Последний сад Англии - Джулия Келли
Если бы она занималась только дизайном, то-то был бы рай! Но в ее обязанности входило еще очень много всего помимо этого. Она была и бухгалтером, и кадровичкой, занималась начислением зарплаты, маркетингом и продажами — все в одном лице. Бывало, работая над сайтом, она ошибалась — сказывалась ночь, проведенная за ноутбуком, когда приходилось обрабатывать кипы цифровых документов, накапливавшиеся не смотря на то, что она вела малый бизнес. Затем она падала на кровать и сразу вырубалась, но потом просыпалась, хватая ртом воздух, послу ночного кошмара, где кто-то взломал банковский счет фирмы и превысил кредитный лимит на 75 тысяч фунтов стерлингов.
Такие дни случались, такие разговоры случались — и это заставляло ее усомниться, а не обманывает ли она сама себя, утверждая, что может заниматься этим до скончания дней.
Откашлявшись, она сказала:
— Мне надо приготовить ужин и подготовиться к завтрашнему дню.
— Эмма, у тебя такой большой потенциал…
Я растила тебя не для того, чтобы ты целыми днями копалась в грязи и земле.
Я думала, ты будешь выше этого.
Ты упустила все шансы, Эмма.
Какое разочарование.
Вновь и вновь слышались ей те ранящие слова, которые мать бросала во время каждой ссоры, а их она устраивала регулярно с тех самых пор, как Эмма бросила университет и выбрала тот образ жизни, который вела сейчас. Именно тот образ жизни, которого так не хотела для нее мать, порвавшая со своими корнями, поднявшись по социальной лестнице и перестав относиться к рабочему классу.
— Мам, мне надо идти, — сказала она неловко.
— Пришли нам фотографии коттеджа, в котором ты сейчас остановилась, — тон матери уже стал вполне веселым, ведь все стрелы были ею выпущены.
— И фото сада тоже! — крикнул ее отец, его было слышно на заднем фоне.
— Пришлю, — пообещала Эмма.
Она завершила звонок и продолжила разбирать продукты, пытаясь избавиться от закравшегося сомнения, а не была ли мама права.
Винсента
Вторник, 5 февраля 1907 год
Хайбери Хаус
Солнечно; ветер восточный.
Каждый новый сад — непрочитанная книга, чьи страницы наполнены возможностью. Этим утром, стоя на ступенях, которые вели к Хайбери Хаус, я вся тряслась от волнения. Новый сад — это новый, полный тяжкого заказ, за которым следует триумф. Тем не менее я решила, что сад в этом имении станет моим главным достижением.
Впрочем, не стану забегать вперед.
Я позвонила в звонок, где-то в глубине дома залаяла собака. Я терпеливо ждала, теребя полы моего темно-синего пальто, так красиво оттеняющего белизну моей блузы. Адаму понравилось, как я оделась. Прежде, чем посадить меня на поезд, он пообещал, что присмотрит за домом и садом, пока я в Уорикшире.
Я была поражена чопорностью Хайбери Хаус. Последний раз я была здесь в декабре, тогда его окна и двери были увиты лентами и гирляндами. Сейчас их не было. Миссис Мелькорт — хозяйка дома, — в тот день отсутствовала, поскольку ездила с визитами к знакомым, но со мной обстоятельно побеседовал Мистер Мелькорт, прежде чем позволил пройтись пешком по длинной лужайке вдоль поникших клумб, настолько безыскусных, что это опечалило меня. Он купил этот дом три года назад и теперь, приведя в порядок все комнаты, переключил свое внимание на окрестности. Меня он нанял по рекомендации нескольких из моих предыдущих клиентов, которых, вне всякого сомнения, желал впечатлить.
Он хотел сад, полный элегантности и амбиций, — сад, что будет выглядеть так, как если бы принадлежал этой семье долгие годы, а не являлся недавлей покупкой на деньги, полученные по наследству, сделанному на мыловарении.
Массивная входная дверь отворилась со скрипом, похожим на стон; в дверном проеме нас встретила экономка в мрачной униформе: черной, с высоким воротом, и со связкой ключей, что висела у нее на поясе на цепочке, похожей на средневековый шатлен.[11]
— Доброе утро, — проговорила она нараспев, в ее размеренном голосе слышался бирмингемский акцент.
Я покрепче сжала картонный тубус с бумагами, который привезла из Лондона.
— Утро доброе. Меня зовут мисс Винсента Смит. Мне назначено у мистера Мелькорта.
Экономка оценивающе оглядела меня, от шляпки до мысков моих ботинок. Ее губы сжались в ниточку, когда на моей обуви она увидела грязь — тем утром я проверяла свои розы, поэтому емного испачкалась.
— Могу разуться, если хотите, — сказала я насмешливо.
Спина экономки резко выпрямилась и напряглась, словно я уколола ее шляпной булавкой.
— В этом нужды не будет, мисс Смит.
Женщина отвела меня к гостиной на две персоны[12] и жестом приказала ждать подле двери. Я отметила, что эта комната, несомненно, огромна, в нее вела двойная карманная дверь[13], ее стены были в рост оббиты деревянными панелями, украшенными ручной резьбой. В одном конце комнаты стояла резная ширма, оберегавшая от пламени, полыхавшего в мраморном камине. C потолка свисала большая люстра, сиявшая электрическим светом, в отблесках которого сверкали дюжины хрустальных бокалов, играли красками гобелены и картины. Однако чудеснейшее изо всех украшений находилось в центре этой комнаты: там восседала светловолосая миниатюрная женщина в белом шерстяном дневном платье, перепоясанном наискось черной лентой. Напротив нее рядком сидели трое детей; няня следила за тем, как самая старшая девочка читает вслух:
— Промурлыкала Кэт Совенку в ответ: На свете нет слаще певца![14]
