Совсем не женская история. Сборник рассказов - Магдалина Вячеславовна Гросс
«Ладно, – Женька положила тетрадь на письменный стол, – пойдём обедать. Тебе же в музыкальную ещё идти!»
Музыкальная школа тоже была предметом Женькиной гордости. Сын учился играть на баяне и ходил в «музыкалку» по собственной инициативе. Женька своего желания ему не навязывала. Да она и не могла сделать этого хотя бы по той причине, что у неё даже в мыслях не было учить Кольку музыке. Но, как-то раз забежав к соседям, семилетний мальчуган увидел, как дочка соседей – Марина – достаёт из чёрного футляра, похожего на чемодан неправильной формы, какой-то странный инструмент, оказавшийся на самом деле баяном. А когда Марина, расположившись в комнате, сыграла ему пару-тройку простеньких произведений, да ещё и добавила, что скоро собирается участвовать в концерте, потому что ходит заниматься в оркестр, Колька моментально загорелся тоже научиться играть на таком чудесном инструменте. Женька думала, что желание это было сиюминутным, поэтому на Колькину просьбу – отдать его учиться в музыкальную школу – положительно кивнула. При этом она заметила, что неплохо было бы дождаться сентября, потому что в середине лета ни в какую школу его бы не записали. Каково же было её удивление, когда в конце августа Колька внезапно напомнил своей маме об их разговоре. Так Женьке и пришлось отвести его в музыкальную школу, куда в отличие от многих мальчишек и девчонок, Колька стал ходить с удовольствием.
***
Родители у Женьки были, по её собственному выражению, «только записью в свидетельстве о рождении». Женьку с ранних лет растила бабушка – суровая и добрая одновременно, выжившая от голода в гражданскую войну и прошедшая всю Великую Отечественную. Бабку Женька обожала, звала её «мамой», и хотя между ними иногда и случались споры или недоразумения, они никогда не выливались во что-то серьёзное, так как бабка была мастером по «обхождению острых углов» в жизненных ситуациях. Женька же «острые углы» не только не умела обходить – она в противоположность аристократичной бабушке, с лёгкостью создавала их! Она была этаким «ершом» как дома, так и в школе. Не задумываясь, ссорилась с ребятишками, с которыми через пять минут снова мирилась, а ещё через пять снова ссорилась. И так могло повторяться до бесконечности. Став постарше, Женька ничего не изменила в своём характере: ей ничего не стоило наговорить грубостей даже тому, кого она видела впервые в жизни. Она совершенно не умела держать себя в руках и не старалась научиться этому. Бабушка частенько ругала Женьку, но поделать ничего не могла. В особенности же плохо Женька относилась к мужчинам, которые по возрасту были близки к возрасту её отца. В них она видела потенциальных обидчиков и истязателей. Ей казалось, что добрые и улыбающиеся мужчины на улице дома превращаются в тиранов. А словосочетание «хороший отец» вызывало на Женькином лице в лучшем случае кривую ухмылку.
***
Колька сидел за столом и выводил буквы. «Наверное, она не будет ругать меня?» – и он протянул Женьке тетрадку. «Наверное, не будет», – уверенно сказала та, глядя на домашнее упражнение. «Ишь как ровно написал», – подумала она про себя. Но вслух сказала: «В следующий раз пиши ещё аккуратнее». Сын посмотрел на неё, в его глазах было недоумение. «Я старался»,– сказал он каким-то важным басом.
Позже, когда он заснул, Женька долго смотрела на его аккуратный носик, на русые вихры и вспоминала, как чуть не родила его в четыре месяца. Как остаток беременности пролежала в больнице на сохранении, стоически перенося все капельницы и уколы, которые врачи выписали ей в несметном количестве. А когда он родился, Женька чувствовала себя самой счастливой. Игрушек с самого Колькиного рождения в доме было много, начиная от простеньких резиновых утят и крокодильчиков до супермашин с дистанционным управлением. Женькины подруги тоже баловали своих детей игрушками, правда, это баловство зачастую заменяло материнское общение. Нередко Женька становилась свидетельницей окриков в адрес сыновей и дочек своих приятельниц: «Я тебе столько игрушек накупила, а ты всё ко мне лезешь играть. Иди, не мешай!»
Для Женькиной сущности такое обращение с детьми было непонятно и неприятно. Сама она неустанно строила с Колькой башенки из разноцветных кубиков, собирала ему железную дорогу и к неуёмному удовольствию малыша весьма похоже изображала на разные лады гудки паровоза. Она читала сыну на ночь сказки про злого-презлого волка и хитрющую лису, которая всегда выходила с лёгкостью из всех ситуаций, но непросто читала, а объясняла, почему репку можно было вытащить только сообща и почему Емеле так повезло с волшебной щукой. Женька практически не спускала маленького Кольку с рук до тех пор, пока тому не исполнилось четыре года. Счастливое это было время! Предаваясь воспоминаниям, Женька не заметила, как задремала.
Утро же выдалось суматошное: они проспали! Редкость несусветная! Бегом в ванную, бегом завтракать, бегом на остановку провожать Кольку! И только когда переполненный автобус, пыхтя и пуская синеватый дымок, повёз кого в школу, кого на работу, Женька, посмотрела на часы и облегчённо решила про себя: «Всё-таки успеет!»
***
Вот оно – счастье! Сердце Женьки пело так, будто внутри невидимый смычок плавно и мелодично водил по таким же невидимым струнам: они подали заявление в ЗАГС. Женькин избранник, добродушный толстяк Пётр, только улыбался, глядя на то, как его будущая жена вместо того, чтобы степенно идти с ним по дороге, вдруг начинала прыгать, скакать, а то и просто кидаться ему на шею, вызывая неподдельное удивление у прохожих.
«Женя, ну Женя! – то и дело повторял он, – разве можно так?»
«А почему бы и нет? – она весело подмигивала ему, и из её тёмных глаз лился какой-то необыкновенный свет.
По правде говоря, в душе Пётр и сам был не прочь погоняться за озорницей-Женькой, но как-то стеснялся. Неудобно было перед людьми, которые шли по своим делам и отнюдь не разделяли, как ему казалось, Женькиного бурного веселья.
Дальше дорожка сузилась, и молодые люди пошли, держась за руки, но Женька и тут не могла идти спокойно.
