Зеленая гелевая ручка - Элой Морено
Мы грелись на солнце вот уже два часа, как неожиданно пришел Пабло вместе со своей невестой и еще одной девушкой, которую никто не знал.
– Ребята, привет! – сказал Пабло, подходя к нам.
– Привет! – отозвались мы в унисон, не отрывая ни на секунду взгляда от пришедшей вместе с ними незнакомки. Любопытство в нас перемежалось с удивлением и незнакомым до этих пор желанием.
– Это моя кузина Ребекка. Ее родители только-только переехали сюда жить, и она еще никого здесь не знает… – сообщил Пабло, раскладывая полотенце на песке.
– Всем привет! – послышался мягкий голос.
Все трое разделись до купальников и плавок. Мы с Тони перевернулись на животы и, пряча взгляды за солнечными очками, продолжали наблюдать за незнакомкой.
Ребекка была настоящей красавицей с голубыми глазами, густыми волосами цвета ванили и атлетическим телосложением. Не сказать, чтобы она была высокая или низкая, скорее, среднего роста. Мы были просто ошеломлены, когда она начала растирать солнцезащитный крем по всему телу. Она заметила, что мы наблюдаем за ней, – причем не только она, но и ее кузен, среагировавший недружелюбным взглядом, – и одарила нас улыбкой. Когда с растиранием кремом, наконец, было покончено, она улеглась на полотенце лицом вниз. В тот день она была в черном бикини, которое подчеркивало ее светлые волосы, хотя это было последнее, от чего мы никак не могли оторвать свои взгляды.
С тех пор Реби – так ее по-дружески все называли – стала одной из нашей компании, но не единственной в нашей жизни.
Если что-то и привлекало меня в ней больше, чем ее телосложение, так это неисчерпаемая энергия, какое-то неутолимое желание использовать каждое мгновение жизни, которую она будто заново открывала для себя. Каждое мгновение было для нее возможностью построить новые планы на будущее, она еще не проживала сегодняшний день до конца, а уже думала о дне завтрашнем. Это было время, когда Реби даже не хотела знать значение таких слов, как сон, покой или отдых.
Всего за несколько недель она смогла стать для всех хорошей подругой и обзавестись двумя преданными поклонниками: двумя братьями, которые братьями не были. Я прекрасно помню все эти глупые заигрывания, эти взгляды одного и другого, эти приятные моменты, когда можно было поболтать с ней. Я помню двух детей, которые, будучи уже совсем взрослыми, призывали: «Посмотри на меня, Реби. Посмотри, как я ныряю в бассейн головой вниз. Посмотри, как я могу стоять в воде на голове. Посмотри, как я похож на тебя, а он совсем нет. Посмотри на меня, Реби».
И это подростковое соперничество, дружеское поначалу, постепенно становилось враждебным. В конце концов оно образовало трещину в истории возрождающейся дружбы.
Пока еще не наступил тот день, когда Реби сделала свой выбор, своим решением поставив точку в наших с Тони отношениях. Навсегда.
* * *
Я лежал неподвижно, распластавшись на земле. Сквозь слезы, застилающие взгляд, я видел, как родители пытались отыскать под руинами хижины того, кто всего за несколько минут до этого помог мне ее достроить. Это были мгновения, когда мои мысли, подобно эквилибристу на тонкой проволоке, пытались поймать равновесие между реальностью и бессознательным состоянием.
Из-под завала вдруг появилась голова, перепачканная пылью, кирпичной крошкой и кровью. И прямо к этой голове был прибит кусок дерева: похоже, что мы пропустили один гвоздь, не удалив его из доски.
Кровь, как мне тогда показалось, литрами вытекала из его волос и, словно крошечная река, стекала по лбу. В районе носа она расходилась на два ручейка, стремительно бежавших вниз только для того, чтобы навсегда застыть на шее в области кадыка. Кровь, еще свежая, смешанная с землей, была размазана по всему лицу. Лицу Тони, которое я с трудом узнавал.
Его тело казалось неподвижным. Я посмотрел на его ноги. Они все были перепачканы в земле, как будто, пока я изо всех сил старался вытащить свою ногу, он, предвидя неизбежную катастрофу, также боролся и полз, чтобы как можно быстрее выбраться наружу.
Через несколько мгновений он начал издавать звуки, которые я не забуду никогда в жизни. Это были приглушенные стоны, похожие на грустное мяуканье умирающей кошки. В нем было желание человека, забывшего, как дышать, вдруг сделать глубокий вдох полной грудью. Как только Тони ожил, мой отец стремглав понесся к соседям – в нашем доме не было телефона, чтобы вызвать скорую помощь. Моя мать сидела рядом с ним, держа его за руку, пока он шептал ей на ухо о своих мечтах.
– Не переживай, мое солнышко, не переживай… Скорая вот-вот будет здесь.
Я никогда раньше не видел, чтобы она содрогалась вот так, всем телом, от непередаваемого страха, от безграничной тревоги. Она так крепко держала его за руку, что мне казалось, она ее сломает.
– Ты, главное, не двигайся, Тони. Потерпи еще немного, скоро все пройдет, ты только не шевелись, – шептала она испуганно, смахивая пыль с его ресниц и боясь задеть кусок деревяшки, которая все еще торчала из его головы. По лицу мамы текли слезы.
Но Тони и не двигался. Он продолжал лежать на коленях моей матери, изо всех сил пытаясь вернуть себе утраченное дыхание. Сквозь слезы я видел, как поднимается и опускается его грудная клетка. Я поднес руки к глазам, которые уже начали сильно болеть, и в этот момент вдруг почувствовал, как все закружилось и поплыло передо мной.
Я не смог удержать равновесие и упал.
* * *
Я проснулся весь мокрый в своей постели, в комнате, где мы жили с Тони вдвоем каждый август. Вокруг была кромешная темнота, как и в любую другую ночь. Я подумал, что мне приснился какой-то странный сон – закономерный результат странного дня. Я ощутил непередаваемое облегчение, огромное, почти эйфорическое. Слегка дрожащими от нервного потрясения руками я схватился за собственную голову, за собственную призрачную надежду. Это было лучшее мгновение за весь тот печальный август, когда я, все еще сбитый с толку, вдруг понял: кошмары иногда бывают настолько реальными, что организму требуется время, чтобы понять, что это был всего лишь дурной сон. На несколько минут я погрузился в осознание того, что, несмотря на сильный испуг, никто не упал с кровати, машина не разбилась, и она не сбежала с другим. Я сдался на милость самых страшных мгновений дурного сна: когда вы понимаете, что все уже случилось, но ничего из этого не происходило по-настоящему.
Так что на следующий день, на следующее утро, несмотря на то что
