давал советы.
После появления Йожо я немного изменился. Закопался в свои учебники и в свободное время размышлял о вещах, которые прежде меня не интересовали. Я перенял от него некоторые слова и выражения, начал рассуждать более трезво, научился более точно формулировать свои мысли. Заметил я это лишь позднее, в разговорах с некоторыми своими однокашниками и на экзаменах, заметил, что они чаще обращают на меня внимание и слушают с большим интересом. Правда, должен признаться, что порой у меня возникало ощущение, что, собственно, говорю все это не я сам, что моими устами говорит Йожо Патуц, а я только повторяю услышанное. Он был старше, а значит, опытнее меня, но облик и образ жизни говорили о его молодости и производили на меня и
