Ремесло. Наши. Чемодан. Виноград. Встретились, поговорили. Ариэль. Игрушка - Сергей Донатович Довлатов
Ст. редактор отдела прозы Инна Борисова
Рукописи были отклонены. И все-таки это письмо меня обнадежило. Ведь главное для меня — написать что-то стоящее. А здесь: «...беспощадный дар наблюдательности...», «...уникальный жизненный материал...».
Через несколько лет меня перестанут интересовать соображения рецензентов. Я буду сразу же заглядывать в конец:
«Тем не менее рассказы приходится возвратить...», «В силу известных причин рассказы отклоняем...», «Рассказы использовать не можем, хоть они произвели благоприятное впечатление...» И так далее.
Таких рецензий у меня накопилось больше сотни.
Нравится — возвращаем!
Шло время. Я познакомился с рядовыми журнальными чиновниками. С некоторыми даже подружился. Письма из редакций становились все менее официальными. Теперь я получал дружеские записки. В этом были свои плюсы и минусы. С одной стороны — товарищеская доверительная информация. Оперативность. Никаких иллюзий. Но при этом — более легкая и удобная для журнала форма отказа. Вместо ответственных казенных документов — фамильярный звонок по телефону:
— Здорово, старик! Должен тебя огорчить — не пойдет! Ты же знаешь, как у нас это делается!.. Ты ведь умный человек... Может, у тебя есть что-нибудь про завод? Про завод, говорю... А вот материться не обязательно! Я же по-товарищески спросил... В общем, звони...
Я не обижался. Результат один и тот же.
Вот несколько образцов дружеских посланий.
Из журнала «Юность»:
Сергей, привет!
Все было именно так, как я предполагал. Конечно же рассказы не прошли. Конечно же не по литературным меркам. Всякая лагерная тема наглухо закрыта, даже если речь идет об уголовниках. Ничего трагического, мрачного... «Жизнь прекрасна и удивительна!» — как восклицал товарищ Маяковский накануне самоубийства.
Некоторые сцены я часто пересказываю друзьям. Лучше бы они прочли это на страницах «Юности», но...
Привет от Юры.
Твой Виталий, 9.2.70 г.
Из журнала «Звезда»:
Дорогой Сергей!
С грустью возвращаем твою повесть, одобренную рецензентом, но запрещенную выше. Впрочем, отложенное удовольствие — не потерянное удовольствие. Верю, что рано или поздно твоя встреча с читателями «Звезды» состоится. Жму руку.
А. Титов, 23 марта 1970 года
Из журнала «Нева»:
Дорогой Сережа!
Твои рассказы всем понравились, но при дальнейшем ходе событий выяснилось, что опубликовать их мы не имеем возможности.
Рукопись возвращаем. Ждем твоих новых работ. Звони. Твой
Арик Лерман, 9.4.70 г.
Друзья, работающие в журналах, искренне хотели мне помочь. Только возможностей у них было маловато. Поэтому я не обижаюсь.
Соло на ундервуде
В Ленинграде есть особая комиссия по работе с молодыми авторами. Однажды меня пригласили на заседание этой комиссии. Члены комиссии задали вопрос:
«Чем можно вам помочь?»
«Ничем», — сказал я.
«Ну а все-таки? Что нужно сделать в первую очередь?»
Тогда я им ответил, по-ленински грассируя:
«В пегвую очегедь?.. В первую очередь нужно захватить мосты. Затем оцепить вокзалы. Блокировать почту и телеграф...»
Члены комиссии вздрогнули и переглянулись...
Литературный Гарлем
Шли годы. Я уже не ограничивался службой в многотиражке. Сотрудничал как журналист в «Авроре», «Звезде» и «Неве». Напечатал три очерка и полтора десятка коротких рецензий. Заказы я получал в основном мелкие, но и этим дорожил чрезвычайно.
А началось все так...
Соло на ундервуде
Позвонил мне заведующий отделом критики Дудко:
«Товарищ Довлатов! Сережа! Что вы не звоните?! Почему не заходите?! Срочно пишите для нас рецензию! С вашей остротой. С вашей наблюдательностью. С присущим вам чувством юмора...»
Захожу на следующий день в редакцию. Дудко мрачно спрашивает:
«Что вам, собственно, нужно?»
«Да вот, рецензию собираюсь написать. Хотелось бы посоветоваться насчет темы».
«Вы что, критик?»
«Нет. Не совсем...»
«Почему же вы думаете, что рецензию может написать любой?»
Я удивился, попрощался и вышел.
Через три дня опять звонит:
«Сережа, дорогой! Что же вы не появляетесь?! Мечтаем получить от вас рецензию...»
И так далее.
Захожу в редакцию. Мрачный вопрос:
«Что вам угодно?»
Это повторялось раз семь. Наконец я почувствовал, что теряю рассудок. Зашел в отдел прозы к Чиркову.
Спрашиваю: что все это значит?
«Когда ты заходишь? — интересуется Чирков. — Во сколько?»
«Куда?»
«К Дудко».
«Ну, как правило, часов в одиннадцать».
«Ясно. А он тебе звонит когда? В какие часы?»
«Как правило, часа в два. А что?»
«А то. Ты являешься, когда Дудко с похмелья — мрачный. А звонит он тебе позже. То есть уже «подлечившись». Попробуй зайди часа в два».
Я зашел в два.
«А! — закричал Дудко. — Как я рад! Сто лет не виделись! Надеюсь, принесли рецензию?!. С вашим талантом!.. С вашим чувством юмора!..»
И так далее.
С тех пор я напечатал в этом журнале десяток рецензий.
Однако раньше двух я там не появляюсь...
В общем, меня изредка публиковали. Хоть и не по специальности. На этот счет имеется такая запись:
Соло на ундервуде
Лерман и я — оба попали в энциклопедию. В литературную, естественно, энциклопедию. Лерман на букву... «Ш» (библиография к Шолохову). Я — на букву «О» (библиография к Окуджаве).
Какое убожество...
Разумеется, я получал не только грустные известия. Мою работу в частном порядке хвалили уважаемые люди. Рассказы нравились Гору, Пановой, Бакинскому, Меттеру. Я получал от них дружеские записки. Постепенно этого мне стало явно недостаточно.
Как заработать 1000 (тысячу) рублей
В журнале «Нева» служил мой близкий приятель — Лерман. Давно мне советовал:
— Напиши о заводе. Ты же работал в многотиражке.
И вот я сел. Разложил свои газетные вырезки. Перечитал их. Решил на время забыть о чести. И быстро написал рассказ «По заданию» — два авторских листа тошнотворной елейной халтуры.
Там действовали наивный журналист и передовой рабочий. Журналист задавал идиотские вопросы по схеме. Передовик эту заведомую схему — разрушал. Деталей, откровенно говоря, не помню. Перечитывать это дело — стыжусь.
В «Неве» мой рассказ прочитали и отвергли.
Лерман объяснил:
— Слишком хорошо для нас.
— Хуже не бывает, — говорю.
— Бывает. Редко, но бывает. Хочешь убедиться — раскрой журнал «Нева»...
Я был озадачен. Я решился продать
