Андрей Курков - Не приведи меня в Кенгаракс
- Это вы по акценту определили? - дружелюбно спросил хрупкий.
- Да не, порода у вас столичная, тонкая. Я таких много встречал. Их в начальники любят брать, а на другое они не годны...
- Для другого другие есть! - переписчик закрыл тетрадь и улыбнулся. Каждому свое! Вот закончу свое дело и сам буду других по командировкам рассылать. Может, когда-нибудь с кем-нибудь я вам приветик передам.
- За приветик спасибо, - усмехнулся дворник. - Ладно, вы погодьте, а мне еще надобно вчерашний мусор сжечь, - и он отошел на метров пять в сторону трубы, где, сметенные в кучку, лежали обрывки каких-то бумаг.
Дворник чиркнул спичкой и юркий огонек заплясал по мусору.
- Это вы не документы сжигаете? - подошел хрупкий переписчик и с интересом наклонился над маленьким костром.
- Да откуда тут документы? Слава богу, тут их и выписывать некому!
- Э! Да это же деньги! - выкрикнул переписчик. - Что же это вы себе позволяете? Наши родные деньги в огонь?
- Сразу видать, что оттуда прибыл! - хмыкнул дворник. - Такой бы мою работу враз запорол! О как над деньгой порченой дрожит!
- А, порченая... - переписчик закивал, с нескрываемой жадностью глядя на костер.
- Ну, все, отогрелся и в путь, - грустно протараторил почтальон себе под нос.
- Остались бы на пару деньков! - дружелюбно предложил дворник. - Тут вот и постояльцы новые неплохие... Подумали бы о чем...
- Нет, нельзя. Вот письмо это возверну, отыщу того, кто писал, тогда и отдохну. Надо ж сперва долг исполнить.
- Да. Долг надо, - согласился дворник. - Но уж коли вернете, то ждем вас тут.
Переписчик засуетился, опять стал заикаться.
- А я... а мне куда лучше?.. Я с вами? - он заискивающе заглядывал в глаза почтальону. - Может, останемся, отдохнем...
- Вы, если хотите, отдыхайте. Вы человек государственный, а мне надо письмо вернуть...
- Так я же без вас никуда не выйду!
- Вам решать. Я на другой "Факел" сейчас, а то вдруг опоздаю. Рыжебородый почтальон запихнул письмо за пазуху и кивнул постояльцам на прощание.
Потом решительно зашагал прочь, в темноту.
Переписчик съежился, стал еще меньше, забегал глазками по сторонам, вопросительно-умоляюще впился взглядом в глаза дворника, но не получив в ответ ничего, молча побежал догонять почтальона.
- Экая рыба! - задумчиво произнес дворник вслед хрупкому. - Пескарь, а сам сомов пересчитывает. Как пастух свое стадо!
Они молча постояли еще несколько минут. Порченные деньги уже тлели. Умирающая искорка боязливо суетилась на уже сгоревшей бумаге.
Клавдия Николаевна с жалостью глядела на истлевшие деньги.
Дворник все еще думал о переписчике, а Радецкий с Турусовым обменялись ничего не значащими взглядами и задумались каждый о своем.
- Прилягу, пожалуй, - нарушил тишину дворник. - Все-таки, там ночь.
Он подошел к своей лежанке, закинул под нее метлу и накрылся чем-то похожим на чехол для автомобиля.
Радецкий зевнул и тоже прилег на лежанку.
- И ты, сынок, отдохни! - обернулась к Турусову Клавдия Николаевна. Все одно Пашка поздно вернется.
Турусова тепло разморило быстро, даже деревянная лежанка показалась мягкой и удобной.
Вскочили от бабушкиного крика:
- Родной ты мой, сыночек! - причитала она срывающимся голосом, протягивая руки навстречу приближавшемуся мужчине лет сорока.
- Здравствуй, мама! - хрипловато, но нежно сказал он, подошел к ней и трижды поцеловал в щеки.
- Много ли добыл? - спокойно спросила Клавдия Николаевна, строго глядя в глаза сыну.
- Хватит. Хватит и тебе, мамочка, и остальным нашим. Всех накормим.
- Вот и хорошо, сынок. А то ведь ясное дело: с голоду-то рад не будешь, а нам с тобой не десять и не сто человек прокормить надобно. Без тебя бы им и не жить.
Мужик радостно улыбнулся. Гордость появилась в его остроносом лице и во взгляде чистых голубых глаз. Борода-щетинка делала его похожим на молодого Сталина, но верхняя часть лица и особенно глаза выдавали глубинное славянское происхождение, может быть, даже не замешанное на татаро-монгольской крови.
Радецкий подошел, протянул руку Пашке.
- Радецкий, - представился он.
- Павел, - пожал руку сын Клавдии Николаевны. - А как вас по имени?
Радецкий запнулся.
- Нет у меня имени. Нельзя нам... - он покосился в сторону Турусова, словно ждал его помощи. - Мы - сопровождающие... нам и фамилии наши оставлять не хотели. Собирались чужие всучить, чтоб и в документах чужие значились. Еле-еле уговорили.
- Как это? - спокойно спросил Павел.
- Да вот, не хотят, чтобы мы сами собой в историю попали. Говорят, что истории случайные люди не нужны, а мы, мол, случайно были выбраны. Так и все равно, когда одна фамилия в истории, а ни имени, ни отчества нет сразу видно: случайный человек. Кто угодно мог вместо него быть...
Первый раз за поездку Турусов услышал в голосе Радецкого столько обиды и досады. Даже не верилось, что этот великан, у которого "кровь из пальца струей бьет", вдруг заговорит на таких жалобных нотах.
Павел кивнул, будто уже не раз слыхал про такие вещи.
- Да, Паша, а это Турусов, самый образованный и многосторонне недоразвитый человек в нашем вагоне. - Радецкий взял себя в руки и начал шутить, что было для него делом обычным и естественным.
Паша набрал в кастрюлю снега и за несколько секунд успел добежать до трубы, прислонить к ней кастрюлю и вернуться.
Таким же образом он принес вскипевший снег, высыпал туда маленькую пачку чая и немного сахара. Вытащил из-под лежанки ящик и поставил его на ребро вместо столика. Сверху кастрюлю.
- Сейчас почаюем, - улыбнулся гостям.
Турусов побледнел и опустился на корточки.
- А я говорил, что он сразу свалится! - усмехнулся Радецкий, обернувшись к Клавдии Николаевне.
- Откуда он здесь? - Турусов уставился в голубые глаза Паши.
- Нашел как-то недалеко от того места, где деньгу добывал. Роюсь себе в снегу, смотрю - ящик с какими-то цифрами на боку. Ну, думал, клад в нем, что-нибудь из ценного. Намучился, пока дотащил. Стали его открывать, а он не открывается. Со злости чуть не сжег его. Оказывается, это над нами пошутил кто-то, ящик цельным был: он весь ящик, и снутри, и снаружи. Блеф! Вот я и решил его вместо столика иметь...
- "ТПСБ-1784", - вслух прочитал Турусов. - Это наш...
- Как, ваш? - удивился Паша.
- Да это он их по номерам собирает. 1785 у него уже есть, а этого номера как раз не хватает! - засмеялся Радецкий. - Расскажи лучше, как деньгу добываешь!
- А что ее добывать? Главное, на место выйти, а там уже и трудностей почти нет. В снегу она лежит. Только плохо, когда она смерзшаяся: сколько я уже сотенных попортил! Даже подумать страшно. Передержишь их у трубы они крошатся. Бумага, видно, старая. А недодержишь - расползаются.
- О! А у тебя хрустящей нет? Мне фотку завернуть надо.
- Вот, выбирай.
Радецкий взял у Паши пачку сторублевок, выбрал одну, остальные вернул. Перезавернул фотографию любимой в новую, а старую сотенную под ноги бросил.
- Так не хорошо! - мягко сказал Паша, поднял ее и вместе с остальными протянул маме.
Клавдия Николаевна аккуратно завернула всю пачку в платок.
- Теперь все сытенькими будут. Тебе спасибо. Оно известно, добро добром возвращается, а зло злом.
- Лишь бы только деньги деньгами не возвращались! - Паша провел ладонью по своей бороде-щетке.
- Павел, ты можешь мне этот ящик дать? - голос Турусова задрожал.
- Да ради бога. Я и без стола привык, а от него другой пользы нет и не было.
- Только сам его потащишь! - добавил Радецкий.
- И потащу! - упрямо буркнул Турусов.
- Тогда у меня к вам просьба тоже будет, - немного замешкавшись, сказал Павел. - Тут надо вещи одни забрать...
- Какие вещи? - спросил Турусов, не отрывая взгляда от ящика.
- Там вещмешок с чем-то и, как раз в пользу вам будут, лыжи. На них можно и ящик оттащить.
- А кому эти вещи отдать?
- Никому. Просто увезти отсюда, а там что хотите с ними делайте. В них наверняка может быть что-нибудь интересное, может деньги...
Турусов с недоверием покосился на Павла.
- Да не бойтесь. Это вещи одного из наших. Он просто не вернулся оттуда, где мы работаем. Уже месяц прошел. Обычай такой - если кто-то не возвращается больше месяца - мы его вещи отдаем кому-нибудь, кто здесь случайно. Ведь если такие вещи оставлять тут, их в конце концов распотрошат и с этого может начаться воровство. Тут пока все по-честному, понимаете?
Радецкий кивнул. Турусов, оцепенев, слушал.
- А что, часто не возвращаются? - спросил Радецкий.
- Бывает.
- Сынок, чего там раздумывать, давай я заберу этот вещмешок! Может, там что пригодится потом? - заговорила молчавшая до этого момента Клавдия Николаевна.
- Нет, мама. Ты не случайный человек. Ты сюда ехала, а они...
- Мы возьмем! - твердо произнес Турусов.
Радецкий удивленно оглянулся на напарника.
Назад шли раза в три дольше. Турусов тянул ящик, укрепленный на двух, сбитых поперечными планками, лыжах, а Радецкий налегке, с одним вещмешком шагал позади. Клавдия Николаевна в последний момент решила еще на денек остаться, объяснила пальцами на снегу как им выйти к поезду и пожелала удачного пути.
