Никто не знает Сашу - Константин Потапов
Онлайн. Ох. Это лучше, чем ждать. Так. Так! Бери свои отманикюренные пальцы (не из-за его приезда, ага), и пиши.
Макс, привет. Я знаю, вы с Сашей не общаетесь. Это ваши дела. Но мне очень нужна админка. Для меня это важно. Ты можешь её дать?
Прочитал. Пишет.
Алина, привет, админку я не дам, потому что Саша подвёл нас с альбомом и туром тогда. Для меня ЭТО было важно.
Блядь.
Как же мне делать тебе тур, Саша?
4. Александр Даль, по пути в Ростов-на-Дону
Поезд был старый, а вагон полный. С ним ехало пять подростков, лет двадцать. Заняли всё купе, трое в основном, двое на боковых. Длинные, громкие, несуразные. Очки, майки с принтами. «Юность». Логотип рэпера Гиперболойда. Несмешные шутки. Шорох упаковок, крошки чипсов, соцветья прыщей. Лёня, Диман, Глебыч, Макс. Мы слушали другое, юзали другие словечки, но вот так же забивались в плацик – в тесноте инструментов, всех раздражали, думал он. Хотели показать, что всё нипочём, а потому выглядели так же придурковато и трогательно. А поезд ехал медленно, как сейчас, в раскачку, начало рубить…
– Парни, можно потише?
– Да мы тихо.
Включили на колонке «Мордор» Гиперболойда и гоняли трек за треком, по несколько раз, перематывая на любимые моменты.
Они с Алиной делали всё в спешке и слишком поздно, и потому он не успел взять дешёвые авиабилеты в первый город, в Ростов. Даже верхние в купе стоили дорого. Пришлось в плацкарт. Санкт-Петербург – Анапа. Сутки до Ростова.
Но теперь всё легче, думал он. По вагону плыли солнечные квадраты, выхватывая и отпуская лица, и это была дорога. Солнце заливало вагон совершенно бесстыдно, и пятна света искали лица так по-детски искренне, беззастенчиво – а какой ты? А ты? И теперь всё было легче. Просто ощущения, думал он. Приходят и уходят. Приходят и уходят. Приходят и… проснулся от резкой остановки. Кто-то задел по ноге. Голова потяжелела, облипла. Он вышел на перрон, подышал. Вокруг ржавые фермы ЛЭП, весна в пятнах снега.
В вагоне тот, что в майке Гиперболойда, глянув на чехол, спросил:
– Вы музыкант?
– Попросили передать.
И поезд тронулся. А они снова включили и читали вместе с надрывным голосом с колонки, шелестели губами.
– Тёма билеты взял. В Олимпийский.
– Минус три ка. Гипер не соберёт.
– Гипер? Изи.
– У него ж тур. Пятьдесят городов.
Подростки вырубились в десять, но он долго не мог уснуть. Вспоминал первые концерты. Полный зал, советское ДК в родном Поволжске, Глеб, Лёня, Диман.
Макс. Ладно. Всё просто ощущения.
Он ведь так психанул. Швырнул эту траву в меня, а нет, в ведро, да. «Я – тебе мешал?!» И ведь не объяснишь ему, какой он сложный, и бескомпромиссный, и всегда выставляет себя жертвой. С Максом всегда было сложно, но качает вагон, и плывут столбы, и мы выходим на полный за…
Очнулся утром. Поезд нехотя подкатывался к Ростову. Потянулись пригороды, мутное солнце в хаосе жестяных кровель и снег сошёл, и вот-вот хлынет: фасады, лепнина, южные говорки…
Ирка стала сразу. Как доехал? Как спал? А будут ли новые песни? А почему не приехал в тот раз? А расскажи про Индию? А про Непал? Классное видео. И песня ничё. А почему уехал? А что с альбомом? Теперь однушку снимаешь, да? А почём? Не дослушивав, задавала следующий. Светка – молчала. Ирка – нервничала. Ирка всегда была болтливой. Брюнетка. Южная, фигуристая. С симпатичным злым лицом. Надутые губы. Говорила категорично, но без уверенности. Пыталась попасть. Он помнил, как она раздражала в тот раз. Теперь всё было сквозь. Сели в Светкину машину, двинули от вокзала к Ирке.
Ирка говорила про поэтов, которые выступали до. Перечисляла как бывших. Гарлянский понравился. Тёма – слишком сладкий. Но собрал больше. Это Светка. Мне сложные и брутальные интереснее. Это Ирка. И когда постарше, сказала Ирка. Это уж точно, сказала Светка.
– А сколько Гарлянский собрал?
– Сорок где-то.
– Тридцать один, Ир.
– Ну, тридцать один. Какая разница? Что ты пугаешь артиста, Свет.
Она хотела попасть. Он улыбался. Вот про что надо петь.
У Ирки узкая однушка. Свежий ремонт. Зелёные стены, светлая мебель. Сходил в душ. Помыл голову Иркиным шампунем, будто примерил её запах. Вытерся выцветшим полотенцем. Светка – рыжая, тату на запястье, молчаливая, худая – делала завтрак. Ирка не умолкала. Явно нервничала, и хотела перелить это в него. Сказала, что послушала песни. Ей понравились. Некоторые. Перечислила. Вот эта и вот та. И вот та ещё. Хорошие песни. Ей понравились. А как ты их пишешь? Сначала слова? Или мелодия? Откуда берёшь идеи? А что вдохновляет? А муза? Да что ты лыбишься, Свет. У нас особенный артист. Поспать? Пойдём, я постелила на кушетке. Знаешь, кто здесь уже спал? Она перечислила всех, кто здесь уже спал. Но если хочешь, могу постелить тебе на моей. В качестве исключения.
Красивое широкое лицо, надутые губки. Светка мыла посуду на кухне и что-то напевала. «Последнюю». Он улыбнулся.
– Посплю тут. Спасибо.
– Хорошо. Будем на кухне. Зови. Если, что.
Пару часов он ворочался. Вырубился только на полчаса.
Когда ехали на площадку, Светка названивала звукачу Косте. Костя долго не брал трубку. Светка боялась, что набухался и не приедет на чек. Голос Кости в трубке был неприветливый. Светка спрашивала, ты где. Ирка закатывала глаза. Костя не купил батарейки для микрофона. Светка спорила, кто должен купить. Ирка цокала. Светка сказала, что ладно, купит сама. Попросила не опаздывать, Костя уже отключился. Ирка сказала, что им надо расстаться. Светка сказала, что просто Костя непростой человек. Ирка сказала, что он мудак. Светка сказала, что он помогает за бесплатно. Они развернулись и поехали в супермаркет за батарейками. Всю дорогу они препирались о том, мудак ли Костя или непростой человек. И почему он всё делает как одолжение, Свет. Но это и есть одолжение, Ир. Но он же уже согласился помочь, Свет. Но он делает за бесплатно, Ир. Но он трахает тебе мозг, Свет. Ладно, Ир. И мне, Свет. И артисту, Свет. Ладно, Ир! Светка поймала мой взгляд в зеркале, сказала, что всё хорошо, время есть, Ирка подхватила, да-да, всё хорошо, развернулась, похлопала по колену. Укачивало. Наконец-то доехали. Светка предложила пойти в супермаркет вместе.
