Владимир Хлумов - Старая песня
Владимир. Видишь, и жена просит, уважь школьную подругу.
Юлия нехотя соглашается. Две пары кружатся по сцене. Владимир пытается прижать Юлию поближе. Таня сидит спиной, уткнувшись в тарелку. Звонит телефон. Мать берет трубку, слушает. Леонид останавливается, как вкопанный. Бросает Женю посреди комнаты, буквально бежит к телефону. Владимир и Юлия продолжают танцевать.
Леонид (подбегает, выхватывает трубку). Это я (слушает). Да (слушает). Сейчас (кладет трубку).
Женя растерянно продолжает стоять.
Леонид ( Жене). Дорогая, наш папочка.
Мать. Баломут. Сделай потише музыку.
Женя (берет трубку). Папа! (Слушает.) Нет, пока только анестезию. (Слушает. ) Голова? Немного.(Слушает.) Хорошо, хорошо, пока.
Женя кладет трубку. Тем временем Юлия и Владимир танцуют, и только когда стихает музыка, останавливаются. Юлия пытается вывернуться, но Владимир ее не отпускает и прямо здесь же целует.
Каракозов (причмокивает). Да, вот так отмочил, ученый муж.
Таня (встает). Простите, мне что-то нехорошо (уходит из гостиной).
Леонид. Черт! Все, кто ни попадя, целуются, а кому положено...
Юлия довольно резко вырывается и уходит вослед за Таней. Владимир отходит в сторону, закуривает. Леонид опять приглашает Женю за стол. Женя берет бокал, просит налить, встает.
Женя. Знаете, я раньше стеснялась слово "еврей" вслух произнести, как будто оно неприличное, а чего неприличного, если такая древняя нация и такие веселые люди. Давайте выпьем за вас.
Каракозов (добродушно). Коза. Откровенная коза.(Пьет.)
Картина четвертая
Комната Юлии. Полумрак. Таня стоит у окна с видом на старую Москву. Входит Юлия.
Юлия (чувствуя неловкость, роется в шкафу). Почему так все перепутано.
Таня. А мне кажется, все только-только проясняется, как будто подул свежий ветер, и туман рассеивается.
Юлия (решительно). Ты специально этот треугольник подсунула.
Таня. Ей-Богу, был сон.
Юлия. Нет, ты специально, и его привела нарочно, убедиться хотела. Ну что же - убедилась? Достаточно свидетельств? (опять что-то ищет) Черт, куда оно пропало.
Таня (крестится). Зачем... так больно.
Юлия. Больно, больно, да ты ведь хотела боли, страданий. Да, да, он любит меня, слышишь, любит.
Таня. Да. А ты?
Юлия. А я устала, понимаешь, устала...
Таня. Бедная.
Юлия. Я бедная? Опомнись, пожалей себя, что у тебя осталось, одиночество и Новый Завет, молиться будешь теперь.
Таня. Буду. За вас буду.
Юлия. Чем жить еще, ведь ты уж никого больше не полюбишь, значит, в монастырь пойдешь, травкой питаться. Посмотри, во что ты превратилась. Я, знаешь, раньше тебе завидовала, твоей с Владимиром любви. Злилась даже, отчего тебя он выбрал? Посмотри на себя, ведь ты старухой выглядишь уже.
Таня (плачет).
Юлия. Плачь теперь, плачь, не надо было устраивать смотрины. Уехала бы я, и все успокоилось. Письма бы тебе ностальгические писала. Ну, что ты плачешь? (Не выдерживает, тоже плачет. Наконец, подходит, обнимает Таню.) Прости, прости меня, я дрянь, мерзкая дрянь, не плачь.
Таня. Юл.
Юлия. Танечка, бедная моя, бедная.
Обнявшись, рыдают.
Таня. Юлик, мой Юлик. Не смей себя дрянью называть. Ты просто запуталась, ты просто... ты девочка моя, самая красивая, самая умная, прости его тоже, ведь не мог же он мимо тебя пройти, он слабый, бедный, бедный, я за вас обоих молиться буду.
Юлия. Таня, я так устала.
Таня. Да, ты просто устала.
Юлия. Может быть, еще все наладится? Мы еще будем счастливы?
Таня. Обязательно.
Юлия. А помнишь, мы с тобой однажды сбежали с уроков и обошли все бульварное кольцо.
Таня. Да, была весна.
Юлия. Был апрель. И кривые деревья...
Таня. ... совсем еще без листьев.
Юлия. Мы все время держались за руки.
Таня. А на Кропоткинской ели мороженое..
Юлия. Да, под аркой.
Таня. А на Тверском на нас чуть сосулька не свалилась.
Юлия. А кольцо, будто брошенное ожерелье.
Таня. Почему брошенное?
Юлия. Да ведь оно разорванное.
Таня. Правда.
Юлия. Будто старая красивая дама после бала положила его на московскую землю.
Таня. Это ты придумала. Я теперь вспомнила.
Юлия начинает напевать песню Суханова "Апрель". Распеваются.
Таня. Да без Володиной гитары...
Юлия. Таня, я так хочу туда, обратно. Но я знаю, это невозможно.
Сидят обнявшись.
Юлия. А давай споем, как раньше, втроем.
Таня. Я согласна.
Слышится голос Надежды Львовны и Леонида.
Мать. Девочки! Вы где спрятались, ну-ка, идите чай помогать налаживать.
Леонид. А нам - кофе с коньяком.
Юлия. Погоди (роется в каком-то мешке ), куда же оно запропастилось. Вот! (Достает жемчужное ожерелье) Хочу тебе оставить, возьми его, я знаю, тебе оно очень нравилось.
Таня. Жемчужное ожерелье!
Юлия. Возьми, меня вспоминать будешь.
Таня. Что ты, такая дорогая вещь.
Юлия. Возьми.
Таня. Спасибо.
Целуются.
Картина пятая
Снова гостиная. Каракозов уснул в тарелках. Владимир сидит с гитарой, мрачно перебирая струны. Женя и Леонид рядышком. Появляются Таня и Юлия, за ними Надежда Львовна с электрическим самоваром.
Мать. Будем пить чай!
Леонид. Черт, чай так чай, в горле что-то пересохло.
Таня (подходит к Владимиру). Володечка.
Владимир (в недоумении). Что?
Таня. Ты испугался.
Владимир. Ничуть.
Таня. Подыграй нашу любимую.
Владимир удивлен. Пытается угадать, что у них там произошло.
Таня. Вальс ожиданий.
Юлия. Подыграй, Володя.
Владимир. Не слишком ли много вальса на сегодня?
Женя. Разве может быть много вальса?
Владимир нехотя подыгрывает. Таня и Юлия поют "Вальс ожиданий" А.Суханова. Потом. Таня, обнявшись с Юлией, усаживаются за стол.
Леонид. Нет, почему все целуются?
Таня. Последний вечер такой, Леонид Абрамович, вот все и целуются, на прощание. Да и не вечер уже, а ночь на дворе. Ну что же, пора, пора и расставаться. Позвольте на прощание слово сказать, налейте и мне.
Леонид. Никогда не слышал, чтобы Танечка выступала. Только потише, чтобы наш Вавилон не проснулся.
Мать. Да его теперь и пушкой не разбудишь.
Таня (поднимает бокал). Вы меня прервите, если что. Но душа болит сказать.
Володя. Может быть, в другой раз?
Таня. Другого раза не будет.
Мать. Налейте все.
Таня встает. Начинает говорить в тишине, а потом появляется что-то из музыки Свиридова.
Таня. Всем, кто не желает оставаться - прощайте. Прощайте, нелюбимые, поруганные, родные. С вами было нехорошо, и без вас худо будет, так что не жалейте, обойдемся сами. Здесь наш холод, наш снег, наша печаль. И ветер, ветер, несущий странную вашу музыку. Спасибо за песни, мы плачем над ними, как плакали вы. Мы сочувственны друг другу, как скрипка сочувственна конскому волосу. Сердце сжимается от вашего голоса, бархатным комом несущегося над пустеющей равниной, и вслед за ним картавится и наш дикий степной заплаканный рот.
Бросайте нас, не беспокойтесь, мы будем хорошими учениками, мы все переиначим, все вывернем наизнанку, как уже было не раз. Жизнь продолжится дальше, пока в суете не остановимся, будто вкопанные по седьмой позвонок, разглядывая совместные воспоминания.
Воспомнимся. Каждый о своем. Нешто, и мы не видели непроницаемое? Будто нам не припомнится тайная печальная точка, едва не утонувшая в бездонных карих очах. Что там: неизлечимое или так, привиделось?
Любили и мы вас, любили и убивали. Кто же виноват, другие пришли бы, и тем досталось. Мы и сами здесь недавно. Правда, неизвестно, откуда пришли, не пересказано, не записано. Так прилепитесь пока что поближе, поднимите воротники, к утру, Авось, распогодится, тогда и уходите. Подвигайтесь, у костерка погреетесь. Вы же его и развели. Правда, и мы подбрасывали дровишек да ворошили, для кислороду. А развели - вы. Ибо вы сказали: не плоское, но кривое, связанное - раздельно, а пустое - наполнено. Отчего от вас один кривой нос да мокрые губы остались?
Прощайте, уходящие вослед изгнанным. Прощайте нас, как простили те, чьих имен стеснялись мы. Нет больнее, чем искать землю с погостом, обещавши не выносить сор из хижин. Нет страшнее доли пророков отечества за рубежами. Да и где они, рубежи?
Знаем, знаем, как из малого большее произрастает, знаем и то, что затем последует. Ибо мы теперь разделим ваше наследство.
Хорошо у костра, да спина стынет. Потерпите, не отворачивайтесь, мы в глаза вам посмотрим. Нам ждать дальше некого. Вы побывали, а других и нету. И через золотые ворота не придет к нам никто, ибо все врата не истинны, да и те порушены. А те, что остались, внутрь открываются. Пусть смеется не видавший снега, пусть обрадуется. Но не лучше ли быть ограбленным, чем взаперти?
Темно-то как. Что там вверху, искры, звезды или идея - не понять. Объяснить можно, а душа не приемлет. На виду и мы одним заменяем многое. Спасибо, научили. Мир - Богом, деревья - лесом, колоски - полем, а человеков - населением. Все, как положено, снаружи: возвели храмы чечевичные, десять заповедей выучили, воде поклоняемся. То - снаружи, но внутри что же? Храмов-то настроили, а в кармане фигура особая, Авось называется. Он, Авось, и есть наш Бог всемогущий. Прощайте великодушно за мудреность нашу дремучую, за веру нашу неказистую, а в душе другого не имеем. Он один нам помощник, мы с этим Авосем к звездам поднялись, да там и потухли, как те искры костровые. Так что если у вас где пыль или сажа с неба опустятся, знайте - мы к вам приходим.
