Том 1. Первая книга рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин
– Неверная! – воскликнул я, выступая вперед.
Луиза так быстро отдалилась от графа, поправив платье, что только продолжительность моих наблюдений не позволяла мне считать себя обманувшимся.
«Ни клятвы, ни обещания, ни любовь!» – начал я.
– Недурно, – прервала меня Луиза, вполне оправившаяся, – это, кажется, из Ротру? Вы с пользой употребляете свои досуги, заучивая тирады из трагедий; теперь ваши досуги еще увеличатся, так как вы завтра же покинете мой отель.
– Право, вы слишком терпеливы, дорогая госпожа де Томбель, ко всем этим людям, – проговорил старый граф.
– Да, и вы видите, как я наказана! – живо ответила Луиза. – Но это последний раз. Зачем вы здесь?
Тогда я обратился к де Шефревиль, говоря о своих отношениях к Луизе, думая ревностью отвлечь его от этой женщины. Она слушала молча, сердито улыбаясь, и бровь ее, над которой была прилеплена мушка в виде бабочки, вздрагивала.
– Вы заблуждаетесь, мой милый, – заметил граф, – думая, что ваши рассказы меня очень интересуют.
– Ни слова правды, – прошептала Луиза.
– Разве я не знаю? – сказал граф, пожимая ей руку. В отчаянье я бросился на колени посреди комнаты.
– Луиза, Луиза, а мой сон в ожиданье вас? а чудное пробуждение? а старая Маргарита? а дорога в Париж? а родинка на левой ноге?
Граф улыбнулся, госпожа же де Томбель сказала, вставая:
– Мне жаль вас, Эме, но, право, вы не в своем уме.
– Успокойтесь, дорогая госпожа де Томбель, – сказал старик, целуя ее руку.
– Каналья! – воскликнул я, вскакивая. – Сегодня же я покину твой поганый отель.
– Тем лучше. Только, кстати, отдайте украденный ключ, – проговорила Луиза.
Глава IV
Я не знаю, как очутился на мосту; было, вероятно, поздно, так как огни в лавочках по набережной были погашены и не было прохожих. Устав бродить по незнакомым улицам, снедаемый любовью, ревностью и гневом, не зная, куда направиться, я облокотился на перила и стал смотреть на черную воду реки, отражавшую раздробленно от частой ряби редкие звезды. Мысль о самоубийстве, пугая, влекла меня. Главное, что тогда не нужно будет думать о будущем. Но вода так темна, так холодна, вероятно; в утоплении предстоит столько невольной борьбы со смертью, что лучше повеситься, что можно сделать и днем, когда все веселее. За такими мыслями я не заметил, что на мост вошла кучка людей с фонарем; они были все закутаны в плащи от холода, но по голосам можно было определить, что компания состояла из двух женщин и четырех мужчин. Подойдя ко мне, несущий фонарь осветил мое лицо, проговорив грубым голосом: «Что это за человек? кандидат в утопленники?»
– Ба! знакомое лицо, – раздалось из толпы, – это никак птенец госпожи де Томбель, очаровательной Луизы?
– Падаль – эта госпожа, – хрипло сказал женский голос.
– Но что здесь делает этот маленький Адонис? отчего он не в постели своей госпожи, а на сенском мосту? – фальцетом заговорил мужчина небольшого роста.
– В самом деле, куда вы ходили один, без плаща в такой час? Это далеко не безопасно! – проговорил, отводя меня в сторону, Франсуа де Сосье (теперь я его хорошо узнал по глазам и носу). Я вкратце, но довольно бестолково рассказал свою историю. Он улыбнулся и серьезно сказал:
– Прекрасно. Я вижу только, что вы очень наивны и что вам некуда идти. На сегодняшнюю ночь вам лучше всего быть с нами. Мы подумаем, что делать дальше. Ночь принесет совет, не правда ли? – И потом, присоединившись к остальному обществу, громко заявил: – Друзья, мадемуазель Колета, на сегодня наша компания пополнится этим прекрасным юношей, его зовут Эме, кто говорит против? Тебе, Колета, как хозяйке, первое слово.
– Он седьмой и рискует остаться без пары, – промолвила высокая женщина, которую называли Колетой.
– Или еще хуже, оставит кого-нибудь из нас без пары.
– Черт побери, двигайтесь куда-нибудь, на мосту адский ветер, и свечка в фонаре близка к концу; дома распределимся, – закричал освещавший дорогу.
Глава V
Колета, Колета,
Что значит все это:
Не шлют уж привета,
Не помнят обета,
Забыли лобзанья
Нейдут на свиданье?
Дурная примета,
Поверь мне, все это:
Прошло твое лето,
Колета, Колета.
Так пел человек в красном длинном жилете, нога на ногу, оперши гитару о колено, закинув голову с красным толстым лицом. Колета играла в карты с маркизом, сердито косясь на поющего. Маленькая Нинон тщательно танцевала менуэт без кавалера, актер высоким тенором декламировал:
О государь, когда б твои желанья
Согласовались с выгодой народной,
Когда б последний бедный селянин
Мог находить защиту у престола!
Против меня, державшегося около де Сосье, помещался молодой человек, которого все называли «Ваше сиятельство», в скромном платье, но с драгоценными перстнями на пальцах, редкой красоты, и с глазами, чем-то до странного похожими на глаза маркиза. Потом я понял, что соединение пристальности и рассеянности, остроты и слепоты было то, что давало им эту общность. Собака под столом стучала лапой, вычесывая блох, и визжала, когда Колета пихала ее ногой.
– Это бесчестно между своими: ты передернул.
– Милая Колета, вы огляделись?
– Что же, я кривая, по-твоему?
– Мне кажется, мадемуазель не права, – тихо вставил человек с перстнями.
– Не удивительно, что вы заступаетесь за Франсуа.
Прошло твое лето,
Колета, Колета…
– Меня бесит это пение! Жак, прекрати.
– Как же я буду танцевать свой менуэт?
И в небеса неслись бы голоса
Тобой освобожденных, вольных граждан.
Колета залпом выпила вино; мне казалось, что я во сне; ссора все усиливалась; Франсуа тянулся к Колете, говоря: «Ну, поцелуйте меня, милая Колета, ну, ангел мой, душа моя».
– Очень мне нужно целовать всякого пакостника, всякого потаскуна? Что, я не знаю, откуда у тебя деньга? от папаши герцога, как же? что стесняться? здесь все свои, и я плюну тебе в лицо, если ты еще полезешь ко мне. Ты сам знаешь, что знаешь!
– Ваши слова оскорбляют также и меня, сударыня, – поднялся молодой человек со странными
