Соучастники - Уинни М. Ли
Я предпочитаю думать, что они свыкались с ситуацией, но на самом деле подозреваю, что их тревожила моя неприкаянность. Бестолочь какая-то: закончила Колумбийский университет, а заработков не предвидится. (То ли дело моя сестра, которая прямо с выпуска попала на подготовительную программу одной из аудиторских компаний Большой пятерки.)
Возможно, все родители тревожные, но мои были особенно тревожные. Может, это китайские дела или азиатские дела. Если использовать политически сомнительную пищевую метафору, тревога – это невидимая приправа, которая портит все наши блюда. Она – в каждом табеле успеваемости, в каждом разговоре за ужином, в каждом разе, когда нас провожают за порог. Вероятно, она порождается жизнью не в своей культуре.
Родителям стало полегче, когда мне пришлось вернуться к ним, выехав из общежития Колумбийского университета. Вернуться в четырехкомнатную квартиру во Флашинге, где я выросла. Вся мебель укрыта прозрачными пластиковыми чехлами, на стенах висят китайские свитки, с улицы под нами, из соседней квартиры, с нашей собственной кухни доносится вечный запах жира. Меня словно загнали обратно в клетку, которую я переросла. Прутья этой клетки не поддавались, и я чувствовала, как на меня давит каждый из них.
Летом все это было почти невыносимо. Из экономии мама редко включала кондиционер, и я в этой квартире растекалась вялой амебой, неспособной к мышлению высшего порядка.
Спасалась я походами в библиотеку Куинса. Там меня раздражали скопища семей, которые, как и я, укрывались от городской жары и экономили на своем электричестве, уходя к стеллажам под кондиционерами и бесплатному чтению.
В какой-то момент я стала уходить подальше. Добиралась обратно до Манхэттена, обратно до Колумбийского университета. Снова зачастила в эти здания из красного кирпича и чудесным образом нашла подработку на лето при старшей преподавательнице киноведения, чьи курсы слушала до того. У меня был жизненно важный пропуск Колумбийского университета, открывавший обратный путь в знакомые заветные пространства: просторные библиотеки, кафедральные коридоры с досками объявлений, обклеенными яркими листочками. Летом эти пространства в основном пустовали; кондиционеры работали на полную катушку. Шли летние курсы по киноведению, вот только устроиться ассистентом я уже не успевала. Но преподавательница разрешила мне слушать ее лекции, присутствовать на показах фильмов и – самое главное – устраивать эти показы.
Расскажу-ка немного о своем романе с кино. Любовь с первого взгляда между двумя людьми – это, наверное, миф, и для многих он оборачивается горьким разочарованием. Но любовь с первого взгляда между человеком и кино реальна, и она всегда радует. Я знала это с той минуты, когда в нежном возрасте четырех лет вошла в темный кинозал. Я сидела, глазея снизу вверх на экран, пришибленная разворачивавшейся надо мной историей, в которой все было не как в жизни – и которая девяносто минут была важнее, чем жизнь. Этот мир навсегда сделался интереснее моего монотонного существования.
С тех пор я любила кино. Но моя семья редко ходила что-нибудь смотреть. Ходить в кино стоит денег, а телевизор почти бесплатный, не считая расходов на электричество. Так что наши походы в эти священные храмы кинопросмотра имели место лишь несколько раз в год, и мама добросовестно штудировала рецензии, чтобы гарантировать, что мы потратимся исключительно на трех- или четырехзвездочные фильмы. Но я все равно смотрела телепередачи о кино: Сискела с Эбертом, Рекса Рида, этих знающих белых мужчин, говоривших мне, какие фильмы стоит посмотреть, хоть я и знала, что посмотреть их мне не светит. Я смотрела “Оскары”, а под конец года – ретроспективы лучших фильмов. Читала все газетные рецензии и материалы о съемках, по понедельникам выискивала сводки о кассовых сборах.
Если бóльшую часть моего детства этот роман был весьма односторонним, то смело скажу: с тех пор из него вызрели самые прочные отношения, что у меня были по сей день. Потому что фильмы не подводят. Они никуда не денутся, всегда утешат, облегчат чувство одиночества, которое, случается, испытываешь в жизни, обеспечат столько драматизма, страха и радости, сколько за пределами кинотеатра тебе никогда не видать. Столько превосходно сделанных историй, столько радующих финалов, сколько тебе никогда не изведать.
Тогда, в двадцать два года, я ко всему, что касалось мира кино, относилась как к чему-то сакральному. И когда эта старшая преподавательница попросила меня устраивать для нее показы, я как-то затрепетала, поняв, что буду по-настоящему иметь дело с реальными, живыми людьми, работающими в киноиндустрии.
Помню, как впервые позвонила кинопрокатчикам. Они находились в мидтауне, всего в нескольких милях к югу от того места, где на кафедре сидела я.
– “Синебюро”, – сказал некто очень деловым и профессиональным тоном.
– Здрасьте, это “Синебюро”? – спросила я. И тут же возненавидела себя, поскольку ответ на этот вопрос был уже дан.
– Да, это оно. – Женщину моя глупость не впечатлила.
– Здрасьте, да, я звоню из Колумбийского университета по просьбе старшей преподавательницы Кристин Брэдфорд, которая читает летний курс по киноведению. Мы сейчас проходим “Без крыши, вне закона” Аньес Варда, и я бы хотела устроить показ для наших студентов.
– Так, значит, образовательный показ? Сейчас посмотрю, какие у нас на образовательные показы расценки.
И вот так вот у меня вдруг появилась предназначение. Законное место на земле. Я толком не назвалась (назвалась только в конце разговора), но у меня была причина для звонка, и над моей причиной не посмеялись.
Я могла заказать тридцатипятимиллиметровую фильмокопию и прокатное удостоверение. Это была доказуемая сделка внутри киноиндустрии.
Я поняла, что это не отличается от заказа пророщенных бобов и кунжутного масла оптом у нашего поставщика. Заключи соглашение, условься о цене (а с бюджетом Колумбийского университета мне и торговаться не нужно было), организуй доставку.
О, эти откровения, когда мы молоды и начинаем понимать, как устроен мир. Что в этом мире все – просто ряд сделок, реклама уникального товара, который мы предлагаем, нас самих, нашего таланта. Нашей истории, никогда не являющейся такой особенной, какой она представляется нам.
Я общалась с “Синебюро” еще несколько недель, и все это время Стефани, сотрудница на другом конце провода, склоняла меня заказать у нее еще “вещей”. Французская “новая волна” интересует? Или Новый Голливуд семидесятых годов? Имеется исключительная подборка документальных фильмов синема верите.
Я поняла, что она проявляет ко мне почтение, – а
