Александр Каменецкий - Карта Родины
Дождь кончился, и облака расступились, обнажив бездонное небо, на котором щедрой россыпью, гроздьями, пылали лучистые яркие звезды. Вздымаясь куполом необъятного храма, оно источало ровный, нерушимый и влажный покой, нисходивший теплыми, пронизывающими потоками, как благословение. Неподвижный воздух сгустился сочными ароматами казалось, луговые травы, разбившиеся спелые яблоки, старые деревья, мокрая земля растворяются, теряя очертания и превращаясь в легкий, душистый пар, приятно щекочущий ноздри и скрадывающий без следа любой звук. Промытый яростным звонким ливнем, мир замер, любуясь своей неожиданной чистотой и свежестью, на самом исходе августа и лета, словно обернулся вдруг на прощанье, входя под суровые своды скорой осени...
Ошеломленный неожиданной переменой, захлебнувшись пряностью запахов, сраженный воцарившимся вдруг покоем, мужчина сделал пару зыбких шагов и, не выдержав, повалился лицом в мокрую траву. Щедрая земля любовно приняла его твердое тело, пластаясь сытной плотью, как женщина, и хлынула вереница давно забытых чувств, сладко теребя сердце.
Зашуршал кусты, и послышался увесистый прыжок; кто-то жарко засопел над ухом, и вслед за тем огромный шершавый язык прошелся по щеке, захватив сразу пол-лица.
- Султанчик... псина моя родная... прибёг...
Огромный мохнатый пес, перепачканный грязью, навалился ему на грудь и пыхтел, заливая рот и ноздри текучей, резко пахнущей слюной.
- Обрадовался, да?.. Ну, хорош, хорош, отстань... Задавишь.
Умный зверь заурчал, сел послушно рядом и зашлепал хвостом по траве, пристально и грустно глядя на хозяина.
Мужчина открыл глаза и впервые за многие годы увидел небо бархатное, звездное и не по-человечески торжественное, как будто в невидимых горних мирах кто-то справлял праздник. Ему захотелось понять и сказать что-то очень важное, какую-то изначальную истину, касающуюся его самого и давно уже застрявшую в груди кривым железным осколком, мешая дышать и жить. Он сел, опершись на руки, и поднял лицо кверху:
- Я... вот... всю жизнь работал... всю жизнь... нефть качал... работал...
Слова не давались, ускользали, теряли смысл и распадались во рту на мелкие слоги, звучавшие стыдно и бессмысленно.
- Я работал... честно... нефть качал... чтобы все, значит... последнее здоровье отдал... чтобы все люди...
Осколок в груди зашевелился и кольнул сердце. Мысли роились и жужжали; голову переполнял сплошной непрерывный гул; в глазах плыло и двоилось.
- Я, значит, никогда... я, значит, никогда... а... эта... вот... когда человек работает... всю жизнь... тогда эта... чтоб только войны никогда не было... а кто ж знал, что так вот... эта... я ж никогда... никогда в жизни... и за что?.. и за что?..
Высокое небо внимало ему, впитывая каждое слово, и отвечало сердечным, проникновенным безмолвием. Мужчина встал, широко расставив ноги, и гордо повел худыми плечами:
- Я работал! - хрипло сказал он, задрав подбородок, и умолк, напряженно вглядываясь в звезды. Казалось, они слышат, понимают и подмигивают. - Честно. Всю жизнь. Чужой копейки никогда не взял. Работал. И буду! И буду!! - выкрикнул, надсаживаясь, в головокружительную лучистую высь.
Ответом был пронзительный визг телефона. От неожиданности пес метнулся в сторону, прижался к земле, вздыбил на загривке рыжую шерсть и глухо зарычал, ощерив клыки.
Несколько минут, которые показались ему бесконечными, мужчина слушал и бледнел. Затем разжал пальцы, и черная трубка камнем скользнула в траву.
- Как тикaть? - спросил он высокое небо чужим голосом. - Куда ж нам теперь тикaть, Ваня?..
...Высунув голову из-под пиджака, мальчик прищурился на свет: мастерская была сонной и покойной, как колыбель. Привязанный безмолвно, горой сдобного теста, лежал на столе и не шевелился. Мальчик встал, нашел шорты и кроссовки, натянул, огляделся.
- Соня-соня-пересоня, - сказал сам себе. - Солдат спит, а служба идет.
Он побродил немного взад-вперед, скучая, выглянул во двор, затем подошел к карте и медленно провел пальцем по отцовской борозде, соединявшей бисерный Ново-Промысловск и солидное Улан-Удэ. Покачал головой:
- Чух-чух, чух-чух... Целую неделю ехать, - почесал в затылке и вдруг придумал: - Сейчас поедем.
Неподатливая кнопка, запиравшая оттопыренный накладной карман джинсовых шорт, громко щелкнула, и на верстак посыпались со стуком: батарейка Energizer, пластинка жевательной резинки, ластик с МиккиМаусом, несколько сигаретных окурков, спички, значок с американским флагом и длинной иглой, пара мелких монет, сломанная блесна "на щуку", строительный патрон с красной головкой... Разровняв кучу по верстаку, мальчик вынул обгрызанный черный фломастер и крохотный пластмассовый автомобильчик из "Киндер-сюрприза". Покрутил пальцем колесики:
- Джип-широкий, щас поедем кататься. Хочешь кататься, джипчик?
Голосом джипа взревел:
- Э-уу-у-ррр! Э-уу-у-ррр!..
Он потянулся к карте, пытаясь установить автомобильчик у сердца розовой коровы, но карта неожиданно легко отделилась, зашуршав, от стены, и левая часть ее повисла, обнажив светлый кусок штукатурки с гнездовьем скользких чешуйчатых насекомых, - перепуганные, они закопошились, торопливо расползаясь в стороны. Мальчик отпрянул и поморщился, сглотнул, вытягивая шею, на несколько секунд задумался и вдруг улыбнулся неожиданной новой мысли.
Зажав в кулаке сокровища, он пошлепал к привязанному. Пухлое белое тело не шевелилось. Приблизившись, опасливо протянул руку и легонько царапнул фломастером по заплывшему жиром боку:
- Эй, соня-пересоня...
Студенистая плоть не отзывалась.
- Мыться не будешь - клопы заведутся, - серьезно сказал мальчик. Будут у тебя в жопе жить.
Привязанный не ответил.
Мальчик пожал плечами, снял с фломастера колпачок, сунул в зубы и принялся рисовать между сосков привязанного жирную точку. Смешиваясь с едким потом, штрихи выходили размытые и нечеткие. Мальчик сбегал за майкой, вернулся, протер привязанному грудь и снова принялся за точку. На этот раз она была хоть и не круглая, но отчетливо-черная. Полюбовавшись работой, мальчик ухватил покрепче фломастер и вывел крупными буквами над точкой: М-А-С-К-В-А.
Подумав немного, он поковырял пальцем в пупке привязанного и написал сверху: КИЕВ. Буква К получилась хромая и корявая, да еще заваливалась на спину. Мальчик заворчал недовольно, нарисовал кружок между Москвой и Киевом и обозначил его коротко: УФА. Соединил три города прямыми линиями, усмехнулся пузатой бокастой Ф. Провел линию к неподвижно-мягкому правому плечу, на котором возник кружок и слово: АЛМАТА. Спустился от плеча к локтевому сгибу, где написал на синеватом бугорке вены: ТАЛИН. Довел фломастер до багрово-синего отека у запястья - там, на самой границе молочно-белой кожи появилось: МИНС. Дурацкая К, задрав обе свои тонкие ноги, съехала по коже вниз и превратилась в каракулю, испортив красивое слово. Рассердившись на К, мальчик решил продолжать без нее:
АДЕСА
РИГА
ТУЛА
СУМГАИТ
ЛВОВ
ФОРОЗ
...................
Наконец вывел на левой стопе привязанного:
УЛАНУДЭ
и сунул фломастер в карман.
- Всем садиться! - отдал команду. - Папка за руль. Я сбоку. Мамка, Надька - сзади. Привяжитеся ремнями, а то оштрафуют. - Щелк-щелк! Ой, Султана забыли! - Прыгай сюда. - Гав-гав-гав! - Что, бойцы, все в сборе? - Так точно, товарищ старшина! - Зарядить ружье! - Есть! - Ну чиво, посидим на дорожку?..
Мальчик с сосредоточенным лицом уселся на пол и замолчал. Потом вдруг вспомнил что-то, вскочил, метнулся к верстаку, захватил окурок, спички. Вернулся, снова сел, нахмурился, свел к переносице брови. Сунул окурок в рот, поджег и принялся старательно пыхтеть, кашляя и пуская хлопья сизого дыма. Терпеливо дождался, пока пламя доест сигарету до самого изжеванного фильтра, неспешно загасил окурок о подошву, встал:
- Ну, ни пуха ни пера! - Э-уу-у-ррр!..
Твердо установил свой джип в черной точке между сосков привязанного и двинулся с рокотом от Москвы через Уфу к Киеву, с трудом одолевая гору безволосого мяса, чтобы через неделю оказаться в волшебном городе на самом краю света, где проворные хачики снуют между еловых ветвей и ловят на лету блестящие шарики лесных орехов, глядя на людей веселыми глазками-бусинами...
...Мужчина был бел, смертельно пьян и страшен. Пинком распахнув стальную дверь, он застыл на пороге, остекленело водя впереди себя водянисто-голубыми глазами, размытыми круто соленой жидкостью, словно видел уже не предметы, но нечто, скрывавшееся за их жалкой облочкой, и это нечто было кошмарнее любого сна. Вздрогнув от резкого звука, мальчик обернулся и похолодел от затылка до щиколоток, тревожно перескакивая виноватым взглядом с разрисованного тела на отца, который шатался и неразборчиво хрипел.
- Здорово, сынок! - неестественно громко и бодро, с визгливой нотой выкрикнул мужчина, надсаживаясь. - Как поживаешь?!
- Я... играюсь, - пролепетал мальчик, едва управляясь с онемевшим языком.
