Из серии «Зеркала». Книга 2. Основание - Олег Патров
«Я нашел свое место в мире. И ты, пока не найдешь своего, можешь быть просто рядом».
И как после всего этого он мог предать отца?!.
— Значит, в этой части — тупик, — огорченно заключил следователь. — Придётся перейти к чему-то более сногсшибательному. Не обижайся, малыш: я из всех сил пытался отнестись к тебе трепетно и нежно, ведь мы с тобой почти одной крови, но ты не предоставил мне ни тени шанса.
— Делайте, что хотите, — безразлично ответил Джиа. — Если снимите с меня ошейник, я могу показать вам уморительный фильм, прямо в вашей голове, и оставлю за вами авторские права.
Следователь задумчиво постучал ручкой по столу.
— Забавная штука эта телепатия, — наконец, после продолжительной паузы, произнес он. — Интересно, что твой отец сделает, когда узнает, что Сарра не его дочь?
— Отец никогда не прикасался к мыслям матери, — привычно пояснил Джиа — и вздрогнул.
— Что же ты затих, сынок? Ты же такой сообразительный. Умный, независимый, тебе ничего не страшно. «Оставьте все ваши уловки» — ты так выразился? Я вот думаю, не прогуляться ли мне возле вашего дома. Разумеется, после суда, когда дело будет официально закрыто, и твой отец вернется в родную постельку.
Глаза, уши, рот, щеки, живот, прокуренные пальцы — казалось, у следователя не осталось ни частицы тела, которая бы не хохотала над Джиа.
— А ведь я обыграл тебя, парень. Ты — у моих ног.
И все же он не был злым: вышел, дав возможность Джиа наедине с собой составить нужные показания, хотя мог еще немало полакомиться.
— Спасибо.
«Когда-нибудь еще ты скажешь мне спасибо…»
Дверь закрылась за его спиной, и Джиа до крови прокусил руку.
«Мама!»
«Семья — самое дорогое, что у нас есть. Береги ее», — говорила она ему.
Время — вот, что было по-настоящему дорого. И время работало против него. Тик-так, тик-так…
Джиа было больно, но он не хотел плакать.
«Что ты наделала, мама?!. Что наделала…»
Шаг шестой
10
Краур больше не мог доверять сыну. Горькие, но заслуженные слова Джиа принял с молчаливым смирением.
«Можешь уйти в любой момент,
но, если останешься,
живешь по моим правилам».
Безумие. Если бы он хотя бы догадывался, что задумала его мать и насколько она осознавала последствия…
Джиа мучил себя, но из дома не уходил. Отец с ним не разговаривал, мать снова была беременна и вязала носочки — и он не решился ее тревожить.
Пятнадцать лет Рабочей пустоши — таков был приговор — а потом, через два года, семь месяцев и восемь дней отец вернулся, и никто не предупредил Джиа об этом.
Стоило ли верить хоть кому-нибудь в этом мире?..
«Ты забыл, как работает система? Они получают то, что хотят — и едут по твоим костям дальше».
Так учил его отец, рассказывал о негласных правилах, по которым устраиваются люди, — а Джиа — он предал его. Предал самого дорогого для себя человека. Чтобы защитить Предателя.
Краур сильно злился на сына, и Джиа это отлично чувствовал: он буквально увядал под палящим гневом. Не давать ни жить, ни умереть: уничтожать молчанием и дистанцией в мире, где у Джиа не было других друзей, можно было не хуже, чем доброй удавкой за шею.
— Отец, прости, — следовало сказать Джиа в тот злополучный вечер и объяснить все на чистоту. Но он не смог. Он чувствовал себя виноватым, поэтому не защищался от гнева отца. Но и сказать правду он ему не смог, потому что не придумал ничего лучше, чем умолчание, потому что был дураком…
А был ли?..
Джиа не был уверен ни в чем. Отец был ревнив и мстителен. И виновные всегда должны быть наказаны, если это свои люди. Чужим Краур с равнодушной легкостью прощал многие пороки.
«Так не может продолжаться вечно: или я, или он».
«Я должен придумать финал до того, как мы пересечем финишную ленту».
Джиа бессмысленно изматывал себя различными вариациями на тему…
«По крайней мере, у отца с матерью все хорошо. И отец по-прежнему любит Сарру».
«Если останешься в доме, живи по моим правилам».
Джиа и не подозревал: какое это тяжелое наказание — изгнание, особенно когда физически тебя никуда не выгоняли. Напротив, он мог уйти сам, в любой момент. Но как жить, если ты никому не нужен; если люди, которые знают тебя лучше всех, которые понимают тебя, в которых течет такая же, как у тебя кровь, — не просто далеко — они отвернулись от тебя, и ты не можешь ни рассчитывать на них, ни помочь им.
— Только не говори матери, — стоя на коленях, умолял он отца. — Она не простит.
Но Краур был непреклонен.
— Встань. Я не люблю юродствующих.
«Джиа, ты?!.»
Забавно. Они с матерью не разговаривали на ментальном уровне друг с другом с тех пор, как Джиа исполнилось три года.
«Как ты мог…»
«Ты первая начала. Сарра… Остен…»
Они не договорили. Их затянувшееся молчание могло показаться подозрительным Крауру, а рисковать они не могли.
«Не искушай зверя в берлоге его…»
В этом безумном обмене обвинениями не хватало только отца — и получилась бы маленькая атомная бомба.
«Обезьяна с динамитом танцует вокруг рождественского костра», — Джиа не предполагал, что когда-нибудь унизиться до такой роли, но обстоятельства понукали — и ему пришлось забыть о гордости.
«Только бы не сорваться…», — как заклинание, повторял он по ночам, а ночи становились все длиннее и глуше.
«Сама судьба привела меня сегодня домой пораньше».
Джиа очнулся, лишь когда увидел кровь на шеи и груди матери.
11
Отец окончательно взбеленился, когда почувствовал запах чужого мужчины в доме.
Человека?!.
Остен…оказался тупым и упрямым идиотом и притащился к матери, чтобы выяснить, чьего ребенка Она носит под сердцем. Самоубийца!..
С таким же успехом он мог лечь под сопла ракетного двигателя.
«И пусть ни один из вас не читает мысли другого, дабы не распались узы на радость и на горе, от сего мгновения и до конца жизни перед лицом свидетелей, связывающие этого мужчину и эту женщину…»
Неправда, что не было способа освятить узы запретного брака: люди веками обходили запреты. Судя по фотографиям, свадебная церемония Крауров была очень красивой.
«Да будет сказано все, что должно быть узнано…»
«Это мой ребенок или… Мой?!.»
Они с
