Сергей Лукницкий - Возвращение Лени
Нет, по закону Леня совершил кошмарнейшее преступление - прокурор опять перескакивал на мелочи - взять хотя бы его вояж под чужими землями. Да за одно это ему полагалось бог знает что. А уж если принять во внимание убийство своего помощника Роберта Янга, то это вообще не лезло ни в какие правовые ворота.
И хотя Леня не хотел рассказывать про этого самого Роберта Янга, про то, как тот, пользуясь своей недюжинной силой оттолкнул от пульта управления инженера, повел было недроход сперва к... чтобы разрушить Парламент, а потом и к Белому Дому, его действия почему-то не считались антигосударственными. А вот Леня был обвиняем в убийстве.
Он не хотел уничтожать здания и архитектурные сооружения, он хотел уничтожить то, что мешает человечеству думать - оружие...
Но ведь подсудимый и не отрицал, что убил своего помощника. Вопрос лишь в том, может ли считаться предотвращенный этим деянием вред больше того вреда, который бы принесли действия Роберта Янга.
Если да, то убийство можно бы не принять в расчет. Но к несчастью, над этим вопросом вообще никто не задумывался, ибо правосудие было формальным, а прокурор не был педантичным, чтобы с молекулярной точностью выяснить вину и невинность человека, посягнувшего на устои новой государственной политики.
"Кто на планете Земля, - прокурор явно себе льстил громадностью обобщений, - поймет этого безумца". А адвокат уже писал себе в записную книжку, что прокурор допустил небольшой огрех в своей речи, назвав подсудимого "безумцем". После словесной перепалки прокурор уступил и потребовал назначить экспертизу. Адвокат поддержал обвинителя, но требовал провести ее не в одном медицинском учреждении.
Экспертиза прокурора к несчастью для Лени Прудовского показала абсолютную вменяемость, экспертиза адвоката, к несчастью для его банковского счета - тоже. Пришлось искать иные пути защиты, а Леня был равнодушен и даже доволен. По крайней мере отправят на тот свет вменяемым, убежденным противником ядерного катаклизма, которого, похоже, не боится, а даже желает, судя по его речи, господин прокурор.
Судья отложил процесс ровно на три недели. За это время солнце достигло как раз той самой части сопок, что можно было с уверенностью сказать лето тянется бесконечно долго, и неплохо было бы его прекратить, а заодно и прекратить этот скучный процесс над Леней. Решительно всем хотелось в суде облачиться в бесконечный период дождей и перестать обвинять, обвинять, обвинять, а, закутавшись в теплое одеяло, проводить время за чтением неторопливых строк бесконечного Голсуорси. Но, будучи предприятием непрерывным, процесс вынужден был продолжать жить: чувствуя свою силу, он и жил, сворачиваясь и извиваясь, готовясь кинуться на каждого как разъяренная кобра.
Процесс засыпал, процесс близился к своей кульминации - приговору, и уже устал адвокат, и не мог ничего больше придумать прокурор, и сам Леня готов был наслаждаться любым благодеянием вплоть до электрического стула, как вдруг неожиданно глас ребенка поразил тишину дворца правосудия.
Этим ребенком выступила Сюзанна Митчел, дочь и притом очаровательная дочь местного фермера. Надо сказать, что Сюзанна Митчел никакого отношения к господину Прудовскому не имела. Она даже толком и не разглядела осунувшегося средних лет человека на скамье подсудимых. Но так некстати проснувшееся патриотическое чувство заставило ее зайти в зал подсудимых и дать свидетельские показания в пользу гениального строителя недрохода. Она с совершенно естественным для ее цвета кожи и темперамента состоянием заявила, что в сущности Леня Прудовский предотвратил ядерную катастрофу и поэтому она, дочь фермера и ничья еще не жена готова поручиться за Леню Прудовского и готова стать его женой, избавив таким образом его от электрического стула и предоставив ему счет в местном банке порядка шести миллионов долларов.
Леня Прудовский был не только растроган, но и шокирован. Как уже было говорено, он был женат. Однако по нечаянной прихоти своей, желанию все-таки остаться по эту сторону, а не по ту сторону добра и зла Леня Прудовский взглядом ответил согласием на ее предложение. Очаровательная Сюзанна Митчел удовлетворенная покинула судебную кафедру для того, чтобы отправиться на земли отца и сообщить ему свое страшное, но вполне разумное решение.
А Леня Прудовский продолжал сидеть на скамье подсудимых. И суд все еще решал его судьбу.
Судью теперь больше всего заботило не то, что за Леню Прудовского поручилась очаровательная Сюзанна, и вовсе не то, что подсудимый совершил какое-то там паршивенькое убийство неизвестного болвана. Судью заботило совсем другое. А именно - недавний звонок из ..., который предписывал судье применить к Лене Прудовскому исключительную меру наказания.
И судье теперь совершенно все равно было: и признания, и эмоции, и последнее слово подсудимого, судья хотела быть судьей и дальше. Судья хотела пестовать своих детей в безбедности и счастье, судья вынесла приговор исключительной строгости Лене Прудовскому, предотвратившему по сути начало ядерной войны, поскольку скандальное его судебное дело стало достоянием гласности на шести материках планеты, и никто уже просто так не рискнул бы нажать эту самую пресловутую кнопку с надписью "пуск" с названием на сорока девяти языках.
В качестве вещественного доказательства был демонтирован и оставлен в музее криминалистики его примитивный и наивный до очарования недроход, на котором он так и не доехал до места своего действия, до супербазы, но на котором при желании он мог бы пропутешествовать под Тихим и Атлантическим океанами, наслаждаясь безнаказанностью.
Такова история обыкновенного подсудимого Лени Прудовского, обыкновенного, потому что к его идеям присоединяются многие жители нашей планеты, и конечно же главным образом те, кто не может в силу своей неосведомленности и негениальности создать нечто подобное недроходу, подземному кораблю, построенному по принципам обыкновенного дождевого червя, способного двигаться не более чем двенадцать миль в час, то есть на скорости более чем в семь миллионов раз меньшей, чем скорость лучей радара, способного засечь практически на любой глубине любую машину.
Через несколько недель после приговора, сидя на электрическом стуле, гордо отказавшись от тройного очищенного виски и от сигар с плантации г-на Березовского, Леня Прудовский впервые, может быть, за свою недолгую праведную жизнь почувствует себя нужным в своем естественном состоянии в кабине недрохода, мчащегося во имя праведной идеи подземными полями к планете по имени Сюзанна.
А через час подошедшие к зданию следственной тюрьмы штата граждане обнаружат вместо тюрьмы большую яму, и долго будут потом ползать слухи о том, успели ли привести приговор в исполнение, и о том, кто похитил очаровательную дочь фермера. Но главное, слухи взбудоражат штат: куда делся из музея криминалистики недроход и почему записка, найденная в яме, что образовалась на месте следственной тюрьмы, написана на древнем санскрите.
И обо всем этом обывателям предстояло сплетничать под синим небом, не задумываясь над тем, что грибы отныне будут появляться только в сырую погоду и не где-нибудь в небе, а на Земле.
ПОСОБИЕ ПО ПЕРЕВОРОТУ,
крошечная повесть о работе над ненаписанной повестью, намеренная быть предложена для телепередачи "Куклы", изданная под патронажем покойного цензора
Владимира Солодина
...Великие дела совершаются обыкновенным меньшинством.
Оппозиция всегда составляет славу страны. Иисус был честь
Израильского народа, и он его распял.
Э. Ренан
Немедленно уберите эпиграф. Причем здесь Ренан, причем здесь Израиль, вы что хотите выглядеть интеллигентным для всех?
Тогда всем будет смешно,кроме вас.
Владимир Солодин
ПРЕДИСЛОВИЕ
Не помню, по-моему, я обещал вам Солодина
В годовщину смерти отца, в семьдесят четвертом, я отправился по заданию "Знамени" в командировку. Можно сказать, послал меня - заместитель главного редактора Катинов, да не просто послал, а чтобы я ему оттуда, куда он меня послал, еще и привез убедительный очерк о комсомольской стройке завода "Океан" в городе Николаеве, словом, тогда еще не в заграницу. Он же дал аванс: тысячу рублей,- по тем временам, для двадцатилетнего парня сумму убийственную... Преисполненный профессионального рвения, очерк я написал грандиозный. В редакции его прочитали и отправили, как полагалось в то время, в Главлит. Некоторым молодым читателям это понятие неведомо, они на этом много в жизни потеряли. Людям постарше смысл слова понятен, но и те вряд ли расшифруют само слово, явно сложносокращенное.
Через неделю, подозрительно, искоса, но одновременно с почтением, с которым смотрят на нарушителя общественного подремывания, поглядывая на меня, добрые коллеги проинформировали, что очерк не выйдет по цензурным соображениям, а мое лицо хочет видеть некто Солодин. Ну, хочет так хочет.
