Михаил Слонимский - Черныш

Черныш первый раз был в таком большом ресторане. Он, попивая пиво, оглядывал залу и людей с восторгом и недоумением. Он уже допил бутылку, когда за одним из столиков зашумел человек в военной фуражке без звезды и в штатском костюме. Человек кричал:

- Деньги требовать? Да я, может-быть, кровью за это пиво заплатил!

Официант, взяв его за плечи, тихо толкал к выходу. Шумный человек, размахивая руками, не в силах был даже обернуться к официанту.

Бессмысленно выпучив черные сердитые глаза, он выпускал матерную брань в количестве изумительном даже для метрдотеля, который очень любил ругаться и матерился вкусно и со смаком.

Выпитое пиво и дружеские толчки официанта бросали человека из стороны в сторону, и кинули, наконец, к столику, за которым пил инвалид. У инвалида не хватало левой ноги, и недостающую ногу заменял ему костыль, прислоненный рядом к стене. Пьяница схватил костыль и взмахнул им. Официант отпрыгнул, сидевшие за ближайшими столиками вскочили, убегая от ударов.

Инвалид крикнул:

- Костыль сломаешь, сволочь!

Никто не обратил внимания на крик инвалида. Было ясно, что костыль погибнет в драке. А инвалид привык к этому костылю, как к ноге. И как он теперь - и без ноги, и без костыля - вернется к себе в конуру?

- Отберите костыль! - крикнул он снова, - это мой костыль.

Человек в богатырке и кавалерийской шинели подошел с другого конца ресторана и, вступая в опасный круг, где каждому грозил удар костылем, не замедлил, а, напротив, ускорил шаг. Он схватил скандалиста за кисти рук, - и костыль упал на пол. Кавалерист ткнул человека в грудь кулаком, пихнул в объятия официанту и подошел к инвалиду.

- Это ваш костыль? Получайте.

Инвалид схватил костыль обеими руками.

- Спасибо!... Век не забуду...

Словно ему вернули отрезанную ногу.

Кавалерист сказал:

- Мне фамилия - Черныш. Вот как. Будем знакомы.

Инвалид отвечал:

- Известная фамилия, слышали.

- Где слышали? - спросил Черныш.

- Да уж слышали, - сказал инвалид уклончиво.

Он никогда не слышал такой фамилии, но просто хотел польстить спасителю.

Черныш внимательно глядел на него:

- Ладно. Тогда давай вместе пить будем. Погоди только - с того столика снимусь.

Вернувшись, он снова стал глядеть на инвалида.

- Вспомнил, - заявил он. - Это я тебя на полигоне недострелил. Это ты у меня вьюном вертелся! Представляю теперь.

- Извиняюсь, - отвечал инвалид. - Я в красной армии служил и вот честное слово кладу, что ни разу меня еще не расстреляли.

- Врешь, - отвечал Черныш. - Ты - генерал.

- Что вы, товарищ! - испугался инвалид. - Да разве генералы без ног бывают? Нет, уж никак я не генерал - что вы, товарищ!

- Таишь, - сказал Черныш, - скрываешься. А я без утайки живу, все у меня известно. Моя жизнь как стеклышко. Моя жизнь, - вот она...

И он разжал кулак, показывая очень широкую ладонь. Продолжал неожиданно - тихим голосом:

- А ты мне скажи, отчего бы человеку вертеться, если его пуля на смерть убила?

- Никак не понимаю, - тоже тихим голосом ответил инвалид и даже вспотел от страха.

- А вот представляешь себе, стреляю я - в тебя, например. Ну, выстрелил - а ты не сразу упал, а завертелся. Это зачем же ты вертишься, я тебя спрашиваю? Падай сразу, а не вертись!

Инвалид зашептал торопливо и убедительно, прижимая левую руку к груди:

- А если мне пуля спину пронизала? Если спинной хребет мне пуля пронизала, то как же это мне не вертеться? Я фельдшер был, я знаю! Я позвоночный столб хорошо знаю и экзамен сдавал! Нельзя мне не вертеться, если пуля мне в позвоночный столб попала!

- Представляю, - сказал Черныш. - Понял, ваше высокопревосходительство! Так зачем же я к батьке-то свертывал, а? Это выходит - напрасно я к батьке свернул? Эх, и скучно же мне!

И он оглядел залу. Мимо прошел пьяный человек в мягкой шляпе и демисезонном пальто. Он правой рукой обнимал высокую и плоскую проститутку в белой блузке и полосатом кепи, а левой прижимал к плечу бюст Ленина, только что выигранный им в лотерею. Этот человек был должно быть доволен выигрышем, но все же наверное предпочел бы выиграть бутылку хорошего вина. На лотерейном столике меж бутылок вина, коробок с конфетами и прочей дряни иронически усмехался второй бюст Ленина.

- Эх, и погано же мне! - говорил Черныш. - Борьба мне нужна. Без борьбы воспоминания рушат, гной без борьбы сочится. А сейчас и не представишь сразу, с чем бороться, куда силу девать! Один живете?

- В общежитии, - отвечал инвалид.

- Скучаете?

- Скучаю, - согласился инвалид.

- Представляю себе. А на что живете?

- В папиросной артели состою.

- А чем до 17-го года занимались?

- Прапорщиком был. Потом погоны снял, фельдшером работал.

- Так, - сказал Черныш. - Это скучно. Ну, давай до утра пить. Денег у меня хватит: все, что было, захватил.

Но оркестранты, собрав в чехлы свои инструменты, уходили уже, и огни в зале тухли.

Инвалид сказал:

- Идемте со мной. Я вам местечко, чтоб до утра, - покажу.

VIII.

И он повел Черныша во Владимирский клуб. Швейцар принял кавалерийскую шинель с тем же бесстрастным лицом, с каким он принимал все - самые дорогие и самые драные - пальто, загружавшие вешалку. Инвалид и Черныш взошли по широкой лестнице, уплатили за вход и направились в залы, где властвовали голоса крупье.

Инвалид усадил Черныша в клубном ресторане за столик и, еле сдерживая возбуждение, попросил денег:

- Вы посидите, пиво пейте, а я играть пойду. Я вам наиграю столько, что на всю жизнь хватит.

Черныш сунул ему денег, сколько попало в руку, и остался в одиночестве. Он медленно пил пиво. Ему было плохо: словно он попал в чужое общество, с которым он все равно никогда не сроднится. А оркестр играл что-то слишком шумное и быстрое. Чернышу хотелось просто пить чай и чтобы граммофон пел что-нибудь длинное и медленное, ну хоть бы "Когда на тройке быстроногой".

Инвалид вернулся не скоро. Он подошел и молча присел к столику, поставив костыль у колена.

Черныш, оживившись, обратился к нему:

- Обязательно рассказать тебе должен. О своей жизни рассказать. Я, представляешь ты себе, за работой сюда приехал. Знакомец у меня тут есть, земляк. Представь ты себе живо картину: харя, брюхо, пиджак... И есть у него девчонка. Ужасно какая некрасивая девчонка. Он меня молит, он меня просит: "женись, выручи" говорит; видеть, представляешь ты себе, хари этой противной не могу, - уж очень урод она. А - надо сказать - я уж ему и тем помог, что место его принял. Предлагали мне тут, представляешь ты себе, всякие работы и тут, и там, и туда, и сюда, - ну а я земляку честь оказал: согласился на его работу. А работа - дерьмо: сиди да счет веди, - не по нутру мне это очень. Однажды, выходит, я ему удружил, а тут еще просит: "женись". Я человек красивый. Девчонок у меня сколько было - и не представишь ты себе! Так и льнут на героя! Во мне большая мужественность есть. Но все-таки земляк, вместе боролись, а личная жизнь - мне это неважно. Мне борьба искренно нужна, а не для слова. Хорошо, говорю, - согласился. И, представь ты себе живо эту картину, являюсь я вежливо на ужин. Оказываю честь: ем, пью, - чтоб не обиделись. И - ты себе это и не представишь - они на вежливость в ответ гонение на революционера устраивают.

- Сволочи какие, - сочувственно сказал инвалид и заказал еще пива. Вот и со мной так...

- Ну уж я им и показал, - продолжал Черныш. - Уж я им...

- Понимаю, - перебил инвалид. - Я тоже спуску не дал. Так все им...

- Так я им все и высказал, что нагорело, - говорил Черныш. - За вашу харю, говорю, боролись?

- Верно, - обрадовался инвалид. - И я тоже: как, говорю, инвалида обыгрывать? Последние деньги отымать? Да как этому - с пробором - да по роже!

- Вот как, - продолжал Черныш. - И ты представь себе живо эту картину: стал я теснить всю эту сволочь, вот, что и тут за столиками, и...

Официант, подойдя, сказал:

- Будьте добры, гражданин, не выражаться!

Инвалид, перебивая Черныша, забормотал испуганно:

- Да мы не выражаемся, гражданин официант. Это мы случайно беседуем.

Официант отошел.

Черныш продолжал:

- Я тебе вот что скажу: все за нас стоят. Это ты напрасно представляешь, что гонение на нас идет. Нет гонения. Вот, чтоб ты поверил, план предлагаю: при всех бить будем знакомца - и никто не тронет.

Этот план так понравился Чернышу, что он загоготал и, стуча по столу кулаком, заговорил:

- Ты представь себе живо эту картину, как мы его бить-то будем! Мы его - в харю, он - кричать, а никто за него, все - за нас. - О-го-го! кричат, - попался! - Так его! - кричат. Ты представь только себе живо эту картину!

- И деньги от него возьмем, - поддакивал инвалид.

Черныш радостно гоготал:

- Силы у меня - о-го-го! Против моей силы ему - никак!

Он еле мог дождаться утра, чтоб привести в исполнение свой план.

Но вот и утро. Расплатившись за пиво, Черныш, шатаясь, спустился по лестнице. Инвалид ковылял за ним.

Они вышли на улицу.